Когда Люба с Лёшей купили дом в садовом товариществе, это казалось лучшим решением. Тихо, зелено, воздух свежий, а главное — участок недалеко от города. Соседи вроде нормальные, контингент разный: кто-то живёт круглый год, кто-то только летом появляется. Они как раз и собирались переехать на постоянку: надоела тесная двушка в панельке и суета вокруг.
Дом взяли с рук, от прежних хозяев осталась печка, кое-какая мебель и даже добротная теплица. Первые месяцы носились, как угорелые — утепляли, обживались, строили сарай под дрова, искали бригаду для пристройки. Люба работала из дома, редактор на фрилансе, а Лёша таскал провода и щитки — электрик в крупной компании. Вроде всё наладилось.
А потом приехали гости.
Не те, которых ждёшь, с тортиком и хорошими новостями. А те, что будто сами собой появляются и не думают уезжать.
— Привет, родненькие, — с порога протянула Вероника, сводная сестра Лёши. — Не ждали? А мы вот и на недельку.
Позади неё втащился Марат — высокий, сутулый, с равнодушным лицом и вечным телефоном в руке. Их дочь, Ясмина, с ярко-синими косичками и колонкой на плече, молча прошла мимо Любы, даже не поздоровавшись.
Лёша растерянно улыбнулся:
— Ну… проходите. На недельку так на недельку.
Вероника была сестрой Лёши по отцу. Жили они в разных городах, общались редко, больше по праздникам. Но после того как Веронику сократили на работе, а Марат ушёл в «свободное плавание» — снимал «контент для блога», как он говорил, — жизнь у них пошла под откос. И теперь они «искали варианты».
— Тут так просторно! — оценила Вероника. — Нам бы вон ту комнату, с окном на сад. Ясмина в зале ляжет, она не капризная.
Люба промолчала. Она только накануне вымыла тот самый «зал» после ремонта.
— Давайте сразу договоримся, — сказала она за ужином. — Мы работаем, вставать надо рано. И продукты покупаем на семью. Что-то — общее, что-то — за свой счёт. Лёша покажет, где магазин. Ну и дрова, вода — всё не просто так.
Вероника закатила глаза:
— Конечно, мы не халявщики. Мы — партнёры. Поможем, чем сможем.
Первый день прошёл спокойно. Второй — с напрягом.
На третий день Марат не сдержался:
— А чего у вас кофе нормального нет? Этот ваш «зерновой» кислый. Я растворимый люблю.
А потом началось. Вероника всё время пекла блинчики, но не убирала сковородку. Марат занимал ванную на сорок минут. Ясмина включала музыку в семь утра. Из кухни пропадала колбаса, которую Люба оставляла Лёше в контейнере. А когда она заикнулась о том, что продукты лучше не трогать без спроса, Вероника искренне удивилась:
— Да ладно тебе. Мы же семья!
Семья, конечно. Но ведь границы тоже бывают.
Через неделю гости не уехали.
— Тут так классно, — сказала Вероника, закутавшись в плед на крыльце. — Можно мы пока здесь обживёмся? Пока аренда в городе дорогая, подождём.
Люба почувствовала, как сжимается живот. Подождём? А срок какой? И как им жить — втроём с нахлебниками?
Лёша пробовал поговорить с сестрой:
— Вероник, ну правда, мы не рассчитывали…
— А я тоже не рассчитывала, что меня из отдела выкинут, — вспылила та. — Где нам жить, под мостом? Ты же не бросишь нас?
Люба заметила, что Лёша опустил глаза.
В ту ночь она почти не спала. Её дом стал казаться ей чужим. Она с трудом засыпала под басы из колонки Ясмины и представляла, как с утра снова варит всем кашу и собирает за всеми чашки.
И думала, как так вышло, что они превратились в обслуживающий персонал.
Через две недели в доме стало совсем невыносимо.
Каждое утро начиналось одинаково. Ясмина громко смотрела свои тиктоки на колонке, Марат варил себе кофе и пачкал плиту, оставляя липкие разводы. Вероника в халате и с маской на лице лениво жаловалась, что «спина болит от непривычного матраса», но матрас менять никто не предлагал.
Люба всё ещё пыталась быть корректной. Сначала напоминала ненавязчиво — типа, «давайте график душа составим, а то Лёша вечно опаздывает». Потом — «кто последний чайник грел, не выключил, опять перегрелось». Ноль реакции. В глазах Вероники была скука, у Марата — пустота, а Ясмина вообще не удостаивала Любу ни взглядом, ни словом.
На третьей неделе Люба зашла в кухню и увидела, как Ясмина разливает лимонад из их новогоднего запаса. Того самого, который Люба берегла — редкий вкус, в продаже больше не было.
— А кто разрешил его брать? — спросила она.
— Он в холодильнике стоял, значит, общий, — фыркнула девочка и ушла, прихватив бутылку.
Вечером Люба поговорила с Лёшей. Серьёзно.
— Сколько это будет продолжаться? У меня ощущение, что мы не в доме, а в хостеле для незваных гостей.
Лёша почесал затылок:
— Я понимаю. Но куда они пойдут? У Вероники нет работы, у Марата — эти съёмки… Ну потерпи ещё немного.
— Я уже третий раз обедала хлебом с сыром, потому что «ой, мы думали, это можно съесть». Лёш, ты их жалеешь — но не замечаешь, что нас они вообще не жалеют.
Он вздохнул. Вид у него был виноватый. Словно хотел что-то сказать — и не решился.
А на следующий день Люба пришла на кухню — и застыла.
Все её заморозки, которые она делала впрок, аккуратно подписывала, заполняла контейнеры — испарились. Открытые баночки, перемешанные остатки, всё вперемешку. Даже пирог для Дашки — подруги из города, которая должна была заехать в гости — кто-то надкусил.
— Это что?! — Люба не выдержала.
Вероника пожала плечами:
— Ну, мы думали, вы всё равно это держите на потом. А у нас супа не было.
— Вы — думали? — Люба уже не пыталась сдерживаться. — А спросить?
— Ты такая нервная стала, Любаня, — вставил Марат, не отрываясь от телефона. — Из-за еды так заводиться — это, знаешь, к психотерапевту.
— Да пошёл ты, — вырвалось у неё.
Она выскочила на улицу, хлопнув дверью, и впервые позволила себе расплакаться. Подошла соседка — Валентина Николаевна, пенсионерка, крепкая такая, с огородом и вечно занятыми руками. Посмотрела, вздохнула:
— Терпишь, да? А не надо. У меня такие жили. Сначала «на недельку», а потом полгода из сарая вытравить не могла.
— Они же семья, — растерянно сказала Люба.
— Семья — это те, кто о тебе думает. А эти — просто потребители.
В тот вечер Люба приняла решение. Не героическое, не радикальное, а простое.
Она убрала все личные продукты в отдельный холодильник, который стоял в сарае. Поставила на кухне бумажку: «Обед на всех — вторник и пятница. Остальное — сами».
Вероника прищурилась:
— Это что, ультиматум?
— Это система, — спокойно ответила Люба.
Сначала было неловко. Потом — стало легче. Люба ощутила, что возвращает себе пространство.
Но долго так не могло продолжаться.
На четвёртой неделе Лёше позвонила мама. У неё день рождения — нужно приехать, обязательно. У Любы в тот же день была большая правка для заказчика, она осталась дома.
Когда Лёша уехал, Вероника резко потеплела.
— Слушай, у нас же гости будут завтра. Марат пригласил парочку своих с канала. Ты не против, если я что-нибудь приготовлю?
Люба сдержанно кивнула:
— Только из своих продуктов. Наш холодильник не трогайте.
— Конечно, ты что, я же понимаю, — закивала Вероника.
Но утром Люба проснулась от запаха. Пахло мясом. Много мяса. Она вскочила и побежала в кухню.
— Вероника! Ты что творишь?
На столе — их замороженные стейки, грибы, сыр. Всё из её холодильника. Сарай был не заперт.
— Ты… ты залезла в наш запас?!
— Мы просто взяли чуть-чуть! — начала было Вероника. — Марат обещал видео снять, продвигает канал! А у вас всё равно никто это не ест, всё стоит!
— Да вы что, охренели?
Марат встал, посмотрел с ухмылкой:
— Слушай, ты за еду дерёшься, как будто мы у тебя кольца золотые отобрали.
— Это моя еда. Мой труд. Мои правила. Вы гости, а ведёте себя как хозяева!
Вероника скрестила руки на груди:
— Знаешь что, Любаня. Мы вообще-то думали, что ты нормальная. А ты… ты просто злая и жадная.
Она резко пошла к холодильнику, открыла его, достала пачку колбасы и бросила на стол.
— Мы колбасу не едим. У вас что-нибудь нормальное есть? — спросила она бесцеремонно.
Люба молча подошла, взяла эту пачку и вышвырнула в мусор.
Вероника за её спиной резко вскочила:
— Ты чего творишь?! Это вообще-то продукт!
— А ты чего творишь? — спокойно, почти ледяно ответила Люба. — Ты не просто обнаглела, ты распоясалась. Ты в моём доме, ты ешь мои запасы, устраиваешь посиделки, и ещё считаешь, что можешь меня поучать?
В дверях кухни появился Лёша. Вернулся пораньше, как назло — или, может, к счастью. Увидел сцену, не сразу понял.
— Что тут происходит?
Вероника первой бросилась к нему:
— Лёшенька, ты не представляешь, как она с нами разговаривает. Мы ей ничего не сделали, а она выгоняет нас!
— Что значит «выгоняю»? — Люба даже не смотрела на неё. — Я просто возвращаю себе границы. Ты обещала пожить немного. Уже пятый месяц пошёл. Мы не договаривались, что ты превратишь мою кухню в студию, а холодильник — в бесплатный буфет.
Лёша промолчал. Смотрел на Любу. Потом — на сестру. И вдруг сказал:
— Вероника, мне очень жаль, но Люба права.
Она отпрянула:
— Что?
— Вы обещали временно. Я молчал, потому что ты моя сестра, потому что я тебя люблю. Но ты перегнула. Всё это — уже не просто неудобство. Это неуважение.
— Ага, конечно, — она метнула на него взгляд. — Значит, ты на её стороне?
— Я на стороне здравого смысла.
Марат буркнул:
— И где, интересно, нам теперь жить?
Люба посмотрела прямо в его глаза:
— У вас целая жизнь, чтобы что-нибудь придумать. Вы молодые, креативные. Говорили, как круто быть свободными. Вот и будьте.
Вероника молча ушла в комнату. Хлопнула дверью. Через десять минут Люба услышала, как чемодан на колёсиках катится по коридору. В прихожей Вероника натягивала куртку.
— Надеюсь, ты довольна, — прошипела она. — Разрушила семью.
Люба не ответила.
Через два дня они съехали. Оставили после себя пустую комнату, грязную плиту и два полупустых шампуня в ванной.
Люба убиралась почти весь день. Молча. Не плакала, не жаловалась. Просто вымывала из стен всё, что накопилось: раздражение, обиду, усталость.
Лёша пытался помочь, но чувствовал себя неловко. Его вина была в том, что он слишком долго терпел. Что слишком долго игнорировал, как тяжело жене.
— Прости, — сказал он вечером, когда Люба села на диван с чаем.
Она не ответила сразу. Потом только кивнула:
— Принято.
Прошло две недели.
К ним пришли друзья — Дашка с мужем, Валентина Николаевна зашла с пирожками. Впервые за долгое время в доме стало по-настоящему уютно.
И тут раздался звонок в домофон. Люба подошла к панели, нажала.
— Любань, привет! — голос Вероники звучал бодро. — Мы тут мимо проезжаем. Ты не против, если заглянем на вечер? У нас с Ясминой шопинг затянулся, поесть бы…
— У нас всё в холодильнике строго по расписанию, — ответила Люба. — Вечер среды — только для друзей.
— Ой, ну мы ж тоже почти родные! Мы ж не навязчиво, просто поужинать…
— Мы колбасу не едим. У вас что-нибудь нормальное есть? — вдруг услышала Люба тот же голос, что когда-то с этим спросом стоял на кухне, выковыривая оливки из её салата.
Она выключила домофон.
В комнате стояла тишина.
Дашка переглянулась с мужем.
— Это она, да?
Люба кивнула. Потом подняла чашку, отпила чай. И впервые за долгое время улыбнулась.
Финал — на этом. Потому что Люба ещё не решила, простит ли она Веронику. И вернёт ли ей возможность снова ступить на этот порог.
Может — да. А может — и нет.
Полгода прошло с тех пор, как свекровь приехала погостить