Когда они въехали в новую квартиру, Вадим почувствовал: начинается другая жизнь. Да, ипотека. Да, ремонт почти весь делали сами — вечерами, по выходным. Но это было своё. Без вечно открытых дверей, без чужих тапок под батареей, без фраз вроде «вот бы шторки поспокойнее повесили».
Алиса сияла. Он не любил слово «гнездо», но она именно его и повторяла. «Будем обустраивать наше гнёздышко!» — и радостно развешивала какие-то непрактичные, но милые мелочи, пока он возился с ящиками кухни.
Через три месяца в это «гнёздышко» заехала её мать. Временно. На пару недель. После операции, как сказала Алиса. «Надо же помочь, ну ты сам подумай, кто, если не я?» — и Вадим подумал. Потом прикинул: на диване в гостиной ей будет удобно, поставил розетку ближе к изголовью, купил новый чайник — старый гудел, как самолёт.
Первую неделю он молчал. Ну, не идеально, но старший человек в доме, всё-таки тёща. Она вставала раньше всех и шумела кастрюлями, отодвигала табуретки, как будто намеренно. «Я просто не привыкла без завтрака начинать день», — объясняла она и жарила сосиски, хотя Алиса с Вадимом перешли на овсянку и варёные яйца.
Потом тёща стала переставлять вещи. Началось с мелочей — убрала мыло из ванной, повесила «поудобнее» свои полотенца. Потом «почистила» холодильник — выбросила соевый соус и острый кетчуп: «Пищевые привычки нужно менять, а не потакать вредным вкусам».
— Где мои контейнеры с обедом? — спросил Вадим однажды утром.
— Я подумала, тебе лучше свежее на работе купить, — ответила тёща. — Не солить же себе пищу, как в армии.
Он пошёл без обеда.
На третий месяц её «временного» визита, Вадим начал чувствовать: в квартире поселилось что-то чужое. Не человек, а именно — энергия. Давление. Замечания. Фразы. И даже когда она молчала, в комнате стояло напряжение.
— Она скоро поедет домой? — спросил он у Алисы, стараясь говорить спокойно.
— Да-да, конечно… — отводила глаза жена. — Просто у неё в квартире опять трубу прорвало, ты же знаешь, там старьё… да и одной тяжело…
Он знал. Или верил, что знал. Но с каждым днём всё сильнее ловил себя на мысли: он не живёт, а ютится.
На кухне вечером тёща резко подняла тему воспитания:
— Дети у вас будут — что ты будешь делать? Картошку варить из коробки? Ты хоть представляешь, сколько стоят нормальные продукты?
— У нас всё в порядке с питанием, — отрезал он.
— Да ты вон даже джем сам не можешь выбрать, дочка говорит — по акции берёшь всё подряд.
— Ну и что? Сэкономили и купили мясо получше.
— Вот именно. Всё время — экономим. А жить когда начнёте?
— Когда не надо будет уговаривать взрослого человека съехать, — вырвалось у него.
Тишина стояла минуту. Потом она пошла в спальню, хлопнула дверью. Алиса потом целый вечер «успокаивала» обоих.
— Ну, Вадим, она же… ну… мама, ей тяжело…
— А мне не тяжело? Или у нас теперь двое хозяев?
— Не надо передёргивать. Она просто не такая, как твои родители.
Вадим впервые с трудом сдержал раздражение. Его родители жили далеко, он сам собирал все справки, всё с ипотекой решал, сам с ремонтом, сам за мебель платил. И вдруг теперь — не хозяин дома?
На кухне снова начались «улучшения»: она выкинула френч-пресс, «чтобы не захламлять», поставила в шкаф «ненужную» мультиварку. А потом сказала: «Я заказала себе массажное кресло. Мне его сюда привезут».
— Куда — сюда? — спросил он.
— Сюда. В зал. У вас всё равно пустой угол.
— Вы ведь временно здесь.
— Ну, и что? Я же тоже член семьи. Или мне уже нельзя даже удобно сидеть?
Он выдохнул.
— Кресло некуда ставить. Тут и так тесно.
— Значит, выкинем этот старый комод. Там всё равно хлам.
Это был не хлам. Там были его документы, инструменты, гарантийки. Но тёща, похоже, уже считала, что именно она теперь тут хозяйка. И точка.
Самым трудным стал эпизод с ноутбуком. Вадим работал из дома два дня в неделю. Один из них — понедельник. В тот день он встал, включил технику — и не обнаружил мышку. Ни проводную, ни беспроводную.
— Я убрала, она шумела, — объяснила тёща. — Цок-цок целый день, у меня от этого нервы.
Он купил новую, но ощущение было, что мышка — только повод.
Алиса после работы закрылась в ванной. Сидела там долго. Когда вышла, глаза были красные.
— Что-то случилось?
— Всё нормально.
— Ты плакала?
— Просто… всё навалилось.
Вскоре тёща занялась соседями. Разговаривала с ними на лестничной площадке, критиковала фасад, жаловалась на курящих на балконе, рассказывала, как «молодёжь теперь копит на машины, а не на детей».
Однажды вечером в домофон позвонили. Привезли кресло.
— Вадим, ну пусть оно пока постоит, — умоляюще просила Алиса. — Мама на него копила…
— Пусть копила. Но у нас в доме нет места. Это наш дом, Лис. Наш с тобой.
Жена ушла в комнату. Возвращаться не спешила. Кресло тёща поставила всё равно. Комод вытащили в коридор.
Он стал позже возвращаться с работы. Задерживался на парковке, ел в машине — лишь бы подольше не заходить в квартиру. Смотрел на окна — тёща почти всегда была дома. Иногда он думал: может, и уехать на время? На пару дней к другу или в гостиницу. Но останавливало одно — это ведь его квартира. И он её платит. Почему он должен уезжать?
Потом пришёл отчёт по кредитке. Он стал тщательно проверять расходы. И там — покупки в маркетах, в которых он не бывает. Продукты, косметика, какие-то лекарства. На сумму, которую он не тратил. Алиса — ни слова.
Он сел, подсчитал. Получилось почти треть месячного бюджета. Вышел на кухню.
— Мы можем поговорить?
Тёща ела яблоко.
— А что случилось?
— Это ты просишь Алису расплачиваться её картой?
Она вздохнула.
— Вот и началось. Да, я брала. Но это же на всех. Я же вам ужин готовлю. За коммуналку у вас почти ничего не плачу…
— А кто просил готовить?
— Простите, пожалуйста! Я же только и делаю, что мешаю!
И вышла из кухни, громко хлопнув дверцей холодильника. Вадим снова почувствовал: говорить бесполезно.
Вадим всё чаще просыпался с чувством тяжести. Не боли, не тревоги — просто серой густой тяжести, как будто даже воздух в квартире стал плотнее и злее. Он начал забывать, что раньше они с Алисой шутили по утрам, ставили музыку в ванной, спорили, какой сорт кофе вкуснее. Теперь — тишина, настороженность, короткие фразы. Словно кто-то невидимый держал у них под кожей ледяной градусник.
Тёща не уезжала. Она вросла в квартиру, как старая мебель — её присутствие уже не требовало объяснений. Вскользь упоминала, что с квартирой пока «неясно», мол, там ремонт затянулся, потом — сантехники какие-то «ненадёжные», потом — «всё дорожает, сами же видите».
Алиса молчала.
Иногда, когда тёща выходила, Вадим пробовал говорить с женой.
— Сколько это ещё будет продолжаться?
— Я не знаю… Маме трудно.
— А тебе? Тебе не трудно? Нам?
— Ну а что я могу?
Он ждал, что она хотя бы встанет рядом. Не против матери — просто рядом. Но она, казалось, была в каком-то оцепенении. Привыкла подстраиваться. Плавно скользила между двух сторон, как мягкая подушка между острых углов.
Однажды на выходных пришли гости — друзья Вадима, Дима с Юлей. Они дружили с института, хоть и редко виделись. Посидели, выпили вина, поговорили. Юля с Алисой разошлись в воспоминания, а Вадим с Димой ушли на балкон. Дима достал сигареты.
— Ты ж не куришь, — удивился Вадим.
— Уже иногда. Семья, ипотека, пробки. Живём по-крупному.
Они оба рассмеялись. Но потом Дима спросил:
— А у вас чего так… напряжённо?
— Да тут… Алисина мама живёт с нами. Временно. Уже пятый месяц.
— Мда. Суровая женщина.
— Ты и часа с ней не провёл.
— Этого хватило. Юля сказала, что та успела поехать по всем верхам: «Это не так у вас, и это не так, и зачем муж бутылки в шкаф прячет». Она серьёзно думает, что ты — алкоголик?
Вадим впервые за долгое время почувствовал себя не одиноким. Засмеялся. Горько, но всё же.
Через пару дней тёща разбирала аптечку. Нашла его витамины, добавки и что-то долго перетирала пальцами.
— Зачем тебе вся эта химия?
— Это не химия. Это витамины. Мне врач рекомендовал.
— А у нас в советское время никаких витаминов не было, и жили — никто не жаловался. Вы всё по врачам бегаете, как бабки. Не умеете слушать тело.
Он не ответил. Только пошёл в спальню, закрыл дверь, лег — и смотрел в потолок. Примерно в это же время Алиса стала позже возвращаться с работы. Сначала говорила: задержки, потом — совещания, потом — коллегу заменяла. Вадим не верил. Не потому что ревновал — а потому что чувствовал: она тоже бежит. Не к кому-то, а от кого-то.
На кухне снова была сцена. Тёща залезла в его шкаф, достала пылесос и сломала насадку. Говорила, что «он неудобно стоял», и она «только хотела поправить». Потом возмутилась, что в ванной «грязный коврик», а в кладовке «пахнет краской», потому что там стояли его строительные материалы.
— Ты вообще дома хоть что-нибудь делаешь? — спросила она с укором. — Алиса пашет с утра до вечера, а ты дома и порядок не можешь навести?
— Я работаю. У меня проект.
— Да что у тебя за работа такая? Всё время сидишь дома — ни рубля на тебе не видно.
— Я закрываю ипотеку. Я оплачиваю коммуналку. Я покупаю технику. — Вадим не повышал голос. Он вдруг почувствовал, что говорит с пустотой. — Что оплачиваете вы?
— Я — мать. Я жизнь своей дочери отдала. Это я её на ноги поставила. А теперь вы меня — куда? Вон?
Он повернулся и вышел. Потому что чувствовал: если ещё хоть слово — скажет лишнее. Очень лишнее.
Алиса поздно пришла. Пахло чужими духами — не её. Видно, обнимались с кем-то. Или просто была в тесном помещении с женщинами. Он не спрашивал. Просто пошёл спать, не дожидаясь, когда она переоденется.
На утро она предложила:
— Давай снимем маме квартиру? На пару месяцев.
Он обрадовался. Но тут же остыл.
— А на чьи деньги?
— Ну… Я бы свою карту дала. И мама может добавить… немного.
— Немного. А аренда сколько? Ты посчитала?
— Да, — вздохнула она. — Но у неё правда нет сейчас возможности…
Он рассмеялся. Жестко. Без радости.
— То есть мы снимаем ей жильё, платим за еду, терпим в доме — и всё ради чего? Потому что ей «неудобно» одной? А мне удобно? А нам?
— Ты всё превращаешь в деньги!
— Нет, я просто перестал превращать всё в жертвы.
Через пару дней пришёл курьер — привёз два больших пакета с продуктами. Вадим расписывался, когда услышал разговор в коридоре.
— Это мне дочка заказывала. У меня не было сил идти в магазин, — с довольным лицом объясняла тёща соседке. — А то у них дома пусто, хоть трава расти. Я хоть нормальной еды купила.
— Алиса купила? — переспросила соседка.
— А кто ж ещё? Не он же.
Потом она громко добавила:
— Мужик должен кормить семью. А не сидеть по ноутбукам с утра до вечера.
Вадим закрыл дверь и сел. Прямо на пол. В груди что-то холодное зашевелилось. Он чувствовал, что больше не может дышать в этой квартире. Слишком много стало чужого.
Утро началось с крика. Вадим ещё не успел встать с кровати, как услышал громкий голос тёщи:
— Ну что это такое? Опять эти носки на батарее! Как можно в таком жить?
Он встал, вышел на кухню.
— Это мои носки, — сказал он спокойно. — Сушу. У меня нет персональной горничной, вы в курсе?
— А кто тебя заставляет рано стирать? Ты же всё равно дома целыми днями!
— Дома. В своей квартире. — Он сделал паузу. — В которой теперь, похоже, у меня даже нет права сушить одежду.
— А ты с собой веди себя прилично, раз живёшь за счёт моей дочери!
Эта фраза ударила, как мокрой тряпкой по лицу. Он молчал. Впервые не потому, что не знал, что ответить, а потому что знал: если скажет хоть слово — он не остановится.
За завтраком Алиса была отрешённой. Поставила себе кофе, села у окна, листала телефон.
— Нам надо поговорить, — сказал Вадим.
— Только не сейчас, ладно? Я не выспалась.
— Не сейчас уже полгода. Сколько ещё?
Она вздохнула, поставила чашку.
— Что ты хочешь услышать?
— Я хочу понять, ты вообще понимаешь, что происходит? Ты видишь, что она разрушает всё?
— Она? — Алиса подняла брови. — А может, это ты не хочешь ни с кем считаться?
— Считаться с чем? С тем, что мне не дают дышать в собственной квартире?
— Это и моя квартира, между прочим!
Вот и вырвалось. То, что Вадим ждал давно. «Моя квартира». А ипотека на чьё имя? А ремонт? А кредиты?
— Понимаю, — тихо сказал он. — Значит, тебе удобно.
— Мне не удобно, Вадим! Мне больно! Ты не представляешь, каково это — между вами каждый день! Ты думаешь, мне легко?
Он молчал. Она — тоже. Потом тихо пошла в ванную.
Через пару дней тёща устроила «уборку». Без предупреждения. Он вернулся с работы — и не узнал квартиру. Всё было переставлено. Одежда из его шкафа — собрана в коробки. Её кресло теперь стояло прямо у телевизора, его гантели — в кладовке под тряпкой.
— Что это?
— Убирала. Сделала удобнее.
— Для кого?
— Для семьи. — Она широко улыбнулась. — А ты что, против порядка?
Он медленно пошёл в спальню. Закрыл дверь. Присел на кровать. И стал смотреть на стены. Потом встал, достал сумку, стал складывать вещи. Тихо. Без истерики.
Алиса зашла через десять минут.
— Ты куда?
— К Диме. На пару дней.
— Это что, ультиматум?
— Нет. Это… сигнал.
— Вадим…
— Лис, я устал. Я не знаю, ты со мной или с ней, но я знаю точно: я больше так не могу.
Уехал он поздно, под дождём. В машине сидел долго, даже когда подъехал к дому друга. Дима, конечно, принял. Устроил на диване, дал ключи, пиво, сказал: «Без вопросов. Хочешь — говори, хочешь — молчи».
Вадим молчал. До утра.
На следующий день Алиса написала: «Ты бросаешь меня, да? Молодец. Мамина квартира уже сдана, скоро освободится».
Он прочёл. И не ответил.
Прошло десять дней. Он ходил на работу, иногда задерживался у друзей. Дима не задавал вопросов. Иногда говорил, что не понимает, как у Вадима хватало терпения.
На одиннадцатый день Алиса пришла. Не домой — в кафе возле офиса.
— Мама уехала, — сказала она. — Ключи оставила. Можешь возвращаться.
— Это ты меня приглашаешь или разрешаешь?
— Я просто хочу, чтобы ты был дома.
— А ты?
Она посмотрела в сторону. Молча.
— Послушай, — сказал он. — У нас нет семьи, если ты всё время смотришь на неё, а не на нас. Я не просил тебя выбирать. Я просил быть рядом. Просто рядом. Не как мебель, не как посредник, не как заложник.
Она опустила глаза.
— Я… не знаю, как по-другому. Она всё делает сильнее. А я просто привыкла.
— Тогда и живите дальше. Вместе.
Он встал. Расплатился. Вышел.
На выходных он вернулся за вещами. Квартира была тише, чем обычно. Алиса встретила молча. Он прошёл, собрал ноутбук, пару коробок, гантели. Вышел на кухню — и увидел тёщу.
— Ты? — удивился он.
— Я приехала забрать кресло. Алиса не справляется, ей плохо. А ты… всё разрушил.
— Я просто вышел из игры, в которой не было места мне.
Она сжала губы.
— Ты не муж, ты… иждивенец. Стыдно, что моя дочь за тебя продукты покупает!
Он не ответил. Просто прошёл мимо, открыл дверь и вышел. С коробкой, в которой было всего ничего. Но легче, чем когда-либо.
На лестничной площадке он остановился. Подумал. И впервые за много месяцев вдохнул полной грудью.
Они с Алисой больше не жили вместе. Вадим снял небольшую студию ближе к работе. Готовил себе сам. Выбирал джем не по акции, а по вкусу. И сушил носки на батарее, не выслушивая лекций.
Жена иногда писала. Без упрёков. Просто «как ты». Но он не спешил отвечать.
Потому что там, где заканчиваются границы, начинается выживание. А жить — значит дышать.
Дочка, жена и теща взяли мужика за жабры