— Ну как ты вообще с ней общаешься? — Лёша смотрел на жену с недоумением. — Она же не просто странная, она… липкая. Нахрапистая.
— Она моя сестра, — коротко ответила Наташа. — И да, она не подарок. Но мне её жаль. Она одна, после развода, с ребёнком… Кто ей поможет, если не я?
А помогать пришлось. Всё началось с телефонного звонка, обычного такого, воскресного. Оля снова жаловалась, что в квартире сыро, окна текут, батареи еле тёплые.
— Я и Сашку мыла в тазике вчера. Горячей воды нет. Ты не представляешь, как он орёт, когда голову поливаешь ледяной! — И всхлипнула.
Саша — её восьмилетний сын. Парень бойкий, но шумный. Наташа с Лёшей к нему хорошо относились, но одно дело — на день приехать, другое — жить бок о бок.
— Да пусть поживёт у нас неделю, — сказала Наташа. — Пусть в школе отпросится. Ты же говорил, у тебя отпуск. Мы справимся.
Справимся.
Тогда ещё никто не знал, что «неделя» превратится в три.
К Наташе и Лёше в их двушку в конце октября заселились сестра Оля и Саша. Они приехали с чемоданами и пакетом из «Пятёрочки», в котором был только сахар, рис и два йогурта. Наташа даже пошутила — символическая дань за три недели.
— Я потом сбегаю в магазин, — пообещала Оля, не снимая куртки. — Сейчас только с дороги отдохну.
Отдых начался в тот же вечер. Оля развалилась на диване, включила сериал на ноутбуке, а Наташа бегала по кухне с кастрюлями.
— Ты лук пережарь, не как в прошлый раз, — посоветовала Оля, уткнувшись в экран. — А то он у тебя хрустит.
Саша за это время успел перевернуть миску с кормом кота, поцарапать холодильник магнитиком и надуть шарик из резиновой перчатки. Лёша хмуро сидел у окна, пил чай.
— Это на неделю, — напомнила Наташа мужу вечером, когда Оля уже улеглась спать в их спальне, а они с Лёшей ютились на раскладном диване в зале. — Потерпи.
— Я потерплю. А ты?
На второй день Оля решила, что ребёнку нужна «перезагрузка» — он и так на нервах, да и школа у него «токсичная», учительница злая. Поэтому в школу Саша не пошёл. Вместо этого он бегал по квартире, бросал мяч в стену и орал из комнаты:
— Тётя Наташа, а можно ещё банан?
— Тётя Наташа, а у вас есть мармелад?
— Тётя Наташа, а можно я с котом посплю?
— Я тебя с сестрой не путал? — спросил Лёша Наташу после ужина. — Это же ты вроде мать, нет?
Наташа усмехнулась, но в глазах у неё уже мелькнуло раздражение.
На третий день они проснулись от грохота — Саша пытался разобрать пылесос.
— Я хотел сделать как в ТикТоке, чтобы он сам мусор сосал! — оправдывался он.
Пылесос не пережил творчества.
Оля только руками развела:
— Ну что ты его ругаешь? Ребёнок развивается. Лучше, чем в планшет уткнуться, правда?
— А может, ты с ним посидишь, пока я к врачу съезжу? — попросила она Наташу спустя пару часов.
— Конечно, — Наташа еле заметно скривилась. — А Лёша?
— Ну ты же женщина, тебе проще. Ему вон лучше гвозди крутить.
Вечером того же дня Лёша устроил первый разговор. Не скандал, не упрёк — просто тихую беседу на кухне, когда за окном сыпал первый снег.
— Наташ, они не уедут через неделю. Ты понимаешь?
— Понимаю. Но что я могу сказать? «Собирайтесь и уходите»?
— А почему нет?
Наташа молчала. Она чувствовала себя предательницей, если скажет «нет» сестре. Оля — это их детство, комната на двоих, хлеб с сахаром, бабушка на лето…
А ещё — Олина манера устраиваться поудобнее за чужой счёт и делать вид, что это — временно.
Через пять дней Наташа вернулась с работы и увидела, что из их платяного шкафа торчат джинсы, которые Оля попросила «одолжить на пару дней». В раковине стояла гора посуды. А на кухне Саша ел мандарины и кидал шкурки в цветочный горшок.
— Почему не в мусорку?
— Это органика! — гордо сказал он.
— Где мама?
— Ванну набирает. Сказала, она в спа.
Наташа прошла в ванную. Там Оля пела, сидя в пене и маске на лице.
— Ты сегодня готовишь, — сказала Наташа, не выдержав.
— Да без проблем! Только у вас в холодильнике пусто, кстати.
— Ты же хотела сходить в магазин.
— Ну я, получается, на хозяйстве, с ребёнком, времени-то нет. Сама посмотри. Может, закажешь доставку?
Когда они ложились спать на раскладушке, Лёша тихо сказал:
— Она делает вид, что ты ей всё должна. А ты молчишь. Почему?
Наташа уткнулась в плечо мужа.
— Потому что я до сих пор чувствую себя виноватой. Когда мама умерла, я сразу замуж вышла. А Оля осталась одна с папой. Она на меня обиделась. Мне всё кажется, что я ей задолжала.
— Она этим и пользуется.
Наташа ничего не ответила. Но внутри уже что-то начало меняться.
Прошла ещё неделя. По договорённости с начальством Наташа взяла отгулы, чтобы посидеть с Сашей, раз уж в школу он якобы «не готов эмоционально». Оля же, как выяснилось, «нашла подработку»: начала принимать заказы на торты через соцсети. Готовить она не умела, но фотографии чужих работ публиковала с подписями: «Пеку с душой!»
Печь, разумеется, приходилось на Наташиной кухне.
— У тебя духовка просто огонь! Пропекает равномерно, корочка чудесная, — радостно щебетала Оля. — Я вообще думаю, может, и в доставку пойти? Надо же как-то зарабатывать!
— Сашка! — кричала она из кухни. — Не трогай крем руками! Я тебе потом дам ложку облизать!
Тортов было три за вечер. Посуда — на всю мойку и раковину. Сахар закончился, яйца — тоже.
Наташа пришла вечером с магазина, увидела, как Саша опять раскрутил швабру и устроил «рыбалку» в аквариуме, и поняла, что устала.
Она села у плиты и закрыла лицо руками. Из ванной доносился хохот — Оля, как обычно, принимала ванну. Доставку она не оформляла — просто оставляла список: «Купить — сахар, масло, шоколад. Наташ, а у вас дрожжи где лежат?»
Вторник. Наташа пыталась поработать за ноутбуком — начальник не возражал, если она будет выходить в Zoom.
Оля в это время вела прямой эфир — с кухни, на фоне Наташиного торта.
— Вот такой у нас уют, — улыбалась она, обводя камерой домашний беспорядок. — Тут сестра, тут племяш, тут я…
— Мам, а Наташа ругалась сегодня? — раздался голос Саши сзади.
— Немного. Но мы её любим, она просто устаёт!
Наташа стиснула зубы. Это уже было не просто раздражение. Это была злость.
— Ты просила неделю. Уже вторая заканчивается. Что с квартирой?
— Всё пока без изменений. Техник только через десять дней придёт. Мы что, тебе мешаем?
В выходные Наташа попыталась поговорить по-человечески.
— Оль, давай так. Мы тебя любим, но всё-таки мы не гостиница. Вам бы подумать, где вы будете дальше.
Оля замерла с чашкой кофе.
— Ага. Поняла. Всё, в гости к родной сестре нельзя. Ладно. Спасибо, что напомнила.
— Это не про «гости». Это про личные границы.
— Какие границы, Наташ? Ты же раньше совсем другой была! Доброй!
В понедельник Наташу вызвали в офис. Она вернулась поздно — и застала Лёшу у порога. Он держал свой ноутбук, свитер и спортивную сумку.
— Я у Игоря поживу пару дней.
— Что?!
— Я не могу. Я прихожу домой — и чувствую себя чужим. Я тебя не узнаю. Ты всегда всё решала, а теперь как будто… стёрлась. Только и слышно — «у тебя хлеб есть?», «а где зарядка?», «ой, ты ещё не постирала?»
— Лёш…
— Мне больно видеть, как ты глотаешь всё это. И молчишь.
Он ушёл. Наташа осталась стоять в прихожей. Оля из комнаты сказала:
— Ну, вот видишь. Мужик сбежал. Ничего, они все возвращаются. Главное — не унижайся.
На следующий день Наташа впервые не встала в семь утра. Она просто лежала, пока Саша не пришёл с вопросом:
— А можно я в школу не пойду? Я мультик хочу досмотреть.
— Иди, — сказала она. — Я тебя не держу.
Вечером она вернулась с работы и нашла на диване упаковку суши. Пустую.
На кухне — коробки, пакеты с остатками от тортов, перемешанные с игрушками.
На полу — крошки, в ванной — грязное бельё.
И — Оля. С телефоном, на громкой связи:
— Да-да, мы у сестры. У неё всё отлично. Квартира чистая, уютная, духовка идеальная. Да, можем у вас в пятницу испечь, без проблем.
Наташа молча пошла в спальню. Их с Лёшей спальню, которая стала комнатой Оли. На комоде стояли её духи, на зеркале — записка «Не стирай полотенце, я им накрою торт», на кровати — Сашка спал в обнимку с подушкой Наташи.
— Всё, — сказала она вслух. — Завтра поговорим серьёзно.
Но «завтра» настало раньше.
Утром Оля проснулась позже всех. Наташа уже успела одеться, приготовить кофе и стояла у окна.
— Наташ, а ты не могла бы Сашке вещи постирать? У него футболка одна осталась. И тапочки грязные.
— Не могла бы.
— В смысле?
— В прямом. Вы здесь живёте три недели. Ты не в гостинице. У нас нет бесплатного прачечного обслуживания. У нас — дом. Где мы стараемся сохранить порядок. Где мы работаем, устаём. Где муж — уходит.
Оля поставила чашку на стол, шумно.
— То есть ты хочешь, чтобы мы ушли. Так и скажи.
— Да. Я хочу, чтобы вы уехали.
Оля хмыкнула:
— А я вот знаешь что подумала? Ты всегда была правильной. Удобной. А теперь — стерва. Только потому, что я немного пожила у тебя.
— Не немного. Ты въехала. И ни разу не спросила — как нам.
Саша подошёл к маме, теребя край её кофты:
— Мам, а мы когда домой? Я по папе соскучился.
— Скоро, зайка, скоро… — Оля скривилась. — Мы тут, видишь, уже не в радость.
И посмотрела на Наташу с обидой, как будто та её предала.
— Ты же говорила — приезжайте, будем рады. А где радость?
С утра в квартире стояла тишина. Не потому, что кто-то ушёл, — наоборот, все были на месте. Просто разговаривать никто не хотел.
Наташа мыла посуду с особым старанием, как будто в кастрюле можно было выварить остатки напряжения. Лёша не вернулся. Звонил, но коротко:
— Я пока побуду у Игоря. Разберитесь с сестрой. А потом поговорим.
Оля хлопала дверцами шкафов и вздыхала с подчеркнутой обидой, громко и демонстративно. Саша листал планшет, время от времени озвучивая ролики из YouTube вслух.
На столе лежала записка от Наташи:
«Сегодня к вечеру соберите вещи. Завтра у меня важный день. Хочу выспаться и спокойно поужинать.»
— Психическая, — пробурчала Оля. — Долго терпела, потом сорвалась. Типичная.
Но к вечеру они никуда не уехали.
— Ну, не нашлось такси, — объясняла Оля. — А с утра на свежую голову — самое то. Мы тебе мешать не будем. Спать рано ляжем.
— Ты обманула, — просто сказала Наташа. — И ты не собираешься никуда ехать.
— А что мне делать, на улицу выйти с ребёнком?
— Ты могла бы сказать правду. Что хочешь у нас задержаться.
— И чтобы ты меня выгоняла вслух? Лучше по-тихому. Тебе ведь так комфортнее — мягко, вежливо, по-семейному. А я не умею в это ваше правильное.
Наташа ничего не ответила. Просто пошла в спальню. Закрыла дверь. Села. Сложила ладони в замок.
Ни жалости, ни злости. Только усталость.
Утром она проснулась от стука в дверь. На пороге стояла Люда — соседка, старушка с третьего этажа. Принесла два пирожка с картошкой и новость:
— Ты, Наташенька, потерпи ещё денёк. Оля к Тамаре собралась. У той трёшка и балкон. Сказала: «Тут воздух тяжёлый». Словно ты тут дым развела, а не она…
— Спасибо, Людмила Никитична. Я всё поняла.
В течение дня Оля упаковала часть вещей, но сделала это нарочито медленно. Как бы нехотя.
На кухне между делом сказала:
— Знаешь, Сашка к вам привык. Он даже лучше спит. И ты к нему с душой. А потом — бац, и дверь в лицо. Как вы, взрослые, вообще потом спите?
— Ты — взрослая, Оля. И дверь тебе никто в лицо не хлопает. Я просто устала. Я не обязана жить в хаосе ради того, чтобы кому-то не было обидно.
— А я думала, ты моя сестра.
— Я — твоя сестра. Но не твой персонал.
К вечеру приехала та самая Тамара — дальняя родственница с мужем, пожилые, но ещё бодрые. Они с Олей переписывались — видно, заранее всё обсудили.
— Мы вас приютим, конечно, Олечка, — сказала Тамара с оттенком снисходительности. — Но тортов у нас не будет, у меня желудок слабый. И ванна у нас на газу, подогревается вручную. Это не как у Наташи.
— Ой, да ладно, не в комфорте счастье, — сдержанно улыбнулась Оля.
Саша обнял Наташу на прощание.
— Тётя Наташа, а можно я на каникулах опять к вам? У вас кот классный. И блины.
Наташа улыбнулась.
— Посмотрим, Саш. Всё зависит от мамы.
Оля, услышав это, закатила глаза.
— Ну всё, поехали. Тамара, вы водички мне нальёте? У Наташи фильтр был, у вас, может, бутылочка найдётся?
Тамара лишь кивнула. Уже началась новая глава — там, в другой квартире, в другой семье.
Наташа закрыла дверь. Дом опустел. Стало тихо. Даже слишком.
Взяла телефон. Написала Лёше:
«Они уехали. Возвращайся, если хочешь.»
Ответ пришёл не сразу. Короткое:
«Зайду завтра. Поговорим спокойно.»
Вечером Наташа вышла на лестничную площадку — выкинуть мусор. Люда снова стояла у лифта. Подмигнула:
— Ну, с новосельем, — шепнула. — Оля — человек темпераментный. Я таких навидалась. Пришли — вроде с пакетом, а через день — корни пустили. Не в том дело, что помогают мало. В том, что считают это — нормой.
Наташа грустно улыбнулась.
— Я вот думаю, — сказала она. — Мы же сами всё позволяем.
— Ага. Пока не устанем.
Ночью Наташа проснулась. Снился сон — будто в квартире опять топот, громкий смех, кто-то моет ванну. Она вскочила — но вокруг была тишина. Кот лежал у двери, Сашин магнитик всё ещё царапал бок холодильника.
И тут, как будто в ушах прозвучало — отчётливо, с укором, с упрёком:
— Ты же говорила — приезжайте, будем рады. А где радость?
Наташа села на кухне. Взяла блокнот. Написала:
«Радость — там, где нет вранья, манипуляций и обидных упрёков за добро. Радость — не когда тебя используют. А когда тебя уважают.»
И ниже, в скобках — как для себя:
(В следующий раз сказать «нет» сразу. Без объяснений. Без чувства вины.)
Как Тараскины наследство делили