Ну а что? Она же с нами осталась, ухаживала, помогала — вот ей и оставим, — объясняла мать свой поступок младшей дочери

— Опять ты за всех убираешь? — Миша остановился в дверях кухни и посмотрел на сестру.

— Мамина комната в ужасе, — тихо ответила Лида. — Ей бы сменить постель, а не ждать, пока всё само рассосётся.

Он пожал плечами и ушёл. Как всегда.

Семейный дом — старенький, двухэтажный, на краю посёлка — достался им от бабушки. Когда родители переехали туда на пенсии, Лида уже училась в городе. Потом устроилась бухгалтером в небольшую фирму, сняла комнату, стала жить отдельно. Не шик, но своя жизнь. А вот младшая — Светка — сразу же осталась с родителями. Не потому что нужда, а потому что так удобно: стирка, еда, деньги на проезд — всё давалось.

Когда отец слёг с инсультом, Света неделю ни разу не переночевала дома — Лида приезжала из города, брала отгулы, ездила с ним в больницу. А потом и вовсе перевезла его к себе, ухаживала, пока он не умер.

— Тебе всё равно детей нет, времени больше, — объяснила мать. — А Светка с Танечкой, куда ей?

Светка родила в двадцать один. От кого — неизвестно. Мужа не было, алиментов тоже. Лида помогала — шмотки, подгузники, деньги. Просто потому что «а кто, если не ты?»

И это «кто, если не ты» преследовало её всю жизнь.

Когда Лида вернулась в дом окончательно, уже после второй операции матери, Света, как ни странно, обрадовалась:

— Отлично! А то мне с Таней тяжело, тут ещё мамина гипсовая нога, а работать когда? Садик толком не берёт…

И началось.

Мать лежала, жаловалась на боли и «какую-то депрессию», Света пропадала, то у подруг, то «на халтурке», девочка бесилась и требовала мультики круглосуточно. Холодильник пустел быстрее, чем Лида успевала пополнять его, деньги разлетались.

— У тебя зарплата вон какая, а у нас копейки, — обижалась Светка. — Я бы тоже работала, если бы не мама.

Но когда Лида однажды действительно ушла на работу, оставив всё хозяйство на сестру, её перезвонили через два часа:

— Она меня довела! — истерично кричала Света. — Мамка не даёт спокойно посидеть, Таня орёт, ты куда ушла вообще?

— На работу. Потому что кто-то должен приносить в дом деньги.

В тот день Лида вернулась, как вор. Не потому что виновата — потому что понимала: опять вся нагрузка на ней.

— Ты всегда была с характером, — сказала как-то мать, когда Лида попросила сестру хотя бы раз вынести мусор.

— А я, значит, тряпка? — взвизгнула Света. — Я, значит, никому не нужна? Только и слышу — Лида, Лида, Лида! Пусть она всё делает!

Семейный совет, как всегда, проходил на повышенных тонах. За столом — мать, Лида и Света.

— Не надо сейчас обвинять друг друга, — пыталась мать успокоить. — Мы семья. Должны держаться вместе.

— Я держусь, — устало сказала Лида. — Уже двадцать лет держусь. Сначала за папу, потом за вас. Но, похоже, одна я и держусь.

Мать нахмурилась:

— Ты же сама вызвалась. Никто тебя за руку не тянул.

— Потому что вас бросить невозможно. А она — бросила.

— Да не бросала я! — вмешалась Света. — Просто… просто я не такая сильная, как ты!

Это был тот случай, когда правду никто не хотел слышать. Мать прикрыла глаза, демонстративно изменила тему. А потом попросила у Лиды пять тысяч на таблетки. И десять — на Светину карту: «у них счёт в садике, представляешь?»

С годами Лида научилась экономить даже кислород — чтобы не тратить лишние силы. Она жила в своём же доме, как квартирант: вставала раньше всех, мыла полы, собиралась, работала. Возвращалась — ужин, лекарства, уроки с Таней.

Однажды она пришла позже — задержали в бухгалтерии. На кухне — гора грязной посуды, ребёнок в слезах, мать с кислым лицом. Света где-то пропала. Через час позвонила:

— Ну я же предупредила, что ухожу на вечернюю смену! Ты что, не знала?

Не знала. Никто не спрашивал. Просто поставили перед фактом.

Через полгода у Светы появился друг. Молодой, с машиной, обещал увезти её в Сочи.

— Но как я уеду, мама-то больная! — драматически воскликнула она.

— Очень просто, — выдохнула Лида. — Езжай. Я справлюсь.

Так и случилось. Света уехала. Не в Сочи, конечно — в соседний район, в съёмную квартиру. Через три недели мать упала и сломала руку. Через месяц у Тани началась ангина. Через два — Света вернулась. Без парня, без денег, без извинений. С новой просьбой — «помогите снова».

В деревне пошли слухи. Мол, Лида вертит всех, и Света бедная, и мать в слезах, и Таню жалко. Лида не оправдывалась. Но на звонки подруг отвечала всё реже. Как-то встретила одноклассницу, та прямо спросила:

— Ты там не на привязи? Уехать бы тебе.

— Ага, бросить всех, — усмехнулась Лида.

— А они тебя не бросают?

Это был первый щелчок. Не последний.

Продолжение следует.

Весна в этом году пришла рано. Деревья зацвели почти мгновенно, воздух пропах мокрой землёй и чем-то ещё — свободой, которой в этом доме никогда не было.

Лида с утра мыла окна — снаружи и внутри. Просто потому что не могла сидеть без дела. Света с Таней уехали в город «на закупы». Мать спала. Было тихо.

Она стояла на табурете, когда услышала, как кто-то вошёл. Голос был знакомый — Миша. Их младший брат.

— Привет, — сказал он, глядя на неё снизу вверх. — Не упади.

— А ты что тут?

— Мама звала. Надо поговорить.

Поговорить. Эти разговоры она знала наизусть. Как мантру. Кто кому что должен, кто кому чего не додал. Лида слезла с табурета, вытерла руки.

— Ну?

— Насчёт дома.

— Прекрасно. Началось.

За столом мать сидела с видом арбитра. Как будто они снова дети, а она решает, кому конфета, а кому подзатыльник.

— Мы с Мишей подумали, — начала она мягко. — Дом надо оформлять. Всё равно всем по-своему не поделим. Надо решить.

— Хорошо, — кивнула Лида. — Поровну? Три части?

— Ну… — мать сглотнула. — Мы думаем, лучше бы на Свету всё.

Лида не поняла сразу. Просто посмотрела. Потом — медленно, по слогам:

— Ты это серьёзно?

Миша опустил глаза. Мать продолжила:

— Она здесь живёт. Таня в школу пойдёт. Ей стабильность нужна. А ты, может, ещё замуж выйдешь, переберёшься.

Лида встала.

— А я тут что делаю последние шесть лет? Варю, убираю, вожу по врачам, деньги приношу.

— Ну ты же и так справляешься, — развёл руками Миша. — Ты сильная. У тебя всегда всё получалось.

— А она? — кивнула Лида в сторону пустой комнаты. — Она чего сделала? Ничего. Бросила, уехала, вернулась — и на тебе, дом!

Мать заговорила вдруг резким, чужим голосом:

— Она с нами осталась. Не ты! В смысле — не совсем! У тебя жизнь была. А она здесь. Постоянно.

— Ты называешь это «осталась»?

— Она хотя бы родила! Ты что, думаешь, мы не хотели внуков от тебя? А ты — ни семьи, ни детей. Одна работа.

Лида сжала кулаки.

— Спасибо, мам. Просто спасибо. Тридцать лет в семье — и вдруг узнаёшь, кто ты для них на самом деле.

После разговора она ушла гулять по селу. Ей писали в мессенджеры коллеги, один сосед махнул рукой с улыбкой — она не ответила. Голова гудела. И впервые за долгое время — захотелось исчезнуть. Просто раствориться. Уехать. Без объяснений. Без прощаний.

Когда вернулась, в доме был тихо. Только Света болтала по телефону в своей комнате. Мать опять лежала. Ужина не было. Всё ждали, что она приготовит.

Она не стала.

На следующий день Лида проснулась от запаха горелого масла. На кухне — Света с Таней, что-то жарили, визжали, смеялись.

— Мам, я тут котлеты испортила, — крикнула сестра. — У нас фарш был этот, позавчерашний, ничего?

— Я не ем котлеты, — ответила Лида.

— Ну прости, госпожа! — хмыкнула Света. — Ладно, маме оставим.

К вечеру Лида подала матери таблетки, измерила давление, заодно сложила бельё. Света к этому времени ушла к подруге. Таня смотрела планшет, лёжа на животе прямо на полу.

— Ты совсем измоталась, — тихо сказала мать. — Надо тебе отдохнуть.

— Мне надо уехать, — сказала Лида.

Мать подняла глаза.

— Надолго?

— Пока не решу.

Вечером в доме снова был «семейный совет».

— Как ты себе это представляешь? — Света поджала губы. — Мама в таком состоянии, Таня в школу — и ты, типа, всё, уехала?

— А как ты себе представляешь, что я всю жизнь тут, а ты — в доме хозяйка?

— Ну извини, что я не живу как бухгалтерша с графиком и карьерой! — заорала Света. — Я хоть мать! У меня ребёнок!

— А я — служанка.

Миша приехал через полчаса. Видно, его снова позвали как «мужское мнение».

— Не ругайтесь. Давайте по-людски. Без эмоций. Лида, тебе, может, и правда, пора жить для себя. А Света с Таней тут. Маме проще.

Она хотела возразить. Кричать, бить посуду. Но вместо этого просто сказала:

— Оформляйте как хотите. Только в один день не получится — документы, доли. Я помогу. Потом — уйду.

Впервые в жизни Лида почувствовала не облегчение. Пустоту. Как будто внутри у неё тоже оформили документ. На выселение.

На кухне она стояла с кружкой чая, смотрела в окно. С улицы слышался детский смех — Таня с подружкой гоняли мяч. Света кричала кому-то в трубку. Мать громко переключала каналы. Всё — как всегда.

Но в этот раз Лида не вернулась к плите.

Вещей у Лиды было немного. Пара коробок с документами, сумка с одеждой, ноутбук. Всё, что осталось после сорока лет жизни — поместилось в багажник такси за пятнадцать минут.

Собралась она быстро. Без лишних разговоров. Сказала матери:

— Я уезжаю на время. Пока сниму квартиру ближе к работе.

— А как же таблетки? — мать всплеснула руками.

— Света справится. Ей ведь теперь всё положено. Дом — её.

Та только фыркнула.

— На обиженных воду возят. Ты хоть честно скажи — ревнуешь? К дому?

— Я ревную к тому, что меня использовали, — ответила Лида спокойно. — И продолжают.

Квартиру она сняла в соседнем городе. Небольшую, однушку, но с видом на парк. После нескольких ночей — впервые за долгое время — спала спокойно. Никто не будил, не стучал, не просил «погреть супчик» или «посидеть с Таней на пять минут». Никто не обвинял.

На второй неделе Миша прислал голосовое:

— Мама опять в больнице. Давление. Света орёт, не справляется. Может, приедешь?

Она не ответила.

Позже пришло сообщение: «Ты правда её бросила?»

А потом — тишина.

Света выложила в соцсети фотографию матери с подписью: «Как же больно видеть, как стареют наши любимые… Берегите родителей, пока они рядом».

Подписчики слали сердечки. Комментарии — «держитесь», «какие вы молодцы, что рядом». Лида смотрела это с какого-то странного расстояния. Как будто всё это — про чужих людей.

Через месяц ей позвонил сосед:

— Привет, Лид. Ты прости, что вмешиваюсь, но у вас там… Света сдаёт часть дома. Студентам вроде. Мы думали, ты в курсе.

Лида не была в курсе.

На следующий день она приехала.

Дом выглядел непривычно оживлённым. Во дворе сушилось бельё, какие-то молодые парни курили у крыльца. Мать лежала в зале, телевизор гремел на полную.

Света сидела на кухне, нарезала огурцы.

— А ты чего приперлась?

— Сосед сказал, ты комнату сдаёшь.

— Ну а что? Дом большой, нам с Таней хватает. Мама всё равно глухая, ей без разницы. Деньги идут — всем польза.

Лида вздохнула.

— А ты спрашивать не пробовала?

— У тебя? Смешно. Ты же ушла. Сама. Всё.

Она стояла, смотрела на сестру, и понимала: всё. Вот она, та черта, за которой — чужие. Не родственники. Не близкие. Просто чужие.

Через неделю мать попросила её приехать «на минуточку».

— У меня к тебе просьба, — сказала она, не глядя в глаза. — Если вдруг что, ты уж Свете помогай. Ей тяжело. Она одна тут останется, с Таней.

Лида выпрямилась.

— Ты уже решила, что останется?

— Конечно. Ну а что? Она же с нами осталась, ухаживала, помогала — вот ей и оставим, — объясняла мать свой поступок младшей дочери.

Лида ничего не ответила. Просто вышла из дома. Закрыла за собой калитку. Шла медленно, чувствуя, как тяжесть уходит из плеч. Боль — остаётся. Но тяжесть — уходит.

Она не знала, вернётся ли когда-нибудь.

И не знала, что скажет, если позовут.

Но в ту минуту — впервые за много лет — ей было не страшно быть собой. Без роли. Без обязательств.