Когда Лене было пятнадцать, она впервые поняла: мама её не любит так, как любит Игоря. Это не была какая-то катастрофическая ссора или демонстративное «ты мне не дочь» — просто маленькие штрихи, накапливающиеся в одну картину.
Лене купили зимние ботинки на распродаже. Игорю — фирменные, дорогие, с анатомической стелькой и каким-то специальным утеплителем. Лене говорили: «У тебя всё есть, потерпи», Игорю — «Ты же мальчик, тебе важнее». Лене вручали деньги на проезд и ланч с фразой «не трать всё сразу», Игорю — переводили на карту и добавляли: «На всякий случай, если понадобится».
Поначалу Лена думала, что просто так сложилось. Потом — что это она, наверное, сама виновата. Училась хорошо, сама шла в музыкалку и на курсы. Может, от этого и казалась удобной. А Игоря приходилось тащить за уши, и родителям было важнее «его поддерживать».
С годами стало только хуже.
После девятого класса Лена настояла, чтобы её отпустили в колледж в другой район — просто чтобы быть подальше. А потом поступила в университет и пошла работать сразу после второго курса. Пахала, не жаловалась. Помогала родителям — коммуналку перевести, продукты купить, постирать на даче. Её не просили — она сама, потому что так правильно.
Игорь, закончив школу, не пошёл никуда. Пытался поступать — не поступил. Сказал: «Хочу подумать». Подумал год. Потом — «А может, дизайнером?» Пошёл на платные курсы. Отучился две недели и бросил. Потом сказал: «Мне бы ноут новый, вдруг смогу фрилансить». Родители скинулись, Лена добавила.
Потом Лена съехала. Сама. Без истерик, без драмы. Сняла студию на окраине, где с потолка капало, но была тишина.
— Ты чего, обиделась? — удивлённо спрашивала мама, когда Лена приезжала раз в месяц. — Ты же у нас самостоятельная. Нам даже скучно без тебя.
Они с отцом всегда говорили это с улыбкой. Как будто её самостоятельность была не выбором, а данностью. Как будто это у неё такая суперсила с рождения, а Игорь — как котёнок, всё требует заботы и внимания.
Лене было двадцать восемь, когда она, наконец, позволила себе подумать: «Я не обязана». Игорь за это время сменил три работы и пять хобби. Родители вздыхали, но продолжали платить за него — то за курсы, то за его часть квартплаты, то «на еду, чтобы не голодал».
— Он просто не может так, как ты, — говорила мама, — он другой.
— А вы хоть раз пробовали его не спасать? — спросила Лена.
Мама вспыхнула:
— Ты говоришь, как чужая. Не помогаешь — так не мешай!
Когда Игорь съехал к девушке, Лена наивно подумала, что на этом её вклад в благополучие брата закончен. Она ошиблась. Через три месяца мама позвонила и сказала:
— Ну, ты же понимаешь, у них там трудности. Ты ведь хорошо зарабатываешь. Может, поможешь на первое время?
— Мам, ты вообще понимаешь, что говоришь?
— Да что такого? Ну, пару месяцев. Это же семья.
Пару месяцев растянулись на полтора года. Лену не просили. Ей говорили: «Сбрось на карту», «Он потом вернёт», «Им нужно встать на ноги». И как только Лена отказывалась — начиналось:
— Мы не знаем, что с тобой случилось, ты раньше была не такая…
— Ты что, жадная стала?
— Он же твой брат, не чужой человек.
И главное — голос отца, тихий, сдержанный:
— Лена, не начинай. Нам и так тяжело. Просто переведи.
Её бойфренд, Артём, пару раз пытался встрять в разговор, но Лена его останавливала:
— Это моё. Не лезь.
Хотя всё в ней уже кричало: «Хватит!» Но крик рвался наружу медленно, с болью, с чувством вины, впитанным с детства.
Игорь между тем продолжал «искать себя». Его девушка ушла, потому что «он не хочет взрослеть». Он снова вернулся к родителям. Сидел дома. Смотрел курсы. Регистрировался на фриланс-биржах. Ничего не выходило.
А потом мама позвонила Лене и сказала:
— Он решил поступить в институт. На платное. Мы с отцом за него рады. Вот только… Ты ведь сможешь помочь?
Лена рассмеялась — не в трубку, в пустоту. Сухо, нервно. Потом бросила:
— Вы серьёзно?
— Это же будущее. Он наконец нашёл себя.
— Я больше не перевожу, — отрезала Лена.
— Подумай. Это шанс. Он в тебя верит.
— А я в него — нет.
Мама повисла в телефоне, как глухая тишина. Потом резко:
— Ну как знаешь. Мы не держим.
Через месяц отец попал в больницу. Мама не звонила — просто прислала смс:
«Папе плохо. Нужно немного помочь деньгами. Игорь не может».
Лена пришла в больницу, села в коридоре, подождала. Отец вышел — помятый, постаревший, смущённый.
— Я не хотел, чтобы тебя втягивали…
— Ты ничего не говорил. Никогда. А молчание — это тоже позиция.
Отец ничего не ответил. Только развёл руками.
После больницы Лена стала избегать. Не то чтобы порвала с семьёй — просто взяла паузу. Не звонила, не приезжала. Если мама писала: «Позвони, как будет время», — Лена молча закрывала сообщение. Всё время было занято. Работой. Проектами. Собой.
Артём заметил:
— Ты словно из клетки вышла.
— Это не клетка, — отрезала Лена. — Это привычка.
— Жить ради кого-то?
— Жить вместо кого-то.
На Новый год Лена пригласила подруг и коллег. Уютная квартира, салаты без оливье, музыка, свечи. Всё было не как в детстве — и именно поэтому казалось настоящим. Мама позвонила под вечер:
— Ну что, ты не приедешь?
— Я тебя не приглашала, мам.
— Мы ждали. Игорь пришёл. Мы даже без шампанского, чтобы тебя дождаться.
Лена посмотрела на бокал в руке и почувствовала, как внутри что-то снова начинает сжиматься. Она встала, вышла на лестницу. Холодно.
— Мама, ты ведь знаешь, я не хотела этого разговора. Зачем опять?
— Потому что ты нас бросила. Мы переживали. Папа болеет. А ты гуляешь.
— Я живу, мама. А не выживаю, как вы научили.
Трубку положили без слов.
Весной всё вроде бы стабилизировалось. Родители Лене больше не писали. Игорь один раз позвонил — попросил «проверить резюме». Лена не ответила. Потом услышала от общей знакомой, что он устроился курьером в доставку. Было чувство облегчения. Как будто что-то в этой семейной игре начало ломаться.
Артём предложил:
— Поехали к моим. Съездим на дачу, отдохнём.
И вот они сидят за столом с его родителями, обсуждают летние поездки, и никто не спрашивает, «почему ты не перевела» или «не забыла ли про день рождения брата».
— У вас с родителями хорошие отношения? — как-то спросила мать Артёма.
Лена пожала плечами:
— Я не уверена, что у нас отношения. У нас привычка.
Летом отец снова попал в больницу. На этот раз мама позвонила. Без прелюдий:
— У него инсульт. Если хочешь — приезжай.
— Я приеду. Но платить не буду, — сразу сказала Лена.
— Ну ты же понимаешь… Мы не справляемся.
— Нет, мам. Я понимаю, что справлялась только я.
Она поехала. Сидела у койки. Отец пытался говорить, но слова путались. Он смотрел на неё виновато. Не просил. Просто держал за руку.
Потом зашла мама. Принесла сумку, посмотрела на Лену:
— Спасибо, что приехала.
— Я не приехала спасать, мам. Я приехала — попрощаться.
— Ты драматизируешь. Всё будет хорошо.
— Он жить не начал, потому что вы не дали. Он всегда был под вашим одеялом. Игорь — тоже.
— Зато ты такая сильная, да?
— Я устала быть сильной. Я хочу быть просто живой. И свободной.
Мама вспыхнула:
— А нам что, умереть всем? Мы ж твои родители!
— Да, и вы никогда не были мне поддержкой. Только грузом.
— Как ты можешь такое говорить?
— Потому что вы сделали из меня обслуживающий персонал. Я была удобной. Потому что вы в меня не вкладывались. Я сама. Всегда сама.
После выписки отец вернулся домой. Лена приехала один раз — забрать документы. В квартире пахло пылью и лекарствами. На кухне сидел Игорь. Бледный, в трениках, с кружкой чая.
— Ну привет, сестра.
— Не начинай, — устало сказала Лена.
— Ты думаешь, я тут в кайф живу?
— Нет. Я думаю, ты просто не умеешь иначе. А родители — не хотят тебя учить.
— Я не такой, как ты. Я не железный.
— Я не железная. Я просто выбрала — не быть вечным ребёнком.
Он покачал головой, усмехнулся:
— Ты думаешь, ты выиграла? У тебя никого нет. Ни семьи, ни детей, ни нормальных отношений с родителями.
— Зато у меня есть я.
Она ушла, не оборачиваясь.
Прошла осень. Отец восстанавливался медленно. Мама теперь почти не звонила. Писала — реже. Лена не отвечала. Иногда — односложное «ок» или «поняла». Всё стало каким-то нейтральным. Без истерик, но и без тепла. Как будто они договорились больше не быть близкими.
— Ты уверена, что тебе этого достаточно? — спросил как-то Артём. — Без семьи?
— Я уверена, что мне этого достаточно, пока меня никто не использует, — ответила Лена.
Он кивнул. Понимал. И не давил.
Зимой мама позвонила снова. Голос был другой — будто сломанный, глухой:
— Лена… мы продали дачу. На лекарства и кое-что ещё.
— Это ваше решение. Не моё.
— Мы не справляемся. Нам сейчас трудно.
— Я знаю.
— Но ты не помогаешь.
— Потому что я уже помогала. Годы. Без отдачи. Ты помнишь хоть что-то?
Мама промолчала. Потом выдохнула:
— А если нам совсем будет нечем платить?
— Тогда продайте машину. Или квартиру. Или попросите Игоря пойти работать.
— Он работает.
— Где?
— Ну, так, по чуть-чуть. Проекты. Он старается.
— Мам, тебе не надо оправдывать его передо мной. Мне просто всё равно.
После этого звонка прошёл месяц. Мама не звонила. Артём предложил съехаться. Лена согласилась. Без пафоса, без колец и клятв. Просто как шаг вперёд. Тихий, уверенный.
— Думаешь, родители узнают? — усмехнулся он, таская коробки.
— Не знаю. Мне не важно.
Но они узнали. И как всегда — через третьи руки. Позвонила двоюродная тётка:
— Ты что, съехалась с мужиком, а мать не предупредила?
— А зачем?
— Ну, семья же… Мама переживает. Говорит, ты ей чужая.
— А она мне родная?
— Лена…
— Я устала быть удобной. Теперь я просто живу.
Тётка фыркнула:
— Неудобная ты стала. Раньше ты хоть слушала. А теперь… сама по себе.
— Именно.
На день рождения Лены мама прислала открытку. Без подарка. Без письма. Просто открытка и внутри — короткое:
«Счастья тебе. Мы гордимся тобой. Береги себя.»
Лена держала эту картонку в руках, как что-то чужое. Как будто от случайного прохожего. Потом сунула в ящик. Ни обид, ни слёз — просто пусто.
Через неделю мама написала:
«Папе стало хуже. Опять нужна помощь. Если что — Игорь тоже не справляется.»
Лена стёрла сообщение.
В марте она пришла на обед к подруге детства, Тане. Они сидели на кухне, ели борщ, и Таня вдруг выдала:
— А ведь ты всегда за всех пахала. Я помню. Мы в школе — гулять, а ты — с братом уроки. Ты же его почти растила.
— Меня никто не просил.
— А ты и не просила. Никогда. Ни поддержки, ни денег, ни заботы. Ты как будто боялась, что тебе откажут.
Лена долго молчала. Потом только:
— Зато теперь я точно знаю, что просить бесполезно.
— Это неправда, — тихо сказала Таня. — Просто ты просила не тех.
В конце апреля мама позвонила снова. Голос — уставший, без привычного нажима:
— Ты не просишь. Я знаю. И не хочешь разговаривать. Я понимаю. Но Игорь вчера звонил — денег нет. Я положила купюры в конверт. Сама. Без тебя. Просто… если вдруг он скажет, что ты не помогла — знай, это неправда.
Лена слушала, прижав телефон к уху. Впервые мама не требовала, не обвиняла, не втягивала. Просто говорила.
— Спасибо, что сказала, — ответила Лена.
— Я не знаю, как всё исправить.
— Никак. Мы просто учимся жить по-новому.
— Может, получится.
— Может.
Они замолчали. Связь повисла в воздухе, как тонкая нить. Не прощение, не сближение. Просто — тишина между двумя взрослыми людьми, которые больше не играют в иллюзию семьи.
Все могло бы быть по-другому