Когда Снежана с мужем купили двухкомнатную квартиру в старом доме с высокими потолками и скрипучим полом, это было почти чудо. Отложенные годами деньги, кредит под смешной процент, помощь её родителей — всё сложилось. Устали, но были счастливы: своё жильё, никакой арендной беготни, можно наконец обустраиваться по-своему.
Она работала в поликлинике медсестрой, смены у неё бывали по двенадцать часов. Муж, Паша, электрик на стройке, вставал затемно, возвращался поздно, но руки у него золотые: на выходных делал всё сам — плитку положил, розетки развёл, мебель собрал. Тихо, скромно, но всё было как надо.
И вдруг — звонок.
— Привет, это Женька, двоюродный брат Пашки! Слушай, можно мы у тебя на недельку перекантуемся? Мы тут с Анькой из своей квартиры съехали, ищем новую. А у тебя ведь две комнаты? Мы бы на матрасе.
Снежана замерла. Видела Женьку всего пару раз, на свадьбе и один раз летом на даче. Аньку — ни разу. Хотелось сказать «нет», но в трубке — знакомый голос, а за спиной — Паша, который уже успел кивнуть.
— Конечно, — сказала Снежана. — Приезжайте.
Вечером они появились. Женька, загорелый, с белозубой улыбкой, в коротких шортах и сланцах, громко смеялся, хлопал Пашу по плечу, рассказывал, как они «отдыхали душой» в Турции. Анька — миниатюрная блондинка с бровями, будто нарисованными маркером, в топике, который едва держался на тонких лямках. Сразу прошлась по квартире, заглянула на кухню, в ванную, смерила взглядом шкаф.
— Ну, уютненько. По-своему, — сказала, не улыбаясь.
— Мы в зале, вы в спальне, — уточнила Снежана. — Постельное бельё в шкафу.
— Ага, ага. Спасибо, Снежаночка, — протянула Анька, как будто имя было ей кислым. — Ты ж медсестра, да? Устаёшь, поди?
Снежана только кивнула.
В первую же ночь Женька включил кино на всю громкость. Потом к нему приехали друзья — «на пару часиков», которые растянулись до двух ночи. На кухне остались грязные тарелки, недопитое пиво, на полу — чипсы. Снежана утром на работу, а в раковине — гора.
Паша промолчал. Сказал только:
— Ну что ты, Снеж. Ну, пацаны встретились. Раз в жизни.
Раз — был бы не вопрос. Но это «раз» повторилось ещё дважды за неделю.
Анька тем временем осваивалась. Расставила свою косметику на полке в ванной, засунула коробки под кровать, начала забирать Снежанин шампунь — «всё равно много», как-то раз объяснила. С утра крутится по кухне в трусах и футболке, делает себе авокадо-тосты, громко включает музыку.
Снежана старалась не замечать. Думала, ну люди в беде, ну на недельку же… потерпим. А потом пришёл второй звонок.
— У нас всё ещё подвисло с жильём, можно мы ещё на денёк? Ну ты ж не против, правда?
Она хотела сказать «против». Внутри уже что-то закипало. Но рядом сидел Паша, смотрел умоляюще, и голос у Женьки был такой… беззаботный, будто он даже не допускает, что ей может быть неудобно.
— Один день, — сказала она. — Только один.
Прошло две недели.
— Снеж, а где наш йогурт с гранолой? — спросила как-то Анька, роясь в холодильнике. — Ты, что ли, съела? Мы покупали.
Снежана вспыхнула. Сама ходила в магазин, сама таскала тяжеленные пакеты, из своей зарплаты. А они… покупали?
— Я кладу продукты в общий холодильник. А вы?
— У тебя такой тон, как будто мы тут дармоеды, — фыркнула Анька. — Мы временно. Не переживай, Снежан, мы съедем.
Она в который раз подумала: «Когда?» Но вслух не сказала.
За окнами началась осень. Обувь у Аньки стояла в коридоре вразброс, сушилась на батарее. Из ванной тянуло её шампунем с запахом арбуза, полотенце лежало на полу.
И вот в очередной вечер, придя после смены, Снежана увидела: на кухне стоит грязная кастрюля с пригорелыми макаронами, плита заляпана жиром, а Анька… устроила фотосессию на подоконнике.
— Это что такое? — не выдержала Снежана. — Почему везде бардак? Почему я каждый день прихожу и убираю за вами?
Анька усмехнулась.
— Может, потому что ты такая правильная?
— Может, потому что это моя квартира!
— Ну и что? Мы тут временно.
— Уже месяц, Аня!
Женька вошёл на шум.
— Девчонки, давайте без нервов. Снеж, ну ты чего, прям как училка. Всё ж нормально. Мы ж родня.
Снежана смотрела на него. На его расслабленное лицо, на следы его ботинок в прихожей. Она поняла: они не собираются съезжать. Им удобно. Уютно. За них убирают, готовят, покупают продукты, не просят денег.
Паша в это время мыл руки на кухне и как будто не слышал ничего. Он тоже устал от них, но… не хотел ссориться.
А Снежана устала — от этого «не хотел». Устала до дрожи в ногах.
— Ты с ними поговоришь? — спросила Снежана вечером, когда остались наедине.
Паша вытер руки о полотенце, посмотрел мимо неё, в сторону окна.
— Ну а что я им скажу? Что выметайтесь? Мы же родня. Они ж не навсегда.
— Уже месяц. И ни разу не предложили заплатить за коммуналку. Продукты беру я. Ты это видишь?
— Вижу… — он замялся. — Но ты же знаешь, у Женьки сейчас проблемы, они без жилья…
— Они не на улице, Паша! Они живут у нас. Живут как у мамки с папкой: пьют, едят, разбрасывают вещи… А мы за ними подбираем. И ты — молчишь.
Паша пожал плечами.
— Ну не знаю… неудобно как-то. Родственники всё-таки.
Она хотела закричать, но сдержалась. Потому что знала: если сорвётся, то уже по-настоящему.
Через пару дней у Снежаны был выходной. Она решила заняться генеральной уборкой. Встала рано, пока все спали. Начала с кухни: отдраила плиту, вымыла полы, перебрала шкафчики. Потом пошла в ванную и увидела, что её электрическая зубная щётка не на месте, а рядом — насадка, которой она не пользовалась.
Вытащила — розовая. А у неё синяя.
Сердце сжалось.
Она подошла к Аньке, которая только что проснулась, и спросила прямо:
— Ты моей щёткой чистила зубы?
— Чего? — Анька потянулась. — Ой, может и брала, у меня своя разрядилась. Там же насадка отдельная, чего ты заводишься?
— Это гигиена, Аня. Это… это отвратительно.
— Снеж, ты такая нервная стала. Прямо как бабка. Расслабься. Купи себе новую, если так принципиально. Я — не заразная.
И снова тот взгляд — снисходительный, ленивый, как будто разговаривает не с хозяйкой квартиры, а с занудной соседкой по комнате в студенческом общаге.
Снежана села на диван, держала в руках чашку с чаем, но не пила. В голове гудело. На кухне Анька снова что-то фоткала — на фоне холодильника. Потом поставила камеру на таймер и сделала пару снимков в зеркале ванной.
— Ты хоть в инстаграм не выкладывай, что ты у нас живёшь, — буркнула Снежана, не выдержав.
— А чего стесняться? Тут свет хороший. И вообще, ты же говорила — на недельку. Мы вот уже собираемся. Вот буквально…
— Ты каждую неделю это говоришь!
Вечером они привели гостей. Опять. Было шумно, музыка, смех, бутылки, пицца. Снежана ушла в спальню, надела беруши, пыталась не слышать. На утро в раковине стояли чужие бокалы, чей-то платок валялся под столом.
Снежана снова всё убрала. Молча.
Но внутри — уже кипело.
В тот же день пришла её подруга, Лариса. Та, с которой они учились вместе в медучилище. Села на кухне, сняла пальто, достала торт.
— Ты чего сама-то худая такая стала? Лицо ввалилось, глаза — как у совы. Не спишь?
— Сплю. Стараюсь. У меня тут квартиранты… — выдохнула Снежана.
— Квартиранты? Ты вроде свою не сдаёшь.
— Так я и не сдаю. Они бесплатные.
Рассказала всё. Без украшательств. Лариса слушала, поджимала губы.
— Снежан… Ты с ума сошла. Ты чего молчишь-то? Ты чё, домработница им?
— Ну я ж не могу выгнать… родня же.
— Знаешь, кто это придумал — «родня»? Это те, кто умеет только брать, но никогда не дают. Ты с ума сошла. Они тебя эксплуатируют.
Снежана кивнула.
— Знаю. Просто я… не знаю, как сказать.
— Вот встань. Сейчас. Пошли. Я с тобой. Давай. Пойдём скажем.
— Лар…
— Да нечего «Лар». Надо их вышвырнуть, пока ты не поседела.
Снежана не встала. Только тихо сказала:
— Мне нужно, чтобы Паша был рядом. Чтобы он сказал это вместе со мной. Один раз. Честно. Чтоб мы были на одной стороне.
— А он будет?
— Вот и посмотрим.
Она долго готовилась к разговору. Вечером села рядом с Пашей. Смотрели сериал, но она ничего не видела.
— Мне тяжело. Я больше не могу, — сказала она. — Мы им не должны. Они обнаглели. И ты это видишь.
— Снеж…
— Я не прошу тебя ссориться. Я прошу просто быть рядом, когда я скажу: «Ребята, вам пора съезжать. Завтра».
Паша долго молчал. Потом кивнул.
— Хорошо. Я буду рядом.
На следующее утро она встала, оделась аккуратно, волосы заплела. Подождала, пока Анька вылезет из ванной.
— Можно на минутку? — Снежана встала напротив. — Нам надо поговорить.
Анька вздохнула.
— О, это серьёзно? Что случилось?
— Мы хотим, чтобы вы съехали. Завтра.
— Серьёзно?
— Да. Завтра — крайний день. У нас больше нет возможности и желания продолжать это. Извините.
Анька застыла. Потом рассмеялась:
— Это ты одна решила или Паша тоже в теме?
Паша вышел из спальни, натянул футболку и кивнул.
— Мы вместе решили.
Женька появился из кухни. Зевнул.
— Чё тут?
— Нам надо съехать, — сказала Анька, даже не оборачиваясь. — Хозяйке надоело, что мы дышим.
— Вот как, — усмехнулся Женька. — Ну ок. Ладно. Не обижайтесь только, чего уж. Мы по-родственному, а вы как в общаге — по распорядку.
Снежана отвернулась.
— Просто соберите вещи. Сегодня.
Вечером, когда тащили чемоданы к лифту, Анька ничего не сказала. Только щёлкнула пару раз телефоном у зеркала в подъезде. Женька натянул куртку, усмехнулся.
— Если бы мы предупредили, ты бы дверь не открыла, — сказал он Паше и подмигнул.
Снежана услышала. И этот голос, и этот тон.
Она стояла у порога. И не сказала ни слова. Только закрыла дверь. Медленно. До щелчка.
После их ухода в квартире повисла тишина. Она не была уютной — сначала. Скорее, неловкой. Как будто кто-то внезапно выключил громкую музыку, и ты остался один в пустом зале. Снежана смотрела на ковёр в гостиной — где ещё утром валялась чужая кофта. На кухонный стол — без крошек, без чужих чашек. На подоконник — без телефонов, штативов, без Анькиных селфи.
Паша подошёл сзади, положил руку на плечо.
— Прости, что так долго.
Она молча кивнула. Не обернулась. Потому что не знала, что сейчас чувствует. Облегчение? Горечь? Обиду? Всё сразу.
— Я правда не хотел, чтобы так затянулось. Просто… ты знаешь, он мне как брат.
— Знаю, — выдохнула она. — Только это не повод молчать, когда у тебя по голове ходят.
Он вздохнул, сел рядом. Взял её за руку. Молчали.
На следующий день она пришла на работу. Коллега Ира заметила:
— Ты отдохнувшая какая-то. Даже лицо другое. Что-то случилось?
— Случилось, — усмехнулась Снежана. — Я выгнала паразитов.
Ира засмеялась, но Снежана засмеяться не смогла. Вспомнила Анькин тон. Женькино лицо. Фразу на прощание. И Пашин взгляд в тот момент: виноватый, как будто и не он только что был на её стороне.
Прошла неделя. Снежана убиралась в кладовке и нашла коробку. Анькина. Забытая, небрежно задвинутая в угол. Открыла — внутри оказалась косметика, блокнот, какие-то платочки, на дне — пачка фотографий. Анька, Женька, море. Анька, Анька, Анька. Поза, лицо, улыбка. И вдруг — она на фоне Снежаниной кухни.
«Здесь уютно», — подписано от руки.
Что это было? Сарказм? Или действительно уютно?
Снежана спрятала коробку обратно. Не стала выкидывать. Просто отнесла в подъезд, поставила у почтовых ящиков. Через два часа её уже не было.
— Ты же понимаешь, что они обиделись? — спросил как-то Паша за ужином.
— Пусть обижаются. Я не виновата, что им удобно жить за чужой счёт.
Он отложил вилку.
— Может, стоило мягче?
— Мы говорили мягко месяц. И что? Они даже благодарности не выразили.
Он ничего не ответил.
Через две недели она случайно столкнулась с Ларисой у рынка.
— Ну как ты? — спросила та.
— Тише стало, — улыбнулась Снежана. — Пространство вернулось.
— А муж?
— Тоже тише. Думает. Или делает вид.
Лариса кивнула.
— Главное — ты не проглотила. Это уже много.
В ноябре, когда за окнами повалил мокрый снег, им позвонила свекровь.
— Анька с Женькой у нас. Говорят, вы их выгнали. Без объяснений.
Снежана сжала трубку.
— Мы им объяснили. Просто вы не хотите это услышать.
— Они говорят, ты была злая, прям как фурия. И вещи их выставила.
— Зато не по карманам развозила, — бросила она и отключила.
А потом был семейный ужин. Приехали к свекрови — день рождения. Там — и Анька, и Женька. Улыбки, как будто ничего не было. Анька вела себя вежливо, но холодно. Говорила в основном с другими. Женька хохотал, рассказывал, как снимают «лофт с кирпичной стеной», как «ищут себя» и «больше не верят в тесные квартиры».
Когда ужин закончился, на прощание он подошёл к Паше, похлопал по плечу.
— Если бы мы предупредили, ты бы дверь не открыла, — сказал снова, тем же голосом. И подмигнул.
Снежана услышала. В который раз.
И в который раз — сжала губы. Не сказала ничего. Не потому, что не знала, как. А потому что знала: такие люди понимают только одно — дистанцию.
Они ушли. На пороге остались только следы их обуви. И осадок.
Позже, вечером, она стояла на балконе. Смотрела, как мокрый снег липнет к стеклу. Паша подошёл сзади, обнял. Молча.
— Ты думаешь, они ещё придут? — спросила она.
— Нет, — сказал он. — Но попробуют.
— А мы?
— А мы — не откроем.
Она кивнула.
Но на сердце всё равно было неспокойно.
Финал остался внутри неё — незавершённым.
Потому что иногда двери остаются закрытыми не навсегда. А только до следующей просьбы.
Нельзя быть хорошим для всех