Таня честно старалась. С самого начала. С тех пор как они с Игорем съехались — сначала на съёмную квартиру, потом в ипотечную однушку на окраине. Ни к маме, ни к папе — сами. Стены голые, кухня с рук, гардероб из икеевских коробок. Жили небогато, но свободно. До тех пор, пока свекровь не осталась одна.
Когда отец Игоря ушёл к медсестре из поликлиники (с которой, как выяснилось, у него был роман годами), Валентина Павловна не рыдала и не проклинала. Она собрала вещи и выставила их за дверь. А через пару месяцев позвонила сыну и сказала с деловой интонацией:
— Мне тесно и одиноко в трёшке. Продаю. Добавлю вам на двушку, перееду к вам, пока строится ваша.
Никаких обсуждений. Решение уже принято.
Таня в тот вечер молчала. Потом вымыла всю кухню до блеска. И когда Игорь, закинув руки за голову, сказал: «Ну зато ипотеку быстрее закроем», — она не сказала ничего. Хотя хотелось.
Через две недели Валентина Павловна стояла в их коридоре. Пухлый чемодан, клетчатые сумки. На пороге осмотрела ботинки Тани, перекосила губы. Ни «здравствуй», ни «спасибо за приют».
Первое время Таня пыталась улыбаться. Варила компоты, приносила домашнюю лапшу, заваривала чай в отдельной кружке, которую та потом все равно ставила сушиться вверх дном, прямо на мойку, хотя Таня терпеть не могла разводы на посуде.
— У тебя губка воняет, как котячий лоток, — сказала Валентина Павловна однажды. — Я вчера руки помыла — они потом весь вечер воняли.
— Купим новую, — спокойно ответила Таня. Но губку выбросила тут же.
Это было начало.
Потом пошли «пожелания». «Не варите столько макарон, от них пухнут», «мальчику в садик лучше свитер, а не эту вашу синтетику», «в ванной все разбросано, будто мы на вокзале живём», «не жги так свет, у нас тариф ночной».
— У нас, — повторила Таня после. — У нас тариф ночной.
Игорь отмахнулся:
— Не начинай. Она просто старается помочь.
Но Таня замечала, как его лицо напрягается, когда мать снова достаёт старые квитанции, будто их бухгалтерский ревизор. Или когда, не дождавшись конца ужина, начинает собирать посуду прямо из-под рук. Как будто даёт понять: поела — вали.
Пока всё это можно было терпеть. Почти.
Но когда на их телефон пришло уведомление о снятии денег с карты — Таня насторожилась. Это была их общая карта, на которую шёл детский. Небольшая сумма, но всё равно.
— Я взяла на продукты, — сообщила Валентина Павловна, не отрываясь от сериала. — Неудобно вас просить каждый раз. А у меня в банке лимит — я себе наличку сняла и всё.
— А зачем с нашей карты?
— А какая разница? Я ж не чужая.
Через неделю сумма была больше. Потом — ещё. И Таня, сжав зубы, пошла и открыла отдельный счёт.
— Ты считаешь, что я вас обкрадываю? — возмутилась Валентина Павловна, обнаружив, что её теперь «не видно» в онлайн-банке. — Прекрасно. Тогда и еду себе буду покупать сама.
— Да покупайте, — не выдержала Таня. — Игорь, ты вообще в курсе, что мать сидит у нас, как на курорте, а мы пашем на двоих?
— Таня, ну ты перегибаешь…
— Перегибаю?! А ничего, что за аренду её квартиры мы могли бы спокойно нанимать няню и жить отдельно?
— Мы не арендуем. Она продала квартиру.
— Так пусть хотя бы не лезет в мой телефон и не отчитывает, что я трачу на кофе!
Игорь промолчал.
В тот вечер Таня не спала. Переворачивалась с боку на бок, пока не услышала, как за стенкой хлопнула дверь шкафа. Кто-то долго копался, что-то доставал. Потом — стук двери в ванной. Беглый душ. Шорох пакета. И снова хлопнула дверь. Рано утром Валентина Павловна ушла на рынок.
— Не беспокойтесь, — сказала она по возвращении, — я купила себе продукты. Хоть и дороже, чем вы в «Светофоре» берёте, но ничего. Я к такому привыкла. Я вон на пенсии, а всё ещё держусь, не как некоторые, которые сидят в декрете и тратят на себя тысячу за ногти.
Игорь сглотнул.
А Таня сжала ладони в кулаки. Она почувствовала — что-то начало рушиться. Не снаружи. Внутри.
С каждым днём напряжение нарастало, как вода в кастрюле на медленном огне. Внешне всё было спокойно — Валентина Павловна по утрам вытирала пыль, варила кашу, отчитывала внука за раскиданные игрушки. Но каждый её взгляд, каждый жест Таня воспринимала, как укол. Взгляд — в её сторону. Комментарий — мимоходом. Упрёк — в обёртке заботы.
— Ты разве не знаешь, что ребёнку нельзя столько мультиков? — сказала она однажды, когда Таня включила планшет, чтобы спокойно пообедать.
— Он болеет, у него температура. Я только на пятнадцать минут.
— А ты думаешь, болезнь — это повод расслабиться? Как раз наоборот. Надо свежий воздух, покой и мама рядом.
Она всё время была рядом. Слишком рядом. Даже ночью Таня чувствовала её тень — за стенкой. Игорь всё чаще задерживался на работе. Или просто уезжал к друзьям — «помочь с ремонтом». Таня перестала спрашивать. Знала: он уходит от них обеих.
В их маленькой квартире становилось тесно. Пространства было три комнаты — кухня-гостиная, спальня и детская. Но свободы — ноль. Таня ловила себя на том, что перестала ходить в халате. Что запирается в ванной и включает воду, чтобы просто… побыть в тишине.
А однажды, вернувшись из поликлиники, обнаружила, что её нижнее бельё висит на сушилке в зале.
— Я машинку включила, — пояснила Валентина Павловна. — А потом подумала — раз уж всё мокрое, чего добру простаивать? Вот и твои вещи догрузила. И вывесила. Не благодарите.
— Это моё личное. Вы не имели права.
— Личное? Да я вас всех, извините, стирала, когда ты ещё в памперсах ходила!
Таня почувствовала, как у неё краснеют уши. Рядом играл сын. Игоря не было дома. Валентина Павловна стояла посреди комнаты, сжимая прищепку, будто это оружие. И улыбалась.
После этого Таня повесила на стиральную машину записку: «НЕ ТРОГАТЬ». Спустя два дня она пропала. Вместо неё — аккуратно приклеенное бумажное сердечко с надписью: «Злая невестка — злая жена».
— Это что, шутка такая? — спросила она у Игоря, когда он пришёл поздно вечером.
— Мам, ты что опять устроила?
— Да ничего я не устраивала, — невинно пожала плечами свекровь. — Просто ребёнок играл с бумагой. А куда он что приклеил — откуда мне знать?
Игорь, как обычно, решил не вникать.
— Таня, ты не можешь всё время видеть врага. Ну мама старой закалки. У неё своё видение. Потерпи. Осталось немного — накопим, и…
— И что? — перебила Таня. — Мы будем копить до седых волос? У тебя вечно «ещё немного». А пока твоя мама живёт у нас, командует, тратит деньги, и делает из меня ведьму!
Он молча пошёл в душ.
Настоящий взрыв произошёл, когда Таня наконец решилась заняться фрилансом. Не для себя — для них. Чтобы хоть немного вносить деньги в бюджет, быть не только мамой.
Она устроила себе рабочий угол — ноутбук, наушники, ежедневник. Сидела по вечерам, когда ребёнок спал. В первый день Валентина Павловна встала за её спиной и долго смотрела в экран.
— Что ты там такое «работаешь»? Картинки перекрашиваешь?
— Делаю презентацию для клиента. У меня заказ.
— Ну-ну. Главное — не забыть, кто дом ведёт. А то я одна и кашу, и уборка, и за ребёнком гляжу, пока ты тыкаешь в кнопки.
— Мы можем распределить обязанности. Если вам тяжело, давайте по графику.
— Графику?! Ты мне будешь указывать, когда мне пол подметать?
— Я не указываю. Я предлагаю.
В этот вечер они не разговаривали. А наутро Таня нашла свой ноутбук выключенным — в нём кто-то копался. Браузер закрыт, все файлы перемешаны. А рядом — записка на листке в клетку: «Дом — не офис. Работать надо в нормальном месте, а не в семейном гнезде».
— Это ты перегибаешь, — вяло сказал Игорь, когда Таня показала записку.
— Она рылась в моих вещах. Это вторжение!
— Мам, ну ты чего?
— А ты чего? — резко ответила Валентина Павловна. — Я тут на кухне готовлю, полы мою, а она у нас теперь айтишница! Пусть тогда снимает себе кабинет и работает, а не превращает кухню в call-центр!
— Это был вечер. Я ребёнка уложила. Никому не мешала.
— Мне мешала. Я спала, а у тебя свет в кухне горел.
— Тогда купим шторы. Или маску на глаза!
Игорь отступил, поднял руки.
— Всё. Прекратите. Вы обе уже на пределе. У нас семья или что?
— У нас — да, — тихо сказала Таня. — Только у кого она — «у нас»?
Свекровь фыркнула. А потом, словно ничего не случилось, подошла и налила себе чаю.
— Считаешь, я лишняя? Ну так скажи прямо. Только потом не удивляйся, если я уйду. Я людям не в тягость.
Таня смотрела, как она размешивает сахар, и думала: «Пожалуйста. Уйдите. Хоть сейчас». Но вслух не сказала ничего.
Сын между ними молча ел кашу. Каша была с комками. Но никто не жаловался.
Весна пришла быстро. Пальто сменились на куртки, свекровь стала открывать окна в 6 утра — «проветрить спертый воздух», — и громко вздыхать, когда Таня не поднималась сразу.
— У вас тут жарко, как в теплице, — провозглашала она, глядя на Таню, будто та лично подкручивала термостат ночью. — Неудивительно, что ребёнок вечно простужен.
На очередной утренний выпад Таня просто вышла на улицу. Без телефона, без предупреждения. Просто ушла — в парк, в тишину, среди тополей. Там было прохладно и сыро, но хоть можно было дышать. Она сидела на скамейке и думала о том, сколько ещё продлится это «немного». Игорь обещал: «вот переедем», «вот закончим ремонт», «вот накопим», но они топтались на месте. А рядом с ними — буря, у которой были руки, голос и кулинарные привычки его матери.
Когда она вернулась домой, Валентина Павловна встречала внука из сада. Игорь, по его словам, «заехал к товарищу по работе». На кухонном столе лежал лист А4 с таблицей. Под графой «Расходы» были строчки: «мясо — 640», «овощи — 280», «мыло — 57», и рядом — надпись красной ручкой: «Я не банк. Прошу учитывать мои затраты».
Таня взяла лист, скомкала и выбросила.
Вечером был скандал.
— Ты выкинула? — спросила Валентина Павловна, заглянув в мусор. — Я стараюсь ради вас, а ты… ты даже не способна уважать мой труд.
— Какой труд? Упрекать меня в том, что я ем то, что купили на деньги, которые ты сама из общей карты сняла?
— Вот и считай, что это мои продукты. Я свои траты веду честно, а ты… за спиной у мужа строишь свои планы!
— Какие планы?
— Работать, зарабатывать, крышу над головой себе делать… А у вас что, раздельный бюджет, Таня? Или ты мне не доверяешь, раз свои счета открываешь?
— Доверие — это когда тебя не проверяют, не лазят в личное, не ставят ультиматумы каждый день. А ты у нас здесь хозяйка, только забываешь — квартира не твоя.
Валентина Павловна побледнела.
— Вот как. Так ты считаешь, что я в тягость?
— Я считаю, что взрослые люди должны жить отдельно. И не нарушать чужие границы.
— А ты не забыла, кто дал денег на первый взнос за эту квартиру? Кто помог вам выбраться?
Таня молчала. Впервые за всё время она не извинилась. Не проглотила. И не ушла.
— Я помогла вам встать на ноги, а ты… ты хочешь выкинуть меня, как старую вещь!
— Я хочу жить с мужем и ребёнком, а не с контролёром, который каждый день расставляет красные флажки, куда можно, а куда нельзя.
В комнату зашёл Игорь. Он услышал уже конец — и стал между ними.
— Мам, Тань, пожалуйста…
— Нет, Игорь, — резко сказала Таня. — Хватит. Дальше ты должен сам.
Он застыл. Словно попал под холодный душ.
— Ну? — свекровь сжала губы. — Скажи. Тебе кто важнее?
Он молчал. Смотрел в пол.
— Я родила тебя. Водила за руку. Я сидела с внуком, пока она с подругами по кафе шастала! — Она почти кричала. — Я копила, чтобы вам помочь! Я осталась без квартиры!
— Никто не просил вас это делать, — перебила Таня. — Вы сделали это, чтобы потом купить себе право управлять нами.
Молчание. Долгое.
Игорь потёр лоб, сел на табурет.
— Мам, может, тебе правда лучше снять что-то… Пока… Ну, временно. Я помогу.
Валентина Павловна уставилась на него, как будто он вдруг заговорил на японском.
— То есть… Ты выбираешь её?
— Я не выбираю. Я просто устал.
Она посмотрела на сына, потом — на Таню. Медленно подошла к двери, словно старуха из другого века, закутанная в своё разочарование.
— Ну раз жена важнее, я пойду, — сказала она, глядя на сына сквозь слёзы.
Она ушла. Но не насовсем.
Иногда звонила. Оставляла голосовые сообщения. Приезжала на день рождения внука с тортом и укором в глазах. А однажды Таня увидела, как Игорь украдкой пересылает ей деньги.
Конфликт не исчез. Он затаился. Он жил где-то рядом, как сквозняк в неплотно закрытом окне.
Но Таня впервые дышала свободно. И больше не запиралась в ванной, чтобы быть наедине с собой.
Потому что теперь в этом доме — была только одна хозяйка.
Ты что, завидуешь? Он же твой брат — сказала она, отдавая квартиру нашего мальчика