Когда свекровь приехала «на недельку» после плановой операции, Аня честно старалась быть вежливой. Отпрашивалась с работы пораньше, чтобы успеть сварить свежий бульон, аккуратно гладила наволочки, в которых раньше и складки-то не замечала. Даже лишний плед в кресло подложила — всё, как мать Влада любила: «чтобы под поясницу и чуть-чуть на плечи».
Но с третьего дня стало ясно — это не отпуск, это стажировка в лагере выживания.
— А почему у вас ножи в ящике лежат не лезвием вверх? Это ж неудобно, — удивлялась Валентина Аркадьевна, копаясь в кухонной тумбе. — Вот я к Светке в марте ездила, так у неё даже крышки от кастрюль по диаметру разложены. А у вас как на базаре…
Аня не знала, кто такая Светка, но уже заранее её ненавидела.
К пятому дню Валентина Аркадьевна полностью освоила местность. Вечером, дождавшись, пока Влад уснёт, Аня зашла в ванную и увидела на полке вместо своего скромного набора баночек, выстроенных по порядку, десяток новых — знакомых по запаху ещё с времён первой поездки к свекрови. Даже шампунь «с ромашкой» поселился тут. Свекровь уместила весь свой арсенал на их полке, Анины вещи переехали на нижнюю, почти впритык к сливу.
— Мам, ты хоть спросила, можно ли всё сюда ставить? — вяло пытался отшучиваться Влад.
— А что? Неужели нельзя? Я же не навсегда!
Но она явно собиралась надолго. И дело было не только в баночках. Её тапки ждали рядом с кроватью, её «бабушкина кофточка» висела на спинке кресла в спальне. Однажды Аня пришла домой и застала свекровь, сидящую за их столом и разбирающую… документы.
— А вот это что за квитанция? Вы газ за апрель не оплатили, — строго произнесла Валентина Аркадьевна.
— Я оплачиваю всё через приложение. Оно просто задерживает подтверждение, — сдержанно ответила Аня.
— А почему ты, а не Влад? Мужчина в семье должен вести бюджет. Или у вас всё наоборот?
Это был не просто укол. Это была ловушка. Влад вечно отмахивался от цифр и таблиц, его и пароли от банковских приложений не интересовали. Всё ложилось на Анины плечи, и она не жаловалась — до тех пор, пока ей не начали читать лекции по теме, в которой свекровь была, мягко говоря, не в теме.
— Ты у меня ничего не спрашиваешь, — однажды прямо заявила Валентина Аркадьевна.
— А должна? — устало переспросила Аня.
— Должна. Я старше. Я женщина с опытом. Я мать твоего мужа. А ты ещё только учишься.
Фраза про «учишься» у Ани отозвалась в висках неприятным пульсом. Учиться жить, сжав зубы? Учиться молчать, когда в твою жизнь лезут с грязными тапками?
На выходных приехал брат Влада с семьёй. Маленькая кухня, громкий ребёнок, общий стол. Тёща брата — разговорчивая женщина с сильной любовью к прибауткам — завела беседу о новых ценах.
— Мы в этом месяце только на продукты под сорок тысяч выложили! А вы?
— У нас Анечка ведёт хозяйство. Сама всё покупает, сама готовит. Мы её только хвалим, — радушно сказала Валентина Аркадьевна, и от этого Аню передёрнуло.
«Мы» — это кто? Влад, который называет любые разговоры об ужине «бестолковым нытьём»? Или Валентина Аркадьевна, которая делает вид, что помогает, а на самом деле создаёт новые проблемы?
Брат Влада между делом рассказал, что их мама вообще-то собиралась переезжать к ним, но «у Светки внук родился, так что теперь очередь за вами». И все весело засмеялись. Аня — нет.
В тот вечер она впервые закрылась в ванной и включила воду погромче, чтобы никто не слышал, как она плачет.
К середине второго месяца «временного» пребывания Валентины Аркадьевны Аня почувствовала, что живёт на чужой кухне. Нет, дом всё ещё числился в совместной ипотеке, да и часть мебели они покупали вместе с Владом, но каждый угол казался ей занятым. Или заклеймённым.
В холодильнике — банки с подписями: «варенье, не трогать», «для салата», «на обед Владу». На микроволновке — листочек с расписанием: «первым ест сын, потом Аня». Даже в спальне, куда Валентина Аркадьевна якобы не заходила, как-то оказались её влажные салфетки и упаковка валерьянки.
— Мам, ты опять оставила кружку в ванной, — хмурился Влад, — она, вообще-то, для полоскания, а не как ночник.
— Я плохо сплю, сынок, просыпаюсь среди ночи, хочется чаю. Разве это преступление?
И каждый такой диалог неизменно заканчивался тем, что Влад уходил на балкон курить, а Аня оставалась наедине с ощущением, что в их доме только двое — мама и сын. А она сама — гостья, которая всё делает не так.
— Аня, а у вас нет запасного пледа? Мне вечером дует.
— Я вчера давала вам один. Он остался в кресле.
— Так он шерстяной, а у меня аллергия. Я тебе говорила.
Не говорила. Но спорить было бесполезно.
Потом был эпизод с кастрюлей. Маленькая, эмалированная, Анина любимая. В ней удобно было варить немного супа, когда Влад снова «наелся на работе». Но однажды, вернувшись домой, Аня застала кастрюлю в мусорном ведре.
— У неё дно обгорело! Ты что, собиралась в ней детей кормить? Я избавила вас от хлама.
Не спросив. Не посоветовавшись. Просто выкинула.
Аня попыталась говорить с Владом. Осторожно. Без упрёков. Просто сказала, что чувствует себя лишней.
— Да ладно тебе, она же не навсегда.
— Влад, прошло уже восемь недель. И она даже не спрашивает, когда съедет.
— Ну ты же видишь, ей тяжело. Ей и в поликлинику надо, и к подруге в аптеку съездить…
— Ты слышишь себя? Мы не сиделки. Мы молодая семья. У нас даже нет времени побыть вдвоём.
Он снова закурил. Потом пробормотал, что не хочет между двумя огнями. И ушёл.
Следующим утром Валентина Аркадьевна сидела на кухне и громко шмыгала носом.
— Я ночью не спала. Давление, голова кружится. И в груди щемит. Даже чаю не могу заварить, руки трясутся.
Аня выдохнула.
— Давайте я вызову вам врача.
— Не надо. Умру — и вы, наконец, заживёте, как хотите. Без старых, больных, ненужных.
Манипуляция была такой прозрачной, что на секунду даже захотелось засмеяться. Но смешного не было.
С этого дня начались разговоры о том, что «вот Светка в такой ситуации сразу бы предложила маме остаться», «а у моей подруги зять сам сделал ремонт в маминой комнате», «а вот вы всё какие-то закрытые, Аня».
И тут Аня поняла, что свекровь уже решила за них. Она осталась. Ей тут удобно. Ей тут тепло. Она взяла под контроль продукты, телевизор, ежедневный ритм дома — и сына.
Аня уехала к подруге на выходные. Просто собрать себя в кучу. Влад не возражал. Только бросил:
— Мама волнуется, ты могла бы предупредить.
Когда Аня вернулась, в прихожей стоял новый комод. Вместо того, что стоял до этого. Их комод — светлый, с ящиками, которые Аня любила.
— А старый отдала дворнику. Он всё равно шёл ходуном. Я выбросила, пока тебя не было, — пожала плечами свекровь. — Я же здесь живу, мне тоже должно быть удобно.
— Вы здесь живёте? — тихо повторила Аня.
— Ну а как? Разве я кому-то мешаю?
И в этот момент всё стало на свои места. Это не было больше временно. Это было вторжение.
Аня не стала устраивать сцену. Просто пошла в ванную, заперлась, и минут пятнадцать сидела, обняв колени.
На следующий день она взяла день за свой счёт и поехала на квартиру к своей тёте. Тёта жила одна, и раньше они почти не общались. Но в этой ситуации Аня вспомнила, как та всегда держалась особняком, как уходила вовремя от сложных разговоров, как не «вмешивалась», когда Анина мама жаловалась на мужа. Сейчас это казалось мудростью.
— Приезжай хоть на пару дней. Иногда отдохнуть — это не слабость, это выживание, — сказала тётя.
Аня поехала. В дороге она вырубила телефон. Не потому что боялась звонка от свекрови — а потому что не хотела слышать, как Влад говорит, что «всё не так уж и страшно».
Но страшно было. Страшно терять себя.
Тётя встретила Аню на пороге с чашкой горячего чая и шерстяными носками. Не расспрашивала, не комментировала. Только однажды спросила:
— Хочешь — останешься. Сколько нужно.
И Аня осталась.
Первую ночь она спала, как после гриппа. Во вторую — долго смотрела в потолок, обдумывая, где именно всё пошло не так. Ещё неделю она не открывала мессенджеры. Потом всё же заглянула.
Сообщений от Влада было два. Первое: «Ты где?» Второе, через три дня: «Мама переживает. Напиши, пожалуйста».
Звонил он только раз. Когда она не ответила, не перезвонил.
Через десять дней она вернулась в квартиру. Не потому, что всё решила. Потому что не могла больше не видеть, что происходит.
Свекровь открыла дверь с таким выражением лица, будто Аня — школьница, сбежавшая с урока.
— Наконец-то. Влад уже неделю злой как собака. И сам не ест, и нам житья не даёт. Надо было заранее сказать, что уезжаешь. У нас тут не курорт.
На кухне было непривычно чисто. Даже стерильно. Стояли белые новые банки с надписями. И аккуратный список продуктов на холодильнике:
«Купить: яйца, сыр, яблоки. Избегать: острое — у мамы изжога».
«У мамы». Не у свекрови. У мамы. Аня даже не знала, кто этот список писал — Влад или она сама.
Влад вышел из комнаты с кружкой в руке.
— Привет. Я уж думал, ты не вернёшься.
— А ты хотел, чтобы я вернулась?
Он посмотрел мимо. На телевизор, в котором шёл какой-то кулинарный блог.
— Я просто хочу, чтобы всё было спокойно.
Аня села за стол. Впервые за долгое время в этой квартире она почувствовала, что сидит напротив двух людей, у которых есть общая жизнь — и она в неё не входит.
— У нас не будет спокойно, если я снова стану здесь лишней, — сказала она. — Если я снова буду жить в расписании, которое кто-то написал вместо меня.
Свекровь шумно вдохнула.
— Ты считаешь, я мешаю? Я старалась как могла. Я тебя не трогала. Я всё делаю по дому. Я даже не лезу к вам в спальню!
— Вы выкинули мои вещи. Вы без спроса переставили мебель. Вы превратили наш дом в удобное пространство для себя. Я не против помощи. Я против того, что всё теперь делается мимо меня.
Влад молчал. Потом сказал:
— Мам, может, тебе пока к Лене съездить? Она вроде звала.
— А! Теперь вы меня выгоняете? С больным сердцем, с моими болячками? Я ночами не сплю! Аня уехала, Влад сидит с запухшими глазами — кто обо мне подумает?
И тут всё оборвалось. Не громко. Без крика. Аня встала и просто сказала:
— Я подумаю. Но не здесь. И не с вами.
Она снова ушла. Не к тёте — на этот раз сняла комнату. Маленькую, с широкой кроватью и видом на серый двор. Заказала еду на дом. Записалась на йогу. Начала жить.
Через месяц Влад позвонил.
— Мам уехала к Лене. Я теперь один. Может, встретимся, поговорим?
Аня согласилась. Они сидели в кафе, говорили обо всём, кроме главного. О работе, погоде, сериалах. И только под конец Влад сказал:
— Она правда не видит, что что-то не так. Для неё ты всегда будешь та, кто всё делает «не по-домашнему». Она даже не понимает, что обижает.
Аня допила чай. Поставила чашку. И вдруг улыбнулась.
— Я знаю. Она думает, что я плохая хозяйка.
— Что? — не понял Влад.
— Просто… ты этого ещё не понял. Не подсказывай ей.
Он посмотрел на неё, будто хотел спросить, это была шутка или что-то другое. А она уже накидывала пальто и вызывала такси.
– Ты все равно сидишь в декрете, присмотри и за Алисой