Вы не перепутали? Это не ваш холодильник, — напомнила Лена гостям

— Ты только не смотри на хлам, ладно? Мы тут ещё не до конца обжились, — виновато сказала Лена, пропуская в квартиру Надю с её Артёмом.

Надя была двоюродной сестрой Ленина мужа, приехала «на пару недель», пока в Туле у них решаются вопросы с жильём. А пока — вот они, с рюкзаками, пакетом из «Магнита» и даже с маленькой собачкой, которую никто заранее не анонсировал.

— Ух ты, как у вас уютненько, — Надя оглянулась и улыбнулась. — Маленькая, конечно, но ничего. Нам бы только перекантоваться.

Лена украдкой посмотрела на мужа. Костя молчал, только пожал плечами. Он всегда был мягким, особенно с роднёй. Лена знала, если кто попросит — он, скорее, отдаст последнее, чем откажет.

— Мы в гостиной на полу постелим, — сказала Лена, стараясь говорить спокойно. — Кровать, увы, одна, для нас.

— Конечно, мы не наглые, — засмеялась Надя. — Мы тут вообще тише воды, ниже травы будем. Правильно, Тём?

Артём кивнул, жуя орешки прямо из пакета. Крошки сыпались на пол.

Сначала действительно всё было тихо. Первый день. Второй. На третий Лена пришла домой с работы и застала на кухне Артёма, который, развалившись на табуретке, ел ложкой из кастрюли. Их кастрюли.

— Ты доедай, доедай, — сказала Надя, заметив Лену. — А то потом неудобно будет, если испортится. Вы же всё равно не доели.

«Мы» и «вы». Уже разделение. Уже «доели», хотя это был ужин, который Лена собиралась подогреть себе и Косте.

— Мог бы разогреть в тарелке, — только и сказала она.

— А смысл? Всё равно в животе перемешается, — усмехнулся Артём.

Костя пришёл позже и, когда Лена рассказала, только развёл руками:

— Ну, ничего. Главное, чтобы ненадолго. Две недели — это ж немного. Перетерпим.

Лена знала, как умеет терпеть. Но была и уверена: что-то подсказывало — не две недели это будут.

Через неделю гости прочно обосновались. Надя утром первой бежала в ванную, задерживалась там минут на сорок. Собачка лаяла, когда Лена выходила в коридор, и однажды даже наделала лужу в её ботинки.

— Я ж не специально! — развела руками Надя, когда Лена прямо об этом сказала. — Она у нас стрессует. Новая обстановка. Не обижайся, Лен. Ты ж понимаешь, что это временно.

Но «временно» тянулось всё дольше. Лена начала уставать: приходя домой, она вместо отдыха сталкивалась с тем, что вся посуда грязная, мусор — не вынесен, а из её крема кто-то выдавил половину.

На работе она держалась — не жаловалась. Только Таня, коллега, как-то сказала:

— У тебя вид как у человека, у которого дома бедствие. Что, ремонт затеяли?

— Хуже, — буркнула Лена. — Родственники приехали.

Однажды в субботу, проснувшись пораньше, она услышала громкие голоса. На кухне. Подошла. Артём стоял, держал в руках её тостер.

— Я говорю, это не для мяса, понял ты или нет? — кричала Надя. — Ты в тостер сардельки пихаешь, ты в своём уме?

— Там нагревается, чего ты орёшь! — огрызался Артём.

Лена постояла секунду и вернулась в спальню. Уже не злилась. Было странное чувство, как будто её жизнь кто-то разложил по полкам и выбросил лишнее. А она и не заметила.

На следующий день Лена аккуратно села рядом с Костей.

— Послушай, может, нам поговорить с ними? Ну, хотя бы по-человечески объяснить, что это уже перебор?

Костя почесал затылок:

— Мне неудобно. Надя же не чужая. Ну, правда, чуть-чуть потерпи.

— Я устала терпеть, — честно сказала Лена. — Это уже не «гости». Это паразиты.

Он отвернулся. Как всегда, когда не хотел спорить.

Соседка снизу, Зинаида Павловна, как-то остановила Лену на лестнице:

— Это ваши, да, с собакой? Она в подъезде нагадила. Прямо у лифта. Извините, но кто убирать будет?

— Я, — автоматически ответила Лена и побежала в магазин за хлоркой.

Через полторы недели Лена нашла в шкафу свою юбку. С чужими пятнами и запахом чужого парфюма. Надя, когда Лена спросила, только хмыкнула:

— Ну, ты ж сама на работу в брюках. Я взяла разок, думала, не заметишь.

— Без спроса?

— Ну чего ты начинаешь? Подруга, что ли, чужая?

И вот в тот момент у Лены впервые возникла мысль: «А может, я правда слишком мягкая?»

— Поговорим вечером, — сказала она Косте. — Либо они ищут, где жить, либо я.

— Не драматизируй, Лен. Они ж пока без вариантов. Потерпим.

Лена не ответила. Потому что уже не чувствовала себя хозяйкой в собственном доме.

Она чувствовала себя… нахлебницей. Или горничной.

Второй месяц пошёл. Две недели давно истекли, но Надя и Артём никуда не собирались.

— Квартиру нам пока не одобрили, — объяснила Надя, закручивая бигуди на своей голове прямо в центре кухни. — Банк тянет. Да и с документами там… Запутались. А снимать дорого. У вас же всё равно не тесно.

На кухне было тесно. На кухне было невыносимо.

Лена начала оставаться на работе допоздна. Не из-за авралов, просто потому что идти домой не хотелось. В комнате — чужие вещи. В ванной — чужие полотенца. В холодильнике — чужая еда, которую покупала она.

Однажды она вернулась поздно и застала Надю в её халате. Халате, который Лена берегла для уютных домашних вечеров.

— Чего ты так смотришь? — удивилась Надя. — Постиран же. Не воняет.

Лена прошла мимо и только в ванной тихо заплакала.

Костя… Костя будто растворился. Он либо на работе, либо в наушниках, либо с виноватым лицом. Иногда помогал Наде подключить что-то к телевизору или заказывал доставку, когда в холодильнике пусто.

— Я понимаю тебя, — говорил он. — Но давай без скандалов. Ну правда, Лен. Давай просто подождём. Они же не навсегда.

— А сколько ещё? — спросила она. — Ещё месяц? Год? Пока я не сойду с ума?

Костя не ответил.

Подруга Лены, Катя, пригласила её в кафе.

— Слушай, а ты точно не перегибаешь? — спросила она после рассказа. — Ну да, неудобно, но они ж не вечно.

— Катя, они едят из кастрюль, спят до обеда, ничего не убирают, забрали у меня половину дома. А когда я открываю рот — я же и виновата.

— Да уж, — сказала Катя, потупив взгляд. — Это, конечно, наглость.

— А Костя молчит. Он сам будто их боится. Или не хочет портить отношения. Хотя со мной — уже всё испортилось.

На работе всё чаще ловили Лену на рассеянности. Она забыла сдать отчёт, забыла поздравить коллегу с днём рождения, а однажды оставила сумку в маршрутке.

— Лен, ты не заболела? — осторожно спросила Таня.

— Да просто дом у меня больше не дом. Съезжать надо — и то проще, чем выгонять гостей.

Затем случился эпизод с Антоном. Это был младший брат Кости, весёлый парень, всегда поддерживал Лену.

Он зашёл как-то вечером:

— Привет! Ну что, ещё не уехали наши тунеядцы?

Надя услышала. Сцена была знатная.

— Ах, тунеядцы? — закричала она. — Мы тут подыхаем в этой дыре, а нас оскорбляют? Да вы просто не хотите помогать! Всё на Лену свалили! А сами — белые и пушистые!

— Я вообще-то к брату зашёл! — отмахнулся Антон. — А ты не ори, как на базаре.

Артём выскочил из кухни с банкой пива:

— Ты с кем базаришь, клоун?

Костя вмешался, сгладил. Все разошлись. Но Лена больше Антона не звала. Не из-за него — просто не хотела, чтобы кто-то ещё видел этот бардак.

Однажды ночью Лена проснулась — в коридоре шум. Вышла — Артём встал у холодильника, рывком открыл дверцу, заглянул, взял пластиковую коробку с надписью «Лена» и пошёл на кухню.

— Ты что, офигел? — спросила она.

— А чё? Там было. Я взял.

— Это мой обед на завтра. Подписан.

— Да ладно тебе, я потом компенсирую. Куплю сосисок.

Лена стояла в тёмном коридоре босая. На ней была ночная рубашка и усталость за два месяца. И ни одного свидетеля. Ни поддержки.

— Слушай, — сказала она Косте на следующий вечер. — Это не жизнь. Это свинство. Я больше не могу. Ты говоришь — «потерпи», но сколько?

— Да я сам уже… не знаю, — устало ответил он. — Они вчера говорили, что ещё неделя максимум.

— Они говорили это в прошлом месяце.

Костя вздохнул:

— Ну… Я с ними поговорю.

Он не поговорил. А на следующий день Лена нашла в мусоре чек на косметику — ту самую, которую она недавно искала в ванной.

И ещё одно: из морозилки исчезла коробка с замороженными голубцами. Лена потратила полвоскресенья, чтобы их наделать.

Когда она спросила, Надя только пожала плечами:

— Там срок подходил. Мы решили доесть. А ты ж не писала, что они тебе на потом.

Лена всё меньше говорила с Костей. Не было сил. Они жили рядом, но не вместе.

А Надя и Артём чувствовали себя всё вольготнее. Они начали звать друзей. Один раз на кухне собрались пятеро. Слушали музыку, курили на балконе, смеялись.

— Это квартира моих родственников, я тут почти как дома, — заявила Надя кому-то по телефону.

А потом, на выходных, Артём заказал доставку и даже не стал распаковывать.

— Лен, ты посуду моешь, тебе и перекладывать, — бросил он ей, проходя мимо.

Это было последнее.

Лена взяла коробку, вышла в подъезд и аккуратно вывалила еду в мусорный бак. Потом вернулась.

Никто ничего не заметил. Ели другое. Из её кастрюль.

Той ночью она не спала. Думала. Впервые не плакала. Было пусто, но ясно. Как перед бурей.

Утро понедельника. На кухне — запах пережаренного лука, чьи-то носки под стулом, пластиковый контейнер с объедками прямо на подоконнике. Лена стояла в дверях и смотрела, как Надя с наслаждением ест омлет.

— Ты не против, я твои яйца взяла? Там в упаковке ещё пара осталась.

— Конечно, не против, — ответила Лена ровным голосом. — Я же для вас всё покупаю.

— Ну не начинай, — поморщилась Надя. — Мы же договаривались: вы нас приютили, мы вам потом поможем.

— Ага. Только я уже не помню, что вы хоть раз предложили эту помощь.

В комнате послышался кашель — проснулся Артём.

— Лен, ты кофе не варила? — крикнул он из комнаты. — У меня кружка пустая.

— А руки у тебя где? — не выдержала она.

Надя удивлённо подняла брови:

— Что ты вечно заводишься? Мы же не даром тут живём. Я вот вчера постирала всем полотенца!

— Моим порошком. В моей стиралке. И моё полотенце потом повесила в угол мокрым.

— Ты психуешь из-за тряпок?

Лена резко повернулась и вышла. Захлопнула дверь. В спальне она села на кровать и посмотрела в окно.

На улице шёл дождь.

Она достала телефон и открыла заметки. Пролистала список покупок. Почти все продукты, купленные на выходных, исчезли. И никто даже не сказал «спасибо».

Вечером Костя вернулся усталый, с зонтом и каплями на куртке. Она встретила его у двери:

— Надо поговорить. Сейчас. Без «давай потерпим».

Он опустил глаза.

— Я знаю.

— Тогда скажи им. Либо ищут квартиру, либо уходят. Я больше не буду жить так. Если хочешь — иди с ними.

Он посмотрел на неё долго, потом кивнул.

— Хорошо. Я скажу.

Но он не сказал.

Прошла ещё неделя. А потом ещё одна. И в одну из суббот утром Лена проснулась от грохота в кухне.

Вышла — и не поверила глазам.

Надя, в Лениных тапочках, разгребала холодильник. На столе — вытащенные контейнеры, подписанные пакеты, даже замороженный фарш.

— Что происходит?

— Да мы порядок наводим! — бодро откликнулась Надя. — А то у тебя всё забито. Мы своё положить не можем.

— Своё?

— Мы тут купили кое-что. Рыбу там, колбаску. Надо же куда-то девать. Освобождаем.

— Ты вытаскиваешь мою еду. Которую я готовила. Которую я купила.

— Ну ты же нам не враг? — усмехнулась Надя. — Тем более, тут половина просрочена. Вот смотри — творог, уже шестой день открыт.

Лена подошла, открыла холодильник. Внутри — всё перевёрнуто, её контейнеры сдвинуты, кусок пирога, испечённого ею вчера, лежит в полиэтилене, приплюснутый к задней стенке.

Она достала контейнер, открыла — внутри лежали дольки яблока, вперемешку с чем-то липким и зелёным.

— Это моё. Я брала на обед. Сегодня. Это не выбрасывается.

— Ну, если бы ты вчера ела, может, оно бы и не лежало, — сказала Надя и усмехнулась. — Мы ж не знаем, что у тебя тут стратегические запасы.

Лена застыла. Всё внутри будто застыло. Ни гнева. Ни слёз. Только пустота. И ясность.

Она медленно повернулась к Наде, посмотрела ей в глаза и сказала твёрдо:

— Вы не перепутали? Это не ваш холодильник, — напомнила Лена гостям.

Молчание повисло на несколько секунд. Потом Артём, зайдя на кухню, захохотал:

— Лен, ну ты как будто в сериале выступаешь. Жестко, но красиво.

Надя хихикнула, но чуть неуверенно.

— Ладно-ладно, не кипятись. Всё поставим обратно, не психуй. Мы ж просто… ну, тебе помочь хотели. Очистить тут.

— Вы не очищаете. Вы захватываете, — тихо ответила Лена. — Как в фильмах. Только без лазеров и шлемов. Просто — в чужой дом. Без спроса. И думаете, что всё можно. А нельзя.

Она вышла из кухни, не слушая, что говорят.

Через час она собрала два пакета с вещами. Своими. Подошла к Косте, который сидел, как обычно, с наушниками.

— Я ухожу. Жить в этом дурдоме больше не буду.

Он снял наушники и только шевельнул губами:

— Лен…

— Или они, или я. Больше никаких «потерпи». Вечером решим.

Он не встал. Только кивнул.

Вечером, когда Лена вернулась, в квартире всё было как обычно. Только Надя весело рассказывала кому-то по телефону:

— Да, я у двоюродного. Мы пока тут. Ну как, уже почти свои. Она на работе сутками, а мы тут потихоньку обживаемся. Главное — не шуметь особо и быть вежливыми.

Лена вошла на кухню, поставила сумку. Надя даже не обернулась.

— Ты пирог ещё будешь печь? — спросила она. — У тебя, кажется, в шкафу мука была. Мы тут планируем пиццу сделать. Артём купил колбасу.

Лена молча открыла холодильник. Посмотрела на фарш, обмотанный чужим пакетом. На банку с надписью «соус», которую она не ставила.

Потом захлопнула дверцу.

И ушла в комнату.

Конфликт не закончился.

Костя ничего не сказал. Надя продолжала хозяйничать. Артём жарил котлеты. Холодильник — уже не её. Дом — не её. Муж — не её. Только чувство, что всё, что было важным, расплылось между «немножко помочь», «временно пожить» и «не психуй».

А внутри крепло одно-единственное желание: вернуть своё. Или уйти навсегда.

Они ждали, что она привыкнет. Что всё утихнет.

Но Лена уже начала собирать себя. По кусочкам. Без лишних слов.

И, может быть, в следующий раз она не просто напомнит.

Может быть, она откроет дверь. И попросит выйти.