— Да, идите! — крикнула хозяйка им вслед. — Идите! Только помните — я предупреждала!
В прихожей Оля торопливо надевала куртку. Руки дрожали так сильно, что не получалось застегнуть пуговицы.
— Дай я помогу, — тихо сказал Сергей.
— Спасибо. И прости за… за это все.
Чашки звякнули о блюдца резко, почти угрожающе.
Валентина Григорьевна расставляла парадный сервиз — тот самый, фарфоровый, что доставался только по особым случаям.
Сегодня был именно такой случай.
— Оля, где салфетки? Полотняные, не бумажные! — голос прорезал тишину кухни, как нож масло.
Дочь метнулась к шкафу, торопливо перебирая стопки белья.
Тридцать лет, а все еще бегает по первому окрику.
Руки дрожали — совсем чуть-чуть, но мать наверняка заметила.
— Не суетись. Мужчины это чувствуют. Слабость.
Оля молча разложила салфетки возле тарелок. Каждую — строго параллельно краю стола.
Так, как учила мать. Так, как правильно.
— Он придет в семь? — уточнила женщина, поправляя уже безупречную скатерть.
— В семь.
— Фамилия его как?
— Мама, я уже говорила. Воронцов. Сергей Воронцов.
— Воронцов… — женщина смаковала каждый слог. — Профессия?
— Программист. У него своя небольшая компания.
— Небольшая. Понятно. — В голосе прозвучало разочарование. — Возраст?
— Тридцать пять.
— Был женат?
— Нет.
— В тридцать пять не женат? — брови взлетели вверх. — Подозрительно. Либо маменькин сынок, либо…
— Мама, не начинай, пожалуйста.
— Что «не начинай»? Я забочусь о тебе. Кто еще позаботится?
Оля поставила на стол вазочку с печеньем.
Мать купила самое дорогое — французское, в красивой упаковке. Для спектакля.
Потому что это был именно спектакль.
Валентина Григорьевна готовилась к нему всю неделю с тех пор, как дочь робко сообщила о желании познакомить ее с «одним человеком».
— Одним человеком! — фыркнула тогда мать. — В твоем возрасте знакомят с женихами, а не с «одним человеком».
Хотя, конечно, после тридцати уже не особо выбирают.
Сейчас же она была само гостеприимство.
Стол накрыт, как для царского приема. Сама — в лучшем платье, с аккуратной укладкой.
Но Оля знала: под внешним радушием таится холодный расчет. И контроль. Постоянный контроль.
Звонок в дверь прозвучал ровно в семь.
— Иду! — Оля бросилась к прихожей, но мать опередила.
— Я открою. Хозяйка дома — я.
Сергей оказался именно таким, каким Оля его и описывала.
Среднего роста, приятное лицо, скромная улыбка. В руках — букет хризантем для хозяйки дома и коробка конфет.
— Очень приятно, Валентина Григорьевна, — он протянул руку для рукопожатия. — Сергей.
— Добро пожаловать, — женщина пожала руку, оценивающе глядя на гостя. — Проходите, проходите. Чай уже готов.
За столом началось то, чего Оля боялась больше всего. Допрос под видом светской беседы.
— Расскажите о себе, Сергей. Где родились, учились?
— Я москвич. Закончил МИФИ, программистом работаю.
— МИФИ… неплохо, — кивнула мать. — А родители?
— Мама преподавала в школе, папа — инженер на заводе.
— Живы-здоровы?
— Слава богу, да.
— А почему до сих пор холостяк? В вашем возрасте уже давно пора семью иметь.
Оля поперхнулась чаем.
Началось.
— Работа много времени забирала, — спокойно ответил Сергей. — Бизнес строил.
А теперь вот встретил Олю.
Он взглянул на девушку тепло, с нежностью. Та покраснела.
— Бизнес… — протянула хозяйка. — А что за бизнес?
— Мы специализируемся на автоматизации складских процессов.
Не очень романтично, но востребовано.
— Доходы стабильные?
— Мама! — взмолилась Оля.
— Что «мама»? Нормальный вопрос. Я должна знать, за кого моя дочь замуж идет.
— Все в порядке, — улыбнулся Сергей. — Я смогу обеспечить семью.
— А квартира у вас есть?
— Двухкомнатная, в Отрадном.
— Отрадное… — женщина поджала губы. — Далековато от центра.
— Зато тихо. И до метро близко.
— Машина?
— Есть. Не новая, но надежная.
Вопросы сыпались один за другим. О зарплате, планах на будущее, отношении к детям, к работающим женщинам.
Сергей отвечал терпеливо, но Оля видела: он начинает напрягаться.
— А вредные привычки у вас есть? — подалась вперед хозяйка.
— Мам, достаточно, — тихо сказала Оля.
— Ничего не достаточно! Я имею право знать, с кем моя дочь связывается.
«Связывается». Словно речь шла о сомнительной компании, а не о женихе.
Мужчина допил чай, аккуратно поставил чашку на блюдце.
— Валентина Григорьевна, я понимаю вашу озабоченность. Любая мать беспокоится за дочь. Но, может быть, некоторые вопросы лучше мне обсудить с Олей?
— С Олей? Почему это? — вспыхнула женщина. — Мы же семья! У нас секретов друг от друга нет.
Правда, Оленька?
Дочь молчала, глядя в тарелку. Щеки горели от стыда.
— Если вы собираетесь жениться на моей дочери, то должны понимать: она не одна.
У нее есть мать. Которая всю жизнь о ней заботилась, работала, чтобы дать образование…
— Мама, не надо…
— Надо! Пусть знает, что получает. Девочку не с улицы, а из приличной семьи. Педагог я, между прочим. Всю жизнь детей воспитывала.
Сергей кивнул:
— Я это ценю. И уважаю вашу заботу об Оле.
— Вот именно, заботу.
А что получается? Я тридцать лет жизни на нее потратила, а она — хоп! — и замуж за первого встречного.
— Он не первый встречный! — не выдержала Оля.
— А кто? Вы сколько встречаетесь? Месяц? Два?
— Четыре месяца, — прошептала дочь.
— Четыре месяца! — всплеснула руками мать. — Боже мой! За четыре месяца разве можно человека узнать?
— Можно, если есть желание, — спокойно заметил жених.
— Желание! — фыркнула хозяйка. — А вы знаете, что Оля с детства болезненная? Что у нее проблемы с давлением? Что она не умеет готовить толком?
— Мам!
— Что «мам»? Пусть знает правду! А то потом говорить будет, что мы его обманули.
Мужчина посмотрел на Олю с нежностью:
— Я знаю, какая она. И люблю именно такой.
— Любовь — это хорошо, — кивнула женщина. — Но семья — это быт. Каждый день.
А быт — это умение вести хозяйство, готовить, убирать. Оля этого не умеет. Я за нее все делала.
— Научится.
— В тридцать лет? Поздновато.
Воцарилась неловкая тишина. Сергей смотрел на Олю, та — в тарелку. Валентина Григорьевна торжествовала молча.
— Хорошо, — наконец сказал мужчина. — Я понял вашу позицию. Но решение принимать не вам.
— Как это не мне? — возмутилась женщина. — Я мать!
— Но Оля — взрослый человек.
— Взрослый! — расхохоталась мать. — Да она и шагу без меня ступить не может!
Кто ей работу нашел? Я! Кто диплом ей помогал писать? Я! Кто…
— Мама, замолчи! — взорвалась Оля.
Слова повисли в воздухе. Дочь никогда не повышала голос на мать. Никогда.
— Что ты сказала? — побледнела женщина.
— Я сказала — замолчи. Хватит меня позорить.
— Позорить? Я тебя позорю?
— Да! Устраиваешь допрос, выспрашиваешь про деньги, рассказываешь про мои болезни!
— Я забочусь о тебе!
— Ты меня контролируешь! Всю жизнь контролируешь!
Сергей осторожно встал из-за стола:
— Может, мне лучше уйти? Вы разберитесь между собой…
— Нет! — Оля схватила его за руку. — Останься.
— Останься, — ядовито передразнила мать. — Послушай, какую неблагодарную дочь я вырастила.
— Неблагодарную? — у Оли дрожал голос. — Я всю жизнь делала то, что ты хочешь!
Поступила в институт, который ты выбрала! Работаю там, где ты устроила! Не даешь вздохнуть, из дома не отпускаешь!
— Не отпускаю? Да кто тебя держит? Дверь не заперта!
— Зато заперт мозг! Ты мне тридцать лет внушала, что я без тебя пропаду! Что я ничего не умею, ни на что не способна!
— Потому что это правда!
— Неправда!
Оля встала, подошла к окну. Руки тряслись, но голос стал тверже:
— Я выхожу замуж за Сергея. И съезжаю от тебя.
— Куда? — захохотала мать. — В Отрадное? В двухкомнатную? Да ты там с ума сойдешь!
— Не сойду.
— Сойдешь! Через месяц приползешь обратно! Будешь просить прощения!
— Не буду.
— Будешь! Потому что ты слабая! Зависимая! Инфантильная!
Сергей не выдержал:
— Хватит! Нельзя так говорить с дочерью!
— А вы не лезьте! — взвилась женщина. — Это наши семейные дела!
— Теперь и мои тоже, — твердо сказал он.
— Отлично! — захлопала в ладоши мать. — Прекрасно! Тогда катитесь оба! Только учтите — назад дороги не будет!
— Что ты имеешь в виду? — повернулась Оля.
— Имею в виду, что если ты уйдешь, то больше не дочь мне. Наследства не получишь. Квартиру продам, деньги потрачу. И разговаривать с тобой не буду.
— Мам…
— Никакая я тебе не мама! Мать — это та, которую любят и поддерживают. А ты меня предаешь!
— Я не предаю! Я просто хочу жить своей жизнью!
— Своей жизнью! — передразнила женщина. — А кто тебе эту жизнь дал? Кто поднимал, кормил, одевал?
— Ты. Но это не значит, что я должна быть твоей собственностью!
— Значит! Именно это и значит! Я в тебя столько вложила!
— Я не инвестиция! Я человек!
— Человек? — расхохоталась мать. — Человек, который бросает мать!
— Я не бросаю! Я выхожу замуж!
— Одно и то же!
Сергей подошел к Оле, обнял за плечи:
— Пойдем. Не стоит продолжать этот разговор.
— Да, идите! — крикнула хозяйка им вслед. — Идите! Только помните — я предупреждала!
В прихожей Оля торопливо надевала куртку. Руки дрожали так сильно, что не получалось застегнуть пуговицы.
— Дай я помогу, — тихо сказал Сергей.
— Спасибо. И прости за… за это все.
— Не за что прощать. Понимаю, как тебе сейчас тяжело.
— Она не всегда такая. Просто… боится меня потерять.
— Знаю. Но это не дает права так себя вести.
Они вышли на лестничную площадку. Из-за двери доносились рыдания. Они спускались по лестнице молча. У подъезда жених остановился:
— Оля, если хочешь подумать еще…
— Не хочу, — перебила она. — Я думала тридцать лет. Хватит.
— Тогда поехали ко мне. Обсудим, как дальше жить.
— Поехали.
Они сели в машину. Мужчина завел мотор, но не тронулся с места.
— Что-то не так? — спросила Оля.
— Смотрю на окна. Твоя мать стоит и смотрит на нас.
Оля подняла голову. В окне кухни маячила знакомая фигура.
— Машет? — спросила она.
— Нет. Просто стоит.
— Тогда поехали. Пусть стоит.
Машина тронулась с места. Оля не оглядывалась.
А в квартире на пятом этаже Валентина Григорьевна стояла у окна и смотрела, как исчезают в ночи задние огни автомобиля. Потом прошла в комнату дочери, села на кровать.
Все было на своих местах. Книги, которые она выбирала. Одежда, которую покупала. Диплом на стене — тот самый.
Тридцать лет она формировала эту жизнь. Тридцать лет была центром вселенной для единственного близкого человека. Теперь центр сместился.
Год спустя Валентина Григорьевна сидела в той же кухне, за тем же столом. Но теперь стол был накрыт только для одного человека.
Дочь не звонила. Не приходила.
Женщина знала от соседей, что Оля вышла замуж. Что живет в Отрадном. Что родила сына.
Внук. У нее есть внук, которого она никогда не видела.
Она допила остывший чай, убрала чашку в мойку. Прошла в комнату, включила телевизор. Очередной сериал про семейные драмы.
Валентина Григорьевна выключила телевизор и пошла спать. Завтра будет еще один день. Такой же пустой и одинокий, как сегодня.
Она добилась своего — дочь действительно узнала, каково это — жить без матери. Правда, и сама узнала, каково это — жить без дочери.
Месяц на то, чтобы вы съехали из моей квартиры