— Ты опять была у мамы? — Саша даже не успела разуться, как услышала этот вопрос от мужа.
— Да. Завезла лекарства. Там снова давление скачет. И Артём у неё был, как обычно, — устало сказала она, бросив ключи в миску в прихожей.
— Он и так к ней каждую неделю наведывается. Ладно бы просто чай попить, но ведь снова с карточкой в аптеку ходил. Ты об этом знаешь?
Саша не ответила. Конечно, знала. И про аптеку, и про то, как мама потом звонила ей и просила перевести на карту «немножко, до пенсии».
— Я не понимаю, почему взрослый мужик не может сам решать свои проблемы. Тебе почти сорок, Саш, у тебя работа, дети, ипотека. А ты всё за брата вытягиваешь, — голос Игоря звучал спокойно, но Саша почувствовала в нём усталость.
В детстве всё было по-другому. Или нет. Сейчас уже трудно понять, где выдумка, а где правда. Но Саше казалось, что Артёма обожали всегда. У него всё «не так просто». То адаптация в школе, то конфликт с тренером, то не сошёлся характером с преподавателем колледжа. А Саша всегда «сама справится».
Когда она захотела поступать на юридический, мама впервые нахмурилась:
— Это не женская профессия. Поищи что-то полегче. И потом — у нас не потянем. Артёму ещё колледж оплачивать.
Она поступила на бюджет в педагогический, жила в общежитии, подрабатывала в магазине, а потом вела уроки в двух школах, чтобы закрыть ипотеку за квартиру, которую купила после свадьбы.
А Артём? После колледжа не работал почти два года. «Трудный период, он переживает», — объясняла мама. Потом немного поработал водителем, ушёл, «психологически тяжело». Переехал к девушке — мама звала её «неразбериха» — и вернулся через год, потому что «его выгнали».
В тот раз мама попросила:
— Ну ты же понимаешь… У него ничего нет. А у тебя хотя бы квартира. Можно он у тебя немного поживёт?
— Мам, у меня дети, ты что!
— А что такого? Он в зале будет. Времени мало, на ноги не встанет — сам уйдёт. Ты же всегда была у меня разумная.
Он жил у них почти год. Саша до сих пор помнила, как приходила с работы и видела в раковине грязную сковородку, оставленную «на потом». Или как сын просил его помочь с задачей, а Артём раздражённо отвечал: «Потом, я играю».
Когда муж выставил его за дверь, мама не разговаривала с Сашей полгода. Потом смягчилась, но отношения больше не стали прежними.
— А у меня мама просила, чтобы мы взяли Артёма на работу, — сказал как-то муж, с иронией в голосе.
— На вашу фирму?
— Угу. Он, оказывается, «технически подкован» и «умеет организовывать процессы».
Саша расхохоталась. Не сдержалась. Пару раз, когда она просила брата забрать племянников из школы, он путал адреса, забывал, не брал трубку.
— Я отказал. Сказал, что у нас испытательный срок, и уволим в первую же неделю, если будет филонить. А потом мне твоя мама позвонила. Сказала, что я не понимаю семейных ценностей.
В какой-то момент Саша перестала удивляться. Мама звонила каждый раз, когда у Артёма что-то шло не так. То он «снова без денег», то «нужен ремонт зуба», то «надо немного помочь с телефоном».
— У него и так жизнь непростая, а ты — единственный близкий человек. У тебя ведь есть! А у него — ничего! — говорила она.
И каждый раз Саша пыталась напомнить, что у неё тоже есть дети, у неё тоже есть обязательства. И что взрослый мужчина должен сам решать свои проблемы. Но мама не слушала.
— Ты черствеешь. Совсем стала как чужая.
— Может, пусть он сдаст комнату? — однажды осторожно предложил Игорь.
— Комнату?
— Ну да. Ему досталась от бабушки. Он же там не живёт. Сдаст — будут деньги. Хоть что-то.
Саша молча смотрела на него. Комната действительно была. И почему-то именно ей мама тогда сказала:
— Мы оставим её Артёму. Ты в своей квартире, ты замужем. А ему ещё жизнь устраивать.
Тогда Саша проглотила. Не возмутилась, не спорила. Но запомнила.
Теперь мысль о том, что взрослый мужчина живёт за её счёт, в то время как у него есть своё жильё, была почти оскорбительной.
— Ты хочешь, чтобы я это предложила маме? — переспросила она.
Игорь пожал плечами:
— Ну если ты не скажешь, то никто не скажет.
Саша долго не решалась. Несколько дней ходила напряжённая, раздражалась на детей, обрывала мужа. А потом всё же набрала маму.
— Мам, я подумала… Может, Артём сдаст комнату? Будут у него свои деньги. Я не могу всё время помогать. У нас сейчас сложно.
На том конце провода повисла тишина. Потом мама сказала тихо, но с нажимом:
— Значит, ты теперь против родного брата.
Саша почувствовала, как сжалось внутри. Это было как удар по затылку.
— Нет, мам, не против. Просто… Я не справляюсь.
— Он и так едва держится. А ты вместо поддержки — претензии. Он — наш с отцом сын. Он такой, какой есть. А ты — ты всегда была сильной. Разве не ты нас тогда всех спасла, когда отца с работы сократили?
— Это было двадцать лет назад, мам…
— Ну вот. А я до сих пор помню. Спасибо тебе. Но у него сейчас не лучшие времена. Ты же понимаешь.
И снова всё повторилось. Только теперь Саша уже не знала — это манипуляция или правда. Может, она действительно черствеет? Или устала быть сильной?
Когда Саша в следующий раз пришла к маме, Артём уже был там. Сидел на кухне, ел плов из судочка, и, как всегда, разговаривал громко, будто в помещении кроме него никого нет.
— О, звезда пришла, — ухмыльнулся он, не поднимая глаз. — Сейчас начнётся: «Я вам всем не банкомат».
Саша помолчала. Она не хотела сцены. Не сегодня. Но всё равно спросила:
— Ты когда-нибудь сдавал эту комнату? Или собираешься?
— Не твоё дело, — буркнул он. — Это моя комната. Мне её оставили. Я в ней жил.
— Но ты сейчас в ней не живёшь. Ты живёшь у Маши. А деньги нужны постоянно. Почему я должна всё тянуть?
Он громко вздохнул, откладывая вилку.
— Началось. Слушай, ты же всегда из себя святошу строила. Всё сама, всё на себе. Тебе что, спасибо мало сказали? На памятник копишь?
— Ты взрослый мужик, Артём. У тебя две руки, две ноги. Я пахала, чтобы купить квартиру. А ты — как жил на подачках, так и живёшь.
Мама вошла на кухню как раз в момент, когда Саша произнесла последнюю фразу.
— Что здесь происходит? — с тревогой в голосе спросила она. — Опять сцена?
— Ничего. Просто разговариваем, — Артём встал, взял телефон и ушёл в комнату.
Саша посмотрела на мать:
— Мам, я не могу больше. Я устаю. Я не банк. Я не жилетка.
— Ты думаешь, мне легко? — мама опустилась на табурет, тяжело вздохнув. — Я каждую ночь молюсь, чтобы у тебя всё было хорошо. А он — он как будто живёт в другой реальности. Но ведь это всё равно мой сын.
На следующий день Саша взяла отгул. Просто не смогла заставить себя выйти. Сидела у окна с чашкой чая, пока дети были в школе. Потом собралась, поехала к подруге — к Лене.
Лена жила в соседнем районе, тоже была старшей в семье. Но там всё было иначе. Когда умер их отец, младший брат сам предложил продать дачу и поделить деньги поровну, чтобы Лена погасила кредит.
— Ты просто не даёшь им обнаглеть, — говорила Лена. — А ты — да. Ты всегда ждёшь, что они сами поймут.
— Но это же моя семья. Мама. Брат.
— Вот именно. Не чужие. А ведут себя как наглые попутчики.
Прошло несколько недель. Вроде бы всё успокоилось. Мама перестала просить деньги. Артём звонил редко. Саша думала, что, может, до них хоть немного дошло.
Но в пятницу вечером всё рухнуло снова.
— Мам, мне звонили из школы, — муж протянул ей телефон. — Сказали, что учитель не может дозвониться до тебя. Наш Димка опять без формы. Весь урок на скамейке просидел.
Саша почувствовала, как в груди всё сжалось. Забыла. Она просто забыла. За этой беготнёй — работа, мама, Артём, готовка, проверки тетрадей — она забыла про форму сына.
— Я… я схожу завтра, куплю вторую, — пробормотала она.
— Саша, — голос Игоря был твёрдым. — Мы должны сесть и поговорить.
Они сели на кухне, когда дети уснули.
— Я не хочу, чтобы ты срывалась на детей, потому что у тебя брат — иждивенец. Я не хочу, чтобы ты забывала о нас, потому что у тебя мама — манипулятор.
— Не надо так. Она — моя мать.
— А я — твой муж. И ты — мать моих детей. И я больше не готов наблюдать, как ты тратишь последние силы на взрослых людей, которые тебя даже не уважают.
— Ты хочешь, чтобы я разорвала с ними все отношения?
— Я хочу, чтобы ты поставила границы.
Саша решилась. В субботу утром она поехала к маме. Была готова к скандалу. Продумала каждую фразу.
— Мам, я пришла поговорить. Я больше не могу помогать Артёму. Ни деньгами, ни походами в аптеку, ни поисками работы. Он взрослый. Он может сам решать свои проблемы.
Мама смотрела на неё как на чужую. Потом встала, медленно подошла к окну.
— Ты изменилась. Стала жёсткой.
— Я просто устала. Я хочу жить своей жизнью.
— А он? У него никого нет. Он же один.
— Он сам выбрал так жить.
Мама обернулась. В глазах у неё стояли слёзы.
— А ты думала, почему он такой? Ты ведь всегда была у нас умница. Всё сама, всё правильно. А он слабый. Он не виноват, что я всегда за тебя была спокойна. А за него боялась. Он же сын. Его иначе нельзя.
Саша молчала. Смотрела в пол.
— Я больше не буду платить за его слабость, — сказала она тихо. — Это его жизнь. И его последствия.
Мама не ответила. Только отвернулась. Словно ничего и не было.
Вечером Артём позвонил сам.
— Ну ты и устроила. Спасибо, что оставила маму рыдать весь день.
— Ты взрослый. Ты должен жить сам.
— Ага. А ты теперь типа королева? Ну-ну. Посмотрим, как долго тебя хватит.
Она не ответила. Просто нажала «сбросить вызов». Потом легла на диван и обняла младшую дочку.
— Мам, а ты грустная? — спросила девочка.
— Нет. Просто очень устала.
— А я могу тебя обнять?
Саша кивнула. И вдруг заплакала. Тихо. Беззвучно. Чтобы не испугать дочку.
Прошло три месяца. За это время мама звонила дважды — коротко, формально. Один раз поздравила с праздником, второй — спросила про внуков. Ни слова про Артёма. Ни упрёков, ни просьб.
Но и тепла не было.
Саша пыталась не думать об этом. Работала, вела уроки, писала рабочие планы на лето. Игорь настоял, чтобы они съездили с детьми в Сочи хотя бы на неделю — просто отдохнуть. Первый раз за десять лет они поехали в отпуск, не прихватив с собой ни мамины лекарства, ни «экстренные деньги на случай, если брату опять не повезёт».
На море дети бегали босиком, ели мороженое, смеялись, строили замки из песка. И только один вечер, сидя с чашкой кофе на балконе отеля, Саша вдруг поняла, что ни разу за все эти дни не думала, как там Артём. Ни разу не проверила карту, не пересчитала остаток денег «на всякий случай». Это было странно — и тревожно, и облегчённо.
Когда они вернулись домой, на автоответчике был голос мамы. Ровный, сдержанный:
— Здравствуй. У нас тут небольшая беда. Артёма уволили. Он опять без работы. Можешь позвонить? Обсудим, что делать.
И снова всё по кругу.
Саша выключила автоответчик. Села на край кровати и долго смотрела в одну точку. А потом встала, подошла к полке с книгами, вытащила тетрадь — ту самую, куда раньше записывала расходы. На лекарства, на помощь, на бензин, на займы, которые никто не возвращал. Там была и та сумма, что она отдала на машину для Артёма два года назад, когда «у него появился шанс устроиться в такси». Записи закончились на прошлой весне.
Она перечитала эти строки, и вдруг почувствовала стыд. Не перед братом. Перед собой. За то, что позволила себе быть ресурсом. Топливом для чужой лени.
Она не перезвонила.
Через день мама сама вышла на связь. Позвонила утром, когда Саша вела урок — сбросила. Потом в обед — снова. Вечером третий раз.
— Сашенька, я понимаю, что ты занята. Но давай поговорим. Это всё-таки семья. Артём очень подавлен. Он даже выходить никуда не хочет. А я не могу быть с ним рядом всё время. Мне тяжело. У меня давление. Ты же знаешь. Ему очень нужна поддержка.
Саша уже знала, как начинается этот сценарий. Сначала «тяжело», потом «срочно», потом «только чуть-чуть», потом — «ты же у нас разумная, у тебя получится».
Она написала маме сообщение:
Мам, я не могу больше помогать. У меня свои дети, муж, работа. Мне нужно сосредоточиться на своей семье. Надеюсь, вы с Артёмом справитесь.
Ответа не было. Ни вечером, ни на следующий день. Зато вечером позвонила тётя Лида — сестра матери.
— Сашенька, ты что там устроила? Мама твоя — вся в слезах. Говорит, ты от брата отвернулась. У неё давление, она вся издергалась. Ты ж не чужая им, ты же старшая. У тебя всё есть. А он, бедный…
Саша выдохнула в трубку.
— Тётя Лид, я никому ничего не должна. У меня тоже есть жизнь. И силы не бесконечны.
— Но ты же всегда всех выручала! Ты ж у нас надёжная. Сильная.
Саша нажала «отбой».
Спустя неделю она случайно встретила соседа из родного дома. Стояли у магазина, ждали кофе из автомата.
— А я недавно твою маму видел. Всё ходила по двору, искала, с кем поговорить. Жалуется, что ты больше не звонишь.
— У меня свои заботы, — сухо ответила Саша.
— Понимаю. Но она выглядит… одинокой. А Артём… ну, сам видишь. До сих пор на маминой шее. У него ни цели, ни сил. Всё ждёт, что кто-то поможет. А теперь, видно, не дождётся.
Саша пожала плечами.
— Если всё время подставлять руку, человек и не научится идти.
— Может, и так. Только мать твоя… она в нём души не чает.
— А во мне, выходит, никогда и не чаяла.
Сосед замолчал. Потом пожал плечами:
— Да, странно всё это. Он же сын. — Словно между прочим сказал он. И замолчал.
Вечером Саша сидела на кухне с Игорем. Смотрели старые фото: дети ещё маленькие, Саша с кругами под глазами, но с улыбкой. Артём на фоне нового телевизора, купленного в кредит, который они с Игорем потом помогали выплачивать. Мама — с кастрюлей борща и фразой: «Ну вы же семья, надо помогать».
— Ты в порядке? — тихо спросил муж.
— Знаешь, я поняла одну вещь. Я всё время думала, что мне просто не везёт. Что вот я такая — правильная, а они — бедные и слабые. Но дело не в везении. Это выбор. Их и мой.
— Ты выбрала жить своей жизнью. Это нормально.
— Просто… всё время было чувство, что я должна. Всем. Всегда. Как будто, если я остановлюсь — всё развалится.
Игорь взял её за руку:
— Пусть развалится. Может, из этого и вырастет что-то живое.
Утром Саша снова увидела непринятый звонок от мамы. Долго смотрела на экран, прежде чем смахнуть уведомление.
В этот раз — без вины. Без чувства долга. Без стыда.
Просто спокойно.
А через пару часов пришла смс:
Не могу больше одна. Он не ест. Не говорит. Я не знаю, что делать. Это всё из-за тебя.
Саша посмотрела на сообщение. Потом закрыла телефон, положила в сумку. Вышла из дома, взяла младшую за руку, и они пошли в парк. Без объяснений, без отчётов. Просто жить.
А в голове крутились последние слова мамы, написанные чёрным шрифтом на белом фоне:
«А что ты хочешь? Он же сын» — сказала мама, будто это всё объясняло.
Вон из моего дома, — кричала свекровь