А тебе, Сашенька, квартира, а Тане - дача с долгами, - объявила мать детям

— Это Танечке надо помочь. У неё ребёнок маленький, ипотека, работа нервная. А ты, Саша, у тебя всё есть. — Голос матери всегда был мягкий, даже когда она произносила вещи, от которых внутри всё ломалось.

Саша сидела на краю табурета, пальцы сцеплены, ногти врезаются в кожу ладони. Не первый раз, не первый год этот разговор. Но каждый раз — как первый.

— У меня есть только комната в коммуналке и работа на полторы ставки. Но, да, конечно, у меня всё есть, — она говорила спокойно, почти бесцветно. Это была её единственная защита — спокойствие.

Они сидели на кухне. Мать наливала Танечке чай, добавила две ложки сахара, как та любит. Саша наливала себе сама. В этой кухне на Степной всё было давно разделено — кружки, взгляды, даже молчание.

Саше было двенадцать, когда Таня родилась. Отец тогда ещё был, но вскоре ушёл. Саша рано поняла, что “ты же старшая” — не просто слова, а приговор.

— Посиди с Таней, я задержусь, — мать уходила утром, оставляя ключ и короткие указания. Потом было: «Таня не выспалась — ты шумела», «Она плачет — ты её не так держала», «Не злись, она же маленькая». И так — до самого отъезда Саши в институт.

Институт был в другом городе. Свобода — впервые в жизни. Она снимала угол у старушки, подрабатывала, ночами учила. Никакой поддержки — только редкие звонки и постоянные упрёки: «Ты совсем не звонишь», «Таня скучает», «Могла бы на каникулах домой».

Но домой Саша ехала всё реже. После универа — работа, съёмное жильё, попытка как-то устроиться. Ей не было ни до свиданий, ни до тусовок. Надо было выживать.

— А ты помнишь, как ты меня с садика забирала? — Таня лукаво улыбается. — Все думали, ты моя мама.

Саша кивает. Помнит. И как не хотелось идти за ней. И как другие мамы смотрели странно, когда девочка семи лет обнимала подростка: «А это кто, сестра?»

Сейчас Таня взрослая. Замужем. В декрете. Работает удалённо, но всегда занята. Муж — то работает вахтами, то “между проектами”. Ипотека. Машина в кредит. Молодая семья, как все. Но помощь им нужна постоянно.

— Саша, ты можешь помочь с ремонтом в детской? Мы сами не справимся. Ну, ты же всегда умела…

Саша помогает. Оплачивает материалы, заказывает мастера. Без претензий. Без “вернёшь потом”. Потому что Таня — младшая. У неё ребёнок. У неё сложнее.

— Тебе не кажется, что ты всё время ей должна? — спрашивает Костя, коллега. Иногда они пьют кофе на обеденном перерыве.

— Кажется. Но от этого ничего не меняется. Мама видит только Таню.

Костя пожимает плечами. Он не лезет, но его взгляд говорит всё. И Саша это ценит. У них с Костей что-то есть. Пока неясное. Но настоящее. Единственный человек, кто не требует, не шантажирует виной.

Последняя капля? Нет, ещё не сейчас. Пока — накопление. Пункт за пунктом. Таня скидывает Саше список лекарств — “племянник заболел, не до аптеки, ты ближе”. Мама звонит: “Ты Танечке не забыла отнести? Она волнуется”.

Саша берёт такси, едет, вручает пакет. Таня даже не открывает дверь — “Поставь на коврик, у нас тут всё заражено”.

На обратном пути Саша смотрит в окно. Город серый, промозглый. И ощущение, будто всю жизнь она идёт против ветра с рюкзаком, набитым чужими заботами.

Семейный чат пестрит фотками Таниного ребёнка, обсуждениями, что лучше: логопед или нейропсихолог. Сашины новости — как будто не видят. Ни про премию, ни про переезд в отдельную комнату, ни про выступление на конференции.

— У тебя всё хорошо, Саш, ты же у нас умничка, сама всё можешь, — говорит мама. И от этого — только холоднее.

Весна в этом году пришла резко, как по команде: снег сошёл за три дня, на деревьях в одночасье появились почки, соседи вытащили табуретки на балконы. Саша шла по рынку, выбирая зелень, и старалась не думать, что сегодня воскресенье — значит, снова ехать к маме.

— Таня с малышом приедут позже, — встретила её мать, не здороваясь. — А ты пока картошку почисти. Она вчера взяла какую-то “пальчики оближешь”, но по мне так — вялая. У тебя, Саша, вкус лучше. Руками чувствуешь.

Саша молча пошла на кухню. В детстве она бы обрадовалась такому “признанию”. Сейчас — нет. Сейчас она знала: комплименты матери — это прикорм. За ними всегда просьба. Или претензия.

Когда Таня приехала, Саша как раз убирала со стола. Мать бросилась к внуку, зацеловала, посадила на колени. Тане даже не пришлось снимать куртку — всё сделали за неё.

— Ох, как же вам трудно! — приговаривала мать. — Всё на тебе, Тань. Ты у нас герой. И муж твой тоже, конечно. Работает, старается…

Саша поставила кастрюлю в раковину, вытерла руки. Ей не хотелось ни садиться, ни участвовать. Только уйти. Но “семейный обед” — святое.

Позже, вечером, Таня осталась поговорить.

— Слушай, ты на меня не обижайся, — начала она, пока Саша надевала куртку, — просто мне сейчас действительно тяжело. Если бы ты была на моём месте…

— Я была. Когда работала по двенадцать часов, когда жила с чужими, когда болела одна в съёмной квартире, — голос Саши дрожал. — Только тогда никто не считал, что мне тяжело.

Таня замолчала, склонив голову.

— Но ты же справилась, — прошептала она.

Саша кивнула. Именно. Справилась. А значит — можно не считать. Не учитывать. Не уважать.

Через неделю был семейный “совет”. Неофициальный, но с повесткой: что делать с дачей. Отец давно оставил её матери, но оформлять ничего не стал. Домик — покосившийся, участок — зарос, но участок хороший. Пять соток. А главное — документы теперь можно узаконить. И продать. Или оставить.

— Я думаю, это надо решать вам, — сказала Саша. — Это не моё. Я в этом не жила, не строила, не ездила. Пусть мама решает.

— Да ну тебя, Саша, — отмахнулась мать. — Всё, что в семье — общее.

— Не всё, — спокойно ответила Саша. — У меня своя жизнь. И своё жильё — крохотное, но своё.

— Тань, а вы бы туда ездили? — повернулась мать к младшей. — Ну, если бы отремонтировать. Всё-таки ребёнку воздух, огород…

— Конечно! — оживилась Таня. — Только нам сейчас не потянуть. Там крыша течёт, забор сгнил. Мы бы с радостью, но…

Саша слушала молча. Предложение витало в воздухе, как запах несвежего молока. Кто-то должен вложиться. Кто-то, у кого “всё есть”.

Вечером того же дня Саша встретилась с Костей. Они сидели в кафе, у окна. Он ел мороженое с вареньем, а она — ковырялась в сырниках.

— Ну что на этот раз? — он спрашивал мягко. Без давления.

— Дача. — Она усмехнулась. — Сгнившая, но с “большим потенциалом”.

Костя склонил голову:

— А ты что?

— Я — “всё могу”. Опять. Молча. Скинуться, подлатать, организовать. А потом — “спасибо, Саша, без тебя бы не справились”.

— И всё?

— И всё.

Он молчал. Потом спросил:

— Ты хочешь, чтобы они тебя поблагодарили?

Саша долго думала. Потом качнула головой:

— Я хочу, чтобы меня перестали использовать.

В тот же вечер она написала матери длинное сообщение. Без упрёков. Просто факты: сколько раз помогала. Сколько денег вложила. Сколько раз выручала.

Ответ пришёл быстро:

“Ты что, считаешь, что тебе кто-то должен? Мы же семья. Я думала, ты добрая. Тане тяжело, а ты считаешь копейки. Жаль. Очень жаль.”

Саша перечитала несколько раз. Было обидно. Но не больно. Впервые — не больно.

Через неделю мать позвонила:

— Приезжай в субботу. Надо поговорить. Я всё решила.

Саша долго думала, ехать ли. Всё внутри сопротивлялось: снова слушать, снова объяснять, снова чувствовать себя виноватой. Но что-то подсказывало — если не поедет сейчас, мама сама больше не позовёт. А Таня потом будет названивать каждый вечер.

Она приехала чуть позже назначенного. Нарочно. На пороге стояла Таня, с ребёнком на руках и сосредоточенным лицом.

— Мама в зале. Ждёт. — Голос у неё был напряжённый. Ни намёка на обычную лёгкость.

Саша прошла внутрь. Мать сидела за круглым столом, как на собрании. Перед ней лежали бумаги.

— Я всё подготовила, — начала она, не поднимая глаз. — Мы должны быть честными друг с другом. Я больше не хочу, чтобы между вами были недомолвки. Семья — это не поле боя. Я поговорила с юристом…

Саша вздохнула. Бумаги — это серьёзно. Похоже, мать действительно решила что-то “разрулить”. На секунду мелькнула надежда: может, впервые в жизни справедливо?

— …и решила разделить всё при жизни. Чтобы потом не было ссор и претензий.

Таня села рядом. Лицо ничего не выражало.

— У нас две основные вещи — квартира и дача. Я подумала: квартира достанется тебе, Сашенька, а дача — Тане.

Наступила тишина.

Саша смотрела на мать. Потом на Таню. Потом на бумаги. И снова на мать. Всё внутри сжалось — не от обиды, от усталости. Её будто снова потащили по кругу. Всё повторялось. Только теперь — официально.

— Квартира… — осторожно сказала она. — Это значит, что ты на меня её перепишешь?

Мать подняла глаза. Лицо смягчилось.

— Ну… когда придёт время. Пока я жива, я в ней живу. А ты пока в коммуналке. Вот и будет тебе потом своё жильё.

— А сейчас?

— А сейчас ты… как и была.

Таня чуть опустила голову. Не вмешивалась. Не смотрела в глаза.

— А дача? — Саша кивнула на бумаги.

— Я уже оформила дарственную. Там надо налоги платить, оформлять землю. Тане с мужем проще. У них ребёнок, вон — пусть хоть воздухом дышит.

Саша медленно кивнула.

После этого разговора она не сказала ни слова. Просто ушла. На улице было тепло. Люди шли с пакетами, кто-то ел мороженое, кто-то спорил на остановке. А у неё внутри всё стихло. Не было ни злости, ни боли. Только отчётливое понимание: больше ждать нечего. Никогда.

Через два дня она сняла комнату поближе к работе. Коммуналка надоела. Старье, сырость, соседка с тараканами. Костя помог с переездом. Молча. Без вопросов. Принёс старый торшер, который “не нужен, но жалко выбросить”.

— Спасибо, — только и сказала она.

— А тебе спасибо, что наконец начала жить своей жизнью, — ответил он и улыбнулся. — Не поздно.

Мама позвонила через неделю.

— Ты обиделась, да?

— Нет. Просто я наконец поняла, что не обязана быть вечно удобной.

Молчание.

— Ты такая холодная стала, — выдохнула мать. — Я думала, ты у меня добрая. Неужели тебе не жалко Таню?

Саша закрыла глаза.

— Знаешь, что мне жаль? Свою молодость. Свою тишину. Свою жизнь, которую я прожила, делая чужое удобным. Но знаешь что? С меня хватит.

Она отключила. Не ссорясь. Просто — выключила голос.

Прошло две недели. Вечером Таня написала сообщение:

“Я знаю, ты злишься. Но ты же понимаешь, что у меня выбора не было? Мама сама решила. Мы с Сашкой к даче сами, без тебя. Не переживай.”