Ну да, не предупредили. Зато сюрприз! — захихикал отец жены, разуваясь

Первые недели после новоселья прошли почти в тишине. Соседи наверху были какие-то затворники — никто не топал, не сверлил, не ругался. Снизу — семейная пара с двумя детьми, но в квартире у Кости и Наташи был идеальный ламинат, стены с шумоизоляцией, да и вообще — они впервые за долгое время ощущали, что живут для себя.

Только обжились: кухню доделали, шторы повесили, плинтуса дочистили. Даже кот, Барсик, наконец перестал шипеть на каждый новый угол. Наташа каждое утро протирала стеклянный стол, заваривала кофе в турке, и они с Костей завтракали, глядя на утреннюю Москву из своего двадцать первого этажа.

— Идеально, — говорил Костя, беря её за руку. — Пусть так будет всегда.

Стук в дверь в пятницу вечером прозвучал неожиданно. Наташа как раз достала из духовки запечённую форель. Она посмотрела на Костю.

— Ты кого-то ждал?

— Нет… Может, соседи?

На пороге стояли две фигуры. Женщина — в лиловом пуховике, с кудрявыми волосами и беззастенчиво жующей жвачку. Мужчина — с пузом и нависшими бровями. Рядом стояли две девочки — лет шести и восьми, с одинаковыми леденцами в руках.

— Та-да-ам! — широко улыбнулась женщина. — А мы к вам!

Наташа стояла в проходе, не зная, что сказать. Костя медленно выдавил:

— Лена?.. Папа?..

— А ты думал, мы шутим! — бодро сказал тот, кто оказался тестем. — Я тебе ещё в апреле говорил, что мы летом переберёмся поближе. Вот и перебрались. Пока у нас ремонт, мы к вам.

— Ремонт? — переспросила Наташа.

— Ну да. У нас только вчера стены начали штукатурить, — подтвердила Лена. — А у вас тут просторно! Поживём недельку-другую, ничего?

Она сняла пуховик, повесила его на стул у стола. Леденцы капали на пол, девочки уже рванули в гостиную — одна полезла к телевизору, вторая к Барсику, который шипел и вжимался в угол.

— Мы как раз форель запекли, — выдавила Наташа. — Садитесь.

Всю еду съели за пятнадцать минут. Тесть громко чавкал, Лена обсуждала, как у них «гениально» получилось с переездом. Девочки поссорились из-за пульта, одна ударила другую по лицу, та заплакала. Костя сидел молча. Наташа смотрела на кухонный таймер, как будто он отсчитывал не секунды до конца жарки, а часы до их спасения.

На следующий день Наташа проснулась от гула мультиков. Было шесть тридцать. Соседская женщина, недавно жаловавшаяся на ранний детский плач, теперь постукивала по батарее.

В ванной на раковине лежала чужая зубная щётка, а в сушилке — цветастые колготки и лифчик с люрексом. Лена вышла в халате, держала чашку Наташи и хихикала:

— У вас кофе хороший. Заварила себе. Надеюсь, не против?

Барсик сбежал под кровать. Наташа сделала глубокий вдох, ушла в спальню, закрылась. Костя сидел на кровати, с ноутбуком на коленях.

— Ну что… — начал он.

— Сколько?

— Что?

— Сколько они будут тут?

— Я не знаю. Папа сказал — «пока не доделают». Может, неделю. Или две.

Она долго смотрела на него, потом встала, взяла наушники и вышла на кухню. Нужно было позвонить Ирине, подруге с работы. Просто услышать нормальный голос.

На третью ночь Лена попросила Наташу посмотреть девочек, потому что они с её отцом решили сходить в караоке «проветриться».

— Это на часик. Они уже почти спят, только мультик досмотрят.

Мультик закончился через сорок минут, но дети не уснули. Они носились по квартире, сбили вазон с монстерой, изрисовали обои фломастером, которые достали из чужого рюкзака. Наташа сначала просила, потом умоляла, потом начала кричать. В полпервого ночи девочки наконец уснули, а в полвторого ввалились Лена с тестем, громко смеясь.

— Ну ты нянька! Прямо мать-героиня! — загоготала Лена, бросив туфли у входа.

В понедельник Наташа пришла на работу бледная, не выспавшаяся. Её коллега Саша подвинула кружку с чаем:

— Ты чего такая?

— Гости. Родственники мужа. На недельку, говорят.

— А ты им условия поставила?

— Какие условия? Это его отец. Я не могу.

Саша посмотрела на неё с жалостью, но ничего не сказала.

Во вторник на обед Лена зажарила рыбу на новой сковородке. Не спросив, конечно. Потом открыла банку фасоли, вылила содержимое в дуршлаг, забрызгав всю кухню. Наташа пришла домой и застала Лениных детей, рисующих красками за стеклянным столом.

— Где вы взяли краски?

— У вас, — невозмутимо ответила старшая. — В ящике у стола.

Стол был залит фиолетовым и жёлтым. Барсик вылизывал ухо, на котором были синие кляксы.

— Ты с ума сошла? — сорвалась Наташа, вытирая стекло. — Это был подарок от моей бабушки!

— Серьёзно, что ли? — протянула Лена. — Ой, ну я думала, обычный. Потом отмоем. Чего кипятишься?

Наташа выпрямилась. Руки дрожали.

— Лена. Уйдите. Найдите гостиницу. Или съёмное жильё. Я не могу больше.

Лена нахмурилась.

— Ты кто такая, чтоб так со мной разговаривать?

— Я хозяйка этой квартиры.

Тесть в этот момент вышел из душа, в трусах и с полотенцем на голове.

— Да не кипишуй ты, Наташ. Мы же не навсегда. Отдохни лучше. А то у тебя нервишки.

Она молча ушла в спальню. Закрылась и впервые за несколько лет плакала, не стесняясь ни звуков, ни слёз.

На следующий день Наташа проснулась с тяжёлой головой. Вечером она почти не разговаривала с Костей — просто легла и отвернулась к стене. Он подошёл, погладил по спине, но она не реагировала. И это было честно: если он сам не в состоянии навести порядок, пусть хотя бы не притворяется, что всё нормально.

На кухне снова пахло пережаренным. Лена жарила картошку, слушала какое-то реалити на телефоне и время от времени кричала девочкам, чтобы те не трогали кошку. Наташа молча прошла мимо.

— О, ты уже встала! — бодро сказала Лена. — Я твою сковородку использовала. Хорошая, антипригарная. Где брала?

Наташа ничего не ответила. Налила воды, выпила две таблетки от головы, зашла в ванную — и выругалась. Вся раковина была в косметике: тушь, блески, расчёска, чужие резинки с волосами. Её зубная щётка валялась в мыльнице, как будто кто-то её просто швырнул.

Барсик сидел на стиральной машине, дрожал.

В обед Наташа позвонила маме.

— Я просто хочу выговориться, — сказала она. — Я не знаю, что делать. Я не могу их выгнать, потому что это отец Кости. Но и жить с ними — это ад.

— А Костя что?

— Он мямлит. «Потерпи, пожалуйста», «папа обидится», «они же не навсегда»…

— А ты обижаться не можешь?

— Вот и я не могу понять — почему нет.

Вечером случилось новое «удивительное». Наташа пришла домой, сняла обувь и остановилась.

Вся прихожая была заставлена пакетами с вещами.

— Это что?

Лена вышла из комнаты, вытирая руки о подол футболки.

— А, да, я же забыла сказать. Мы маму мою взяли. Ну, ту самую — с артритом. Ты ж понимаешь, она не может на стройке жить, пыль, запах краски. А у вас уютненько.

— У нас — двушка. У вас уже четверо. С ней — пятеро!

— Ну и что? Мы же семья, — улыбнулась Лена. — Терпеть надо друг друга.

Наташа смотрела на неё и чувствовала, как внутри копится — не злость даже, а какая-то ледяная невозможность.

— Вы не семья мне, — тихо сказала она.

— Чего?

— Вы не семья. Ты — жена моего свёкра. Всё.

Лена рассмеялась.

— Вот это заявочка! А Костя что скажет? Он же тебя не поддержит. Ты его знаешь.

Костя действительно промолчал. Вечером, когда Наташа рассказала всё, он ходил по комнате, чесал шею, кряхтел.

— Ну, это ненадолго. Я поговорю с отцом.

— Ты не поговоришь. Ты два года ни разу с ним не поссорился, даже когда он тебя унижал. Помнишь, как он тебя на свадьбе «дятлом» называл перед всеми?

Костя опустил голову.

— Тогда ты тоже ничего не сказала, — пробормотал он.

— Да. Потому что была влюблена. И потому что боялась обидеть. Сейчас — не боюсь. Сейчас — устала.

На выходных Наташа попыталась хоть немного уединиться. Уехала в парк, гуляла одна, слушала подкаст о границах и зависимых отношениях. В голове крутились фразы: «Проблема не в том, что другие пользуются вами. Проблема в том, что вы даёте им это делать».

Она подумала: «А что, если они не уедут вообще?»

В понедельник после работы она зашла в риелторское агентство. Узнала, сколько стоит снять однушку неподалёку. Не для них — для себя. Девушка-консультант, худая блондинка в строгом костюме, листала базы, и Наташа вдруг почувствовала, как впервые за долгое время спокойно дышит.

— Вот, — сказала риелтор. — Небольшая квартира, но уютная. Вид на школу, рядом парк. Хозяйка сдаёт надолго.

Наташа кивнула.

— А можно — просто посмотреть?

— Конечно. Хотите завтра?

— Завтра.

На следующий день в квартире было тихо. Девочек забрали в школу, Лена куда-то уехала. Теща спала в комнате, захрапев так, что дверь дрожала.

Барсик забрался к Наташе на колени и замурлыкал. Она держала в руках контракт. Подписанный.

Костя пришёл поздно.

— Где ты была?

— Смотрела квартиру.

Он сел на табурет, будто ноги не держали.

— Ты что, серьёзно?

— Очень.

— Ты меня бросаешь?

— Нет. Я просто ухожу от них.

Он смотрел долго. Потом тихо сказал:

— Папа не поймёт.

— Пусть попробует.

Утром в квартиру вошли с весёлым гвалтом. Лена несла тортик, старшая девочка — банку с попугаем. Младшая кричала: «Я буду петь ему! Я буду петь!»

— А мы к вам с подарком, — заявила Лена. — Чтоб вы нас не забывали. Ну и — надолго у вас всё-таки не получится. Мамке сказали, полы только через месяц зальют. Так что…

Наташа накинула куртку, взяла рюкзак.

— Я не буду дома. Ключ — оставьте на столе, когда уйдёте.

Лена округлила глаза:

— Ты куда это?

— Жить.

На улице было холодно. Наташа шла, держась за рюкзак, как за спасательный круг. Её сердце стучало ровно. Дома больше не было крика, не было запаха чужого лака, не было тушёной капусты в девять утра.

Она не знала, как будет. Но знала — так больше не будет.

— Так ты серьёзно переехала? — спросила Саша, коллега Наташи, когда они встретились в кафе на обеде.

— Вчера. Вечером. Маленькая квартирка, но там тишина. И шкаф без чужих трусов, и кухня без чужих кастрюль. Мне даже чайник вскипятить приятно.

Саша покачала головой:

— Ты смелая, знаешь? А Костя?

— Сказал, что подумает. Но я не просила с собой.

— Всё правильно. Сначала границы, потом отношения. А не наоборот.

Прошло два дня. Костя звонил, писал: «Ты когда вернёшься?», «Может, они к маме переедут?», «Я попробую с ними поговорить». Наташа не игнорировала. Но и не спешила соглашаться.

— Ты не понимаешь, — сказала она в голосовом. — Я не могу обратно. Я не могу быть гостьей в своей квартире. Ты — не гость, Костя. Ты — муж. Но ты даже шёпотом не сказал им, что они — нарушают все рамки.

Он ничего не ответил. Вечером — снова тишина. Утром — тоже.

А в пятницу Наташа проснулась от стука. Незнакомого, но уверенного. Как будто кто-то собирался не просто зайти, а захватить территорию.

На пороге стоял Костя. Весь в растерянности, но решительный.

— Я выгнал их, — выдохнул он. — Всех. И отца, и Лену, и этих… Я не знаю, как я это сказал, но сказал. Сказал, что у нас с тобой — границы, и что больше никто не будет втаптывать их в ковёр.

— Поздно? — спросила Наташа, сжимая дверную ручку.

— Может быть, — вздохнул он. — Но я попробовал.

Она впустила его на кухню. Он сел, опустил глаза.

— Я даже поругался с отцом. Он орал, что я предал семью. А я сказал, что ты — моя семья. Ты. И если я тебя не защищу, то кому я вообще нужен?

Наташа поставила чайник. Всё молчала. Костя выглядел растерянным, как кот, которого выгнали с дивана, а потом предложили вернуться, но уже не на прежних правах.

— Я не прошу прощения, — сказал он. — Я прошу дать мне второй шанс. Жить, как взрослые, а не как куча родственников в коммуналке.

Она достала две кружки. Подумала: «Пусть попробует. Но теперь — на моих условиях».

Квартира была всё ещё в той же квартире. Наташа вернулась только через три дня. Когда вошла, было непривычно тихо. Даже Барсик выглядел растерянным — будто не знал, что теперь можно снова спать на диване, не опасаясь, что кто-то сядет ему на хвост.

На кухне — чистота. Чужих чашек нет. Запаха жареного тоже. Только записка на холодильнике:

«Я купил белую краску. Можно перекрасить там, где дети разрисовали. Сам. Без Лен».

Она взяла магнит и прицепила его сверху. Пусть висит.

Неделя прошла спокойно. Настороженно спокойно. Костя старался: сам мыл посуду, приносил продукты, не звал никого. Даже со своей тётей, которая собиралась «в гости на выходные», он поговорил — и сказал «нет».

— Я только учусь быть хозяином, — признался он Наташе. — Раньше думал, что если все родственники под одной крышей — это нормально. А теперь понимаю: под одной крышей — не значит в одной жизни.

Но идиллия не продлилась.

В субботу, ранним утром, в дверь позвонили.

Наташа открыла — и на пороге стояли они.

Лена с двумя чемоданами и тёщей под руку. Дети, как два близнеца, с одинаковыми рюкзаками, уже начали снимать кроссовки.

— Ну что, родные! — бодро заявила Лена. — Выдохнули? Мы к вам! Надо было сразу сказать, что обиделись. Но мы не в обиде. Семья же!

Костя застыл с чашкой чая в руке. Наташа медленно повернулась к нему. Он стоял, не двигаясь, и было видно: сердце его колотится.

Он не сделал ни шага.

Он не сказал ни слова.

Он просто продолжал стоять.

Лена скинула куртку и крикнула через плечо:

— Ну да, не предупредили. Зато сюрприз! — захихикал отец жены, разуваясь.

Наташа молча повернулась и пошла в спальню. Закрыла за собой дверь. Потом взяла рюкзак, положила внутрь документы, кошелёк и кота в переноску.

Выйдя, посмотрела на Костю — молча. Он попытался что-то сказать, но не успел. Она уже была у выхода.

Открыла дверь, остановилась и обернулась:

— Ты всё ещё думаешь, что это нормально?

Он не ответил.

Дверь закрылась. За ней снова начался гвалт: «Мам, я хочу на мультики!», «Где моя зубная?», «У вас есть колбаса?», «Ты зачем босиком по полу, он же липкий!»…

А Наташа шла по лестнице вниз — легко, свободно, с чётким ощущением, что теперь она знает, куда идёт.