– Ты ж понимаешь, это временно, – сказал Лёша, ставя чемодан матери у входа. – Пока у неё ремонт… Ну, не на улице же её оставлять?
Оля молчала. Она знала, что «временно» у свекрови растягивается на месяцы, а иногда и годы.
Изначально тёща должна была переехать к сестре. Но та вдруг «сломала ногу» и уехала на дачу к подруге – за 350 километров.
– Вот и сложилось, как сложилось, – сказала Раиса Сергеевна, усаживаясь за кухонный стол и разглядывая шторы. – А ничего, уютненько. Правда, занавески короткие, пыль с окна видно. Я вечером, может, переделаю. У меня машинка с собой, строчку прокину – и всё будет, как надо.
Оля сдержалась. Она старалась. Напоминала себе: это мама Лёши, он вырос в её доме, они близки. Проживёт у них пару недель – и всё.
Но через неделю Раиса Сергеевна сменила наволочки на «более дышащие», достала из кладовки старый миксер, «чтобы не портить ручной блендер», а также повесила записку на холодильник: «Сливки покупаем раз в два дня. Норма – 200 мл на человека».
– Я ж не лезу никуда, я просто организую, – пояснила она. – Тут, конечно, не как у меня дома, но порядок навести можно.
Оля улавливала в этих словах не только критику, но и определённую угрозу: «Я тут теперь хозяйка. А ты – на птичьих правах».
Через месяц ситуация обострилась.
– Я вчера зашла в комнату – Егор с голыми ногами на ковре сидит! А вдруг продует? Где носочки, где контроль?
– Он в трусах, потому что жарко, а ковёр – с подогревом, – спокойно ответила Оля.
– Ты не спорь. Тебе опыта не хватает. Всё сама, сама. А я ж тебе добра желаю.
– Раиса Сергеевна, я правда не хочу с вами спорить, но это мой сын.
– А Лёша чей, по-твоему? – подняла бровь свекровь. – Я вот на него по ночам вставала, между прочим. А ты? Няня у тебя, да бабкины подачки.
Это уже было слишком. Особенно учитывая, что няню Оля оплачивает сама – из своей зарплаты. Но в тот день она промолчала. Лёша как раз пришёл с работы и поцеловал мать в щёку:
– Ну как вы тут, мои девчонки?
Раиса Сергеевна вздохнула:
– Я стараюсь не мешать. Только кое-где привожу в порядок.
Вечером, когда Лёша заснул, Оля достала из шкафа старый ежедневник. На последней странице она начала список:
«Раиса Сергеевна — методы общения»
-
Сначала подарок, потом упрёк
-
Сначала забота, потом претензия
-
«Я же вам добра желаю» – как щит
-
Жалобы на здоровье — после любой ссоры
Она сама не знала, зачем это делает. Но так становилось чуть легче. Будто бы, зафиксировав, она на минуту получала над ситуацией контроль.
В конце марта Раиса Сергеевна заболела. Или, как выразилась соседка снизу, «решила, что умирает».
– Давление подскочило, сердце давит, – шептала она в трубку. – А Оля ушла на встречу с подругой. Оставила меня одну. Тут и упасть недолго…
– Мам, не драматизируй. Ты сказала, что нормально себя чувствуешь, – спокойно отвечал Лёша. – А Оля с Егором всего на час ушли.
Вскоре после «приступа» Раиса Сергеевна передвинула тумбу у кровати ближе к розетке.
– Чтобы телефон рядом был. А то если опять плохо станет…
После этого она начала «забывать» выключать плиту. Один раз оставила кастрюлю с пустым дном, едва не сожгла покрытие.
– Ой, ну что вы, с кем не бывает? – вздохнула она. – Всё на нервах.
Когда Оля предложила свекрови взять комнату в доме отдыха – «тоже для здоровья полезно, и всем легче» – та прижала к груди платок и с тихим шепотом сказала:
– Я так и знала, вы хотите меня избавиться.
Первые деньги из семейной заначки исчезли в апреле.
– Я просто взяла немного, потом положу, – объясняла Раиса Сергеевна. – Мне нужно было за лекарства заплатить. У меня квитанции все есть.
Оля ничего не сказала. Она знала, что «немного» – это шесть тысяч. И положено обратно не будет.
К маю она перестала оставлять кошелёк в прихожей. Убрала все семейные документы в ящик с кодовым замком.
Но Раиса Сергеевна только усмехнулась, когда поняла, что доступа больше нет.
– Ой, да вы как с вором, честное слово. Я же мать вашего мужа, а не посторонний человек!
– Вот именно, – тихо сказала Оля. – Поэтому и стараюсь держаться.
В начале июня Раиса Сергеевна заявила:
– Надо будет прикупить Егору новый комплект одежды. Он вымахал – штаны все короткие.
– Я сама куплю.
– А ты разбираешься, какие ткани дышащие? Я лучше сама. А то ты и в магазин толком не ходишь. Всё онлайн. Оно и видно.
Оля в тот вечер открыла свой ежедневник.
Дописала:
5. Подмена заботой
6. Подрыв авторитета
7. Контроль через ребёнка
Потом закрыла блокнот. И встала перед зеркалом.
Она всё сильнее ощущала, как стирается её роль в собственном доме.
Но делать что-то серьёзное было страшно. Лёша не поймёт. Он слишком привязан к матери.
А что тогда? Скандал?
Нет. Пока рано.
Пока она просто записывает.
Чтобы не забыть.
В середине июня Раиса Сергеевна устроила «сюрприз».
– Я купила Егору спортивный комплекс. Всё со скидкой, прямо от производителя! – сообщила она, довольная, как школьница с пятёркой. – Лестница, кольца, горка! Он будет в восторге!
Оля попыталась сдержать эмоции:
– А вы… с нами могли бы посоветоваться.
– А зачем? Я ж из лучших побуждений! Ты вечно занята, тебе некогда. А ребёнок растёт! У меня, между прочим, пенсия хорошая. Я имею право делать внуку подарки.
Комплекс, доставленный на следующий день, занял полкомнаты. Крепления оказались неудобными, инструкции – неполные. Лёша отмахнулся:
– Ну подумаешь, не сто лет же он будет стоять.
– То есть снова всё решено без меня, да? – спросила Оля. – Даже где оно будет стоять – решает кто угодно, только не я?
Ответа не последовало. Только Раиса Сергеевна встала с чашкой в руках, прошла мимо и буркнула:
– Громко ты реагируешь. Будто тебе не ребёнка подарили, а проблему.
В тот же вечер Оля вышла на кухню и увидела, как свекровь читает её журнал по воспитанию.
– Вот ты тут писала, что наказания ребёнка не должны быть унизительными. А если он бросает ложку на пол? Игнорировать?
– Это не журнал. Это моя рабочая статья, черновик.
– А, ну ты же у нас теперь психолог-родитель, да? Всё по методикам. А я, значит, «советская бабка», ничего не понимаю?
– Я так не говорила.
– Но думаешь! У тебя на лице написано: «не лезь». Вот я и не лезу. Сижу, читаю.
Оля поняла, что приватности больше нет. Ни в словах, ни в вещах, ни в пространстве. Даже на своих полках она однажды нашла переуложенные папки – «случайно искала платок».
В какой-то момент она стала замечать, как Лёша отдаляется. Он всё чаще задерживался на работе. Всё реже спрашивал, как прошёл её день. А когда дома разгорался спор – вставал между ними и говорил:
– Хватит. Вы обе хорошие. Просто разные.
Разные.
Одной можно всё.
А другой нельзя даже закрыть дверь на ключ.
Однажды утром Оля не нашла своего платья. Того самого, голубого, которое берегла на важные мероприятия.
– А я его отнесла в химчистку, – объяснила Раиса Сергеевна. – Оно же в пятнышко было.
– Какое пятнышко? Его не было!
– А я увидела. У меня глаз натренированный. Зачем тебе выходить в таком виде? Люди смотрят.
Она сказала это с улыбкой. С заботой. Как будто сделала одолжение.
Оля поняла, что это уже не про чистоту. Это про контроль.
Ты не должна сама решать, как тебе выглядеть.
Ты не должна ничего решать вообще.
– Тебе просто надо научиться с ней ладить, – говорил Лёша. – Ну она же не враг тебе. Она старается, правда.
– А ты видишь, как именно она старается?
– Ты просто воспринимаешь всё в штыки. Она же из другой эпохи. Она не злится. Просто ей тяжело адаптироваться.
– Лёш, ты правда не видишь, как она манипулирует? Или ты делаешь вид, что не видишь?
– Начинается… Ты меня между двух огней ставишь!
Да. И каждый раз он выбирал один и тот же огонь.
В июле свекровь решила обновить интерьер. Без предупреждения.
– Я переклеила обои в коридоре. Всё равно ж облезлые были. Я у Светки мужа наняла, он быстро всё сделал.
– Но это наш дом. Мы сами решим, что и как тут делать.
– Дом-то ваш, а живём мы все. Значит, и заботы общие. А ты бы когда взялась за эти обои? В двадцать шестом году?
Оля пыталась проглотить злость. Но ком в горле стоял плотно.
Лёша опять сделал вид, что всё нормально.
– Ну переклеила. Зато теперь не стыдно людей звать. Мам, спасибо тебе.
Спасибо.
За то, что перекраивает чужую жизнь – и называет это помощью.
Когда Егор ударился в садике, Раиса Сергеевна устроила разнос.
– Почему ты не позвонила мне сразу?
– Потому что я была с ним. Он ударился, я забрала его и отвела к врачу.
– Но я – бабушка! Я имею право знать! И ты не думай – я узнаю через заведующую, что у них там вообще творится.
Она пошла в сад и написала жалобу. Без ведома Оли.
После этого воспитательница стала коситься, заведующая — звонить чаще.
Оля снова открыла свою тетрадь.
8. Жалобы за спиной
9. Замещение материнской роли
10. Нарушение внешних границ семьи
Каждая строка рвалась наружу злостью, обидой, бессилием.
Но Оля продолжала писать.
Не для свекрови. И не для Лёши.
Для себя.
В августе у неё был день рождения. Свекровь купила сервиз. Огромный, тяжёлый, не по стилю.
– Настоящий фарфор. Чтобы как у людей. А то у вас всё какое-то студенческое…
– Спасибо, но у нас уже есть посуда. И нам она удобна.
– Это не посуда. Это набор для пикника. Не обижайся, но ты иногда как будто не из дома, а с вокзала.
Это был не просто подарок. Это было заявление:
«Ты – не хозяйка. Всё, что ты выбираешь, — не имеет веса. Я принесу настоящее».
Вечером, когда гости ушли, Лёша заметил, что Оля убирает сервиз в дальний шкаф.
– Может, поставим его в витрину?
– Нет. Он не мой.
– Ты обижаешь маму. Она старалась.
– Лёш, а ты замечаешь, что она каждый раз старается так, что меня потом трясёт?
– Да ну что ты… Просто вам надо притереться.
– Мы не наждачки.
Он замолчал.
Поздно вечером, когда Оля сидела одна на кухне, она снова достала свою тетрадку.
На первой странице дописала:
11. «Подарки» с унижением
12. Незаметное вытеснение
И вдруг усмехнулась.
Грустно.
Медленно.
– Ага, запишу ваш совет. У меня уже тетрадка есть — «Золотые методы свекрови», – тихо сказала она вслух.
И поставила точку.
К середине августа в доме стало душно. Не из-за жары. Из-за взглядов. Из-за тишины, которая наступала после каждого обеда.
Раиса Сергеевна больше не шептала. Она говорила вслух.
– Оля, ты не обижайся, но я тут с соседками поболтала. Они тоже удивляются: почему ты на работу ездишь, а ребёнка всё время кто-то другой забирает? Не мать ли тебе надо быть в первую очередь?
Оля просто встала и ушла в комнату.
Ответа не было. Потому что он был бы громче всех слов.
«Это не твоё дело».
«Ты не моя подруга».
«Ты не имеешь права».
Но произнести это вслух значило бы разрушить остатки формального мира. А он был нужен хотя бы для ребёнка.
– Ты стала какая-то холодная, – сказал Лёша однажды вечером. – Ты почти не разговариваешь. Даже со мной.
– Потому что любое слово оборачивается против меня.
– Опять началось.
Он сел на кровать, взял её за руку:
– Ну скажи честно: ты хочешь, чтобы мама уехала?
– Да.
– Но…
– Подожди. Ты сам спросил. Я устала. Очень.
– Ты знаешь, как она это воспримет?
– А ты знаешь, как я воспринимаю, когда она открывает мою переписку на планшете и говорит: «Ой, случайно нажала, он был не заблокирован»?
Он не знал.
Потому что она молчала.
Долго. Слишком.
Через несколько дней Раиса Сергеевна объявила:
– Я вызвала техника. Надо розетку на кухне починить, а то вас током когда-нибудь долбанёт. И я попросила его заодно шкаф на балконе собрать. Я там хранить кое-что буду.
– А вы собираетесь тут остаться навсегда? – спросила Оля, не повышая голоса.
– Как ты со мной разговариваешь? Я для вашего же удобства!
– Мы не просили.
– Ну и живите в своей грязи! Только потом не удивляйтесь, что ребёнок вырастет таким же безруким!
Оля впервые в жизни ударила по столу.
– Хватит! Просто хватит. Вы живёте здесь, как хозяйка. Решаете, тратите, указываете. Я устала! Это не ваша квартира. Это наш дом.
– Я – мать! И имею право!
– И это право вы каждый день превращаете в оружие.
Лёша услышал крик, вышел из комнаты:
– Что случилось?
– Спроси у неё! – Раиса Сергеевна указала на Олю. – Я ей, как дочери, а она мне: «Уезжайте»!
– Да, – сказала Оля спокойно. – Я так сказала. Потому что если ты останешься, Лёша, то либо она, либо я. Мы не можем жить втроём.
– Ты ставишь ультиматум?
– Я ставлю границы. Их давно пора было поставить.
Они не разговаривали неделю. Раиса Сергеевна закрывалась в комнате, громко кашляла, мимоходом звонила родственникам:
– Ну да, никому не нужна стала. Старуха мешает. Даже слово сказать нельзя — сразу враг народа.
Лёша отмалчивался. Он жил на автопилоте: работа, садик, ноутбук.
Оля – в тишине. И в наблюдении. За каждым жестом, взглядом, выдохом.
Она знала, что конец близко.
Через десять дней Раиса Сергеевна собрала вещи.
– Меня ждёт подруга в Ставрополе. Она мне всегда говорила: не влезай к ним. А я, дура, полезла. Ну да ничего. Бог им судья.
Оля кивнула.
– Вы оставили пару вещей в шкафу.
– Не возьму. Не хочу ничего. Только фотографии в рамке. Сын и внук – моё всё.
На прощание Лёша обнял мать.
– Мам…
– Всё хорошо. Просто не звони мне пока. Мне надо отдохнуть от всего этого.
Она ушла. И дом, казалось, выдохнул.
Неделю спустя Оля сидела в той самой комнате, где раньше стоял спортивный комплекс, теперь разобранный и унесённый в кладовку.
Смотрела на белую стену. В голове было пусто. Ни злости, ни радости.
Просто тишина.
Лёша сел рядом.
– Ты довольна?
– Нет.
– Мне тяжело.
– Мне тоже.
– Но она ведь правда старалась.
– Я не отрицаю. Только старалась она быть главной, а не помочь.
– Я думал, ты подружишься с ней.
– Я тоже думала. Но я не могу дружить с человеком, который каждый день делает больно, а потом говорит, что «это ради тебя».
Позже, разбирая шкаф, Оля наткнулась на тетрадку.
Пролистала страницы.
Чёткие подпункты. Краткие выводы. Местами даже с иронией.
Но это не было злостью. Это была хроника.
На последней странице — пусто.
Она взяла ручку. Написала:
13. Умение уйти — тоже навык
И поставила точку.
Села на диван. Закрыла глаза.
И вдруг вспомнила. Как Раиса Сергеевна однажды сказала ей на кухне, после какого-то особо «доброго» совета:
– Ты запоминай, Олечка, всё, что я говорю. Потом пригодится.
Оля усмехнулась.
– Ага, запишу ваш совет. У меня уже тетрадка есть — “Золотые методы свекрови”, – сказала она в пустоту.
Но теперь это была не боль.
Это было прощание.
А кто, по-твоему, ипотеку платил, пока ты бизнес строил? — вопрос от тещи повис в воздухе