Мы же семья, чего тебе жалко? - золовка достала ключи от их машины

С первых дней жизни с мужем Инна старалась: не навязываться, не командовать, не лезть с нравоучениями. Хотела быть «нормальной женой», а не карикатурной мегерой из анекдота. Особенно с его семьёй — приветливой, шумной, слегка навязчивой. И с сестрой мужа — Тоней.

Тоня была почти на десять лет старше Паши. Вечно с кем-то в ссоре, вечно в чём-то разочарована, вечно одна. Из всех родственников именно она вызывала у Инны тревогу, хотя в первое время скрытую — вежливую.

— Ты мне нравишься, — сказала Тоня, однажды приехав в гости. — Пашка у нас с характером, я знаю. Но с тобой он как-то спокойнее. Хотя, если честно, я думала, он женится на Вике.

Инна не знала, кто такая Вика. Но выдавила улыбку.

— Может, и думал, — пожала она плечами.

— А ты молодец, — кивнула Тоня. — Приручила.

Слова «приручила» тогда задели Инну, но не сильно. Они только съехались, всё было внове, в доме пахло краской и новыми шторами, а Паша обнимал её по утрам и предлагал кофе в постель.

И всё же ощущение, что в отношениях их троих она — лишняя, где-то рядом крутилось.

Первый тревожный звоночек прозвенел спустя полгода.

— Слушай, Инн, — сказала Тоня как бы вскользь. — Ты ведь в отпуске скоро?

— Да, через три недели. А что?

— Ты же бухгалтер, да? Поможешь мне с отчётом в мой ИП? Ну, это на пару дней, максимум. А то я своей знакомой платила-платила, а она всё криво сделала.

Инна не хотела. У неё были планы — выспаться, уехать с Пашей за город, почитать, ничего не делать. Но отказать не смогла. Паша уже вставил своё:

— Да ладно тебе, родная. Это же на пару вечеров. Поможешь Тоньке — и закроем вопрос.

Сама работа оказалась не на пару дней, а на две недели. У Тони были мешки с документами, неразобранные счета, неучтённая касса. Пахло проверками. Пахло штрафами. Инна разгребла всё — бесплатно, конечно.

— Ты просто ангел, — выдохнула Тоня в конце. — Я бы без тебя вообще пропала.

Но через пару недель случилось кое-что, что навсегда изменило отношение Инны к ней. В разговоре с общей подругой (той, с которой Инна случайно оказалась на дне рождения) Тоня весело рассказала:

— Ну да, я своей бухгалтерше отдала, пусть ковыряется, ей заняться всё равно нечем.

Подруга, не зная деталей, добавила:

— А, Инна? Она же жена твоего брата!

— Ну и что? — хмыкнула Тоня. — Родня — не значит халява?

Паша отмахнулся:

— Она так, по-доброму. Ну, неудачно пошутила.

Инна промолчала. Но внутри что-то стукнуло.

С тех пор Тоня появлялась у них всё чаще. Иногда она приходила просто «перекинуться словом», иногда — «погреть суп», «посидеть в тишине», «пообщаться с братом без жён».

Инна старалась уступать. Но всё чаще ловила себя на странном: стоя на кухне, она слышала, как в комнате Тоня говорит Паше:

— Помнишь, как мы с тобой в детстве ездили на озеро? А потом ты ногу порезал, и я носила тебе бинты. Эх…

Или:

— Не понимаю, зачем ты вообще тогда переехал. Мы же так хорошо жили вдвоём с мамой. Я всегда тебе завтрак готовила…

Инна сжимала зубы. А потом убеждала себя: это же просто ностальгия. Она же его сестра.

Следующий виток случился летом. Их пригласили друзья на дачу в Подмосковье. Два часа в одну сторону, но тихо, красиво, компания хорошая. В пятницу вечером Инна собрала сумку, купила продукты и отпарила своё любимое платье.

И тут Тоня звонит:

— Слушай, вы на дачу едете?

— Да, а что?

— Отвезите меня в субботу утром на выставку в центр. Такси — ну, вообще безумие, сто пятьдесят рублей за подачу, да и водители хамы.

— Мы уедем сегодня и будем там до воскресенья.

— Ну так оставьте мне ключи от машины, я съезжу и обратно поставлю. Я ж вожу нормально. Пашка знает.

Инна опешила:

— Подожди, ты хочешь взять нашу машину?

— Ну а что такого? Я что, чужая, что ли?

Паша стоял рядом и смотрел на жену.

— Ну дай ей, что тебе жалко?

Инна сжала губы.

— Я подумаю.

— Подумай, подумай, — с усмешкой сказала Тоня. — Всё равно ты хорошая. Понимающая.

Инна не дала ключи. И впервые между ней и мужем случилась настоящая ссора.

— Ты чего упёрлась? — раздражённо спросил он. — Это просто машина.

— Это наш транспорт. И я не хочу, чтобы в него садился кто попало. Даже твоя сестра. Она не умеет ездить аккуратно.

— Это не повод так себя вести.

— То есть отказ — это уже повод для претензий?

Он ушёл спать в обиде. И на следующий день, не дождавшись извинений, поехал к Тоне — «просто поговорить».

Инна осталась дома. Впервые ей захотелось остаться одна. Без мужа. Без его сестры. Без этой странной игры, где она — третья лишняя.

Инна всё больше чувствовала себя гостьей в собственной жизни. Словно она въехала в чужой дом, где за каждым углом кто-то ставит ей оценку. Пашина сестра будто незримо присутствовала даже тогда, когда её не было рядом.

После той истории с машиной Инна попробовала дистанцироваться. Меньше появляться в разговоре, когда Тоня звонила, не комментировать её визиты, не вмешиваться в их воспоминания. Но стоило ей немного отступить, как Тоня заняла её место не только в разговорах, но и в быту.

— Я сварила Пашке борщ, он же твой не очень ест, — сказала она однажды. — Ты не обижайся, просто у него вкус с детства такой. Мамин рецепт. Я знаю, ты стараешься.

Или вот:

— Я убралась у вас в прихожей. Ну ты не обижайся, я просто зашла, а тут обувь навалена… Не по-женски как-то.

Инна сказала Паше:

— Мне не нравится, что она у нас убирается. У нас нет бардака, и я не просила. Это вторжение.

Он снова отмахнулся:

— У неё просто натура такая — заботиться. Она же одна. Ты ей могла бы быть как сестра.

— Но я ей не сестра. Я — твоя жена.

— А ей хуже от этого стало? — раздражённо бросил он.

Инна промолчала. Потому что, кажется, ей стало хуже. Гораздо.

Однажды Инна задержалась на работе. Конец квартала, аврал. Вернулась поздно, уставшая. Сумка тяжёлая, метро душное, настроение ниже плинтуса. Поднимается по лестнице — и замирает.

На площадке у их двери — Тоня. В тапочках. С пакетом продуктов. Ключ в замке.

— Ты дома? — удивлённо спросила она. — А я думала, ещё на работе.

— А ты что здесь делаешь?

— Пашка дал мне ключ, сказал, возьму мультиварку — он ему для плова на дачу надо. Я решила ещё суп сварить. Всё равно мама к нему в выходные поедет.

Инна вошла в квартиру. Всё было чисто. Слишком чисто. В ванной — переставлены её крема. На кухне — сдвинут чайник. В спальне — подушки лежат по-другому. И чужой запах. Тонин запах. Легкий, цитрусовый, стойкий. Как метка.

— Не делай такое больше, — тихо сказала Инна. — Пожалуйста.

— А что не так? — искренне удивилась Тоня. — Мы же семья. Это же не чужой дом.

Инна не ответила. Села на кровать. В глазах защипало. Казалось, что она кричит, а её никто не слышит.

В следующие дни Инна пыталась поговорить с Пашей серьёзно. Без упрёков. Без истерики.

— Она занимает всё больше пространства. Вещи, ключи, решения. Я не чувствую, что ты на моей стороне.

Он вздохнул.

— Ты просто ревнуешь. Мы с ней — особенные. Нас много связывает. Она одна вырастила меня. Да, мама была рядом, но Тоня — она как вторая мама. Понимаешь?

Инна не понимала. Ей казалось, она живёт в доме, где кто-то другой решает, когда ей дышать.

Через несколько месяцев Тоня переехала к ним. Временно — «у неё ремонт». В этот раз Паша поставил Инну перед фактом.

— Всего на две недели. Она будет у нас, пока ей поменяют трубы. Сантехник её обманул. И у неё проблемы с деньгами. Мы же не можем её бросить?

Инна знала, что «две недели» — понятие растяжимое.

С первого же дня у них появилась новая рутина. Утром Тоня занимала ванную, вечерами сидела в зале, громко обсуждая сериалы с Пашей. В кухонных шкафах исчезли Иннины чашки, в холодильнике — её продукты.

Она молчала первые четыре дня. Потом не выдержала:

— Ты мне даже не предложила места. Просто пришла и живёшь.

Тоня посмотрела на неё без тени вины:

— Я же не навсегда. Ты такая нервная стала, Инн. Это от нехватки любви, да?

Инна поняла: ей не с кем здесь разговаривать. Ни с мужем, ни с его сестрой.

На восьмой день сожительства Тоня вытащила деньги из кошелька Инны.

— Я возьму пятьсот. Верну в пятницу. Просто в магазин надо, а банкомат далеко.

Инна потом сказала Паше:

— Я не хочу, чтобы она так делала. Это неприемлемо.

— Ты что, считаешь, она тебя обкрадывает? — рассмеялся он. — Ты бы ещё камеру ей повесила. Это же Тоня.

Инна ответила:

— Она может быть хоть кто. Но я не обязана терпеть.

— Ну раз тебе так тяжело, — обиделся он, — может, тебе стоит пожить отдельно. Немного. Передохнёшь.

Инна смотрела на него и не верила. Он не в шутку предлагал ей уйти из их квартиры, чтобы «не мешать» его сестре.

В ту ночь она собрала сумку и поехала к подруге. Ночевала на диване в гостиной. Плакала в ванной. В голове крутились одни и те же слова:

Кто тут чужой — я или она?

Инна пробыла у подруги три дня. Паша не звонил. Не писал. Только один раз ответил сухо на её сообщение: «Если надумаешь возвращаться — поговорим».

Инна вернулась. Дом был чистый, на плите стоял пирог. Тоня улыбнулась как хозяйка:

— Ты вовремя, ещё тёплый. Я всегда угадываю с моментом.

Инна не стала с ней спорить. Просто пошла в спальню. Собрала своё бельё, которое лежало в нижнем ящике — аккуратно сложенное чужими руками. Ни один её предмет не лежал там, где она оставляла. Всё — пересортировано, переложено, переварено чужим взглядом.

Паша вернулся с работы, обнял её, поцеловал в лоб:

— Всё образуется, — сказал он.

Инна промолчала.

Через неделю Тоня, как ни в чём не бывало, пригласила подруг на вечер. Инна вернулась с работы и застала чужих женщин на своей кухне. Они курили на балконе, пили вино, смеялись. Кто-то из них спросил:

— А это и есть жена твоего брата?

— Ага, — ответила Тоня. — Тихая такая. Всё по углам ходит.

Инна не стала устраивать сцен. Взяла куртку и ушла. Прошлась по району. Вернулась поздно. Паша спал. Или делал вид.

После того вечера Инна окончательно утратила доверие. К Тоне. К Паше. К самой идее, что семья — это про поддержку.

Она стала позже приходить домой. Иногда оставалась у подруг. Начала откладывать деньги. Смотрела объявления о съёме — не решаясь, но уже с мыслью.

Тоня тем временем обосновалась окончательно. На балконе появилась её кофточка. В ванной — её фен. На полке в прихожей — её ключи.

Как-то раз Инна пришла домой и увидела, что Тоня листает семейный альбом — тот, что они собирали с Пашей на годовщину свадьбы. Подшивали распечатанные фото, записки, билеты из кино. Инна специально выбрала альбом в ручном переплёте, под старину. Долго искала.

— Что ты делаешь? — спросила она тихо.

— Да смотрю. Интересно же. Пашка рассказывал, как вы на Каме были. А я вот фотографии не видела.

Инна сдержалась. Хотелось вырвать альбом. Но она только сказала:

— Это лично.

— Ты чего такая ранимая, а? — Тоня подняла брови. — Мы же семья. Мне что, жалко посмотреть?

Всё шло к взрыву. Инна чувствовала, как её терпение заканчивается — как песок в стеклянной колбе.

Она снова и снова пыталась поговорить с Пашей. Без скандала.

— Мне тяжело. Я не чувствую дома. Это как будто не моя жизнь. Как будто я тут просто квартирантка. А твоя сестра — хозяйка.

Он слушал. Кивал. А на следующий день приходил с фразами:

— Тоня переживает, что ты её не принимаешь.

— Тоня думает, ты настроена против неё.

— Тоня говорит, что ты специально игнорируешь её.

Инна устала. Даже не от неё — от него. Он был как проводник: то, что говорила она, он переводил в угоду Тоне. То, что говорила Тоня — доносил как ультиматум.

Финал случился буднично. Инна собиралась на собеседование — хотела сменить работу, ближе к дому, меньше стресса. Выглянула в окно — машины нет.

— А где наш «Форд»?

Паша пожал плечами:

— Тоня поехала в сервис. У неё лампочка загорелась, я разрешил. Всё равно ты сегодня дома.

Инна побледнела.

— Ты ей дал ключи?

— А чего такого? Она аккуратно ездит.

— Она не спрашивала меня.

— Ну ты же против не будешь, правда?

Инна медленно подошла к вешалке. На крючке — брелок с машинными ключами. Но пустой.

В этот момент звонок. Тоня. Видеосвязь. На экране — её улыбка:

— Ой, я случайно включила! Просто хотела сказать: взяла машинку, съезжу быстро и обратно. Мы же семья, чего тебе жалко?