Когда они с Димой получили ключи от двушки в новостройке, Оля чувствовала себя на вершине мира. Их собственная квартира. Маленькая, но своя. Без родителей, без подселений, без нависающего над головой «а у нас не принято». Купили в ипотеку на 25 лет, но зато не на чьей-то территории. Это должно было быть началом их взрослой жизни. Без надзора.
Сначала всё шло по плану: ремонт, переезд, первые недели — как в сказке. Оля приходила с работы, включала мягкий свет на кухне, развешивала шторы, гладила покрывало. Все эти мелочи казались невероятно важными. Это был её дом. Их дом.
А потом позвонил Дима.
— Мама приедет на пару недель. Пока в санатории очередь, ей надо где-то пожить. Она что-то с коленом опять, говорит, у неё даже по лестнице не получается ходить. А у нас лифт.
Оля стояла в очереди на кассе, держа в руках пачку корма для кота, и чувствовала, как медленно напрягаются плечи.
— Пару недель — это сколько?
— Ну, не знаю. Пока не позвонят из санатория. Она обещала, что ненадолго. Только давай без нервов?
Оля вздохнула. Она знала, что Дима не любит ссор. Вырос в таких условиях — мать всегда была права, отец молчал. Потом отца не стало, и слово «мама» стало почти священным. А она… Оля старалась быть дипломатичной. Сдержанной. Она не хотела ссориться. Особенно на ровном месте.
— Ладно, — сказала она. — Пусть приедет.
Вечером она вымыла полы, перестелила постель в комнате, где стоял старый диван. От бабушки, которую они не решались пока упомянуть перед банком — квартира записана на неё, а оформлена временная прописка на Диму. Юридически всё было мутно, но так советовал нотариус. Мол, быстрее будет с оформлением. Все бумаги пока на свекровь. А дальше — разберётесь.
Свекровь приехала с двумя чемоданами и небольшим складным столиком.
— Это для моего ноутбука, — объяснила она. — Я ж в интернете работать умею, мне место нужно. А вы тут всё в ваших подушках, цветочках. Сплошная показуха.
Она уселась на диван и сразу начала давать указания: не так готовите, слишком дорого покупаете еду, лампочка в ванной «мерцает неприятно», а кошка — «вредная, шерсть по всему дивану».
— У вас тут изоляция половая нормальная? А то суставы у меня уже не те. Продует — и всё, здравствуй, больница.
Оля молча поднимала брови, но отвечала через силу вежливо. Пара недель. Пара. Всего.
Через неделю свекровь отобрала у неё кухню.
— Ты жаришь котлеты на этом масле? Так это ж канцерогены сплошные! Давай я покажу, как надо. И посуду ты неправильно ставишь. Надо от большого к маленькому. Так накапливается меньше грязи.
— А ты чего не гладишь рубашки Диме? Он у тебя как с деревни на работу выходит.
— А эта штора… Это же синтетика! Кто вешает такое в спальню? Ночью же дышать нечем!
Дима приходил поздно, ел наспех и сразу шёл в душ. На все жалобы Оли отмахивался:
— Потерпи немного. Ну не выгонять же её.
— Я не прошу выгонять. Я прошу, чтобы ты сказал ей, что у нас есть свои привычки, свои правила. Я хочу, чтобы ты был со мной в одной команде.
Он молчал. Гладил Олю по голове.
— Ты у меня умничка. Терпеливая. Спасибо тебе.
Она ненавидела это «терпеливая».
Однажды Оля пришла с работы пораньше. Свекровь сидела на кухне с бумажками и калькулятором. В комнате тихо тикал её старенький ноутбук.
— Смотри, я посчитала, сколько вы тратите на еду. У вас перерасход минимум на пять тысяч в месяц. Вы вообще с умом подходите к бюджету? Диму своего вон как кормите — а он с пузом скоро будет.
Оля хотела ответить, но в этот момент свекровь добавила:
— А ещё я тебе скажу — вы живёте не по средствам. Вот вы всё в кредит, ипотека. А у меня всё записано. По документам — квартира моя. Если хотите, я могу на себя и коммуналку оформить. Чтобы порядок был.
Это была первая трещина. Оля не ответила. Просто вышла на балкон и села на пластиковый стул. Достала сигарету, хотя не курила уже два года. И вдруг почувствовала, как всё внутри — сжимается от бессилия. И тревоги. Словно кто-то тихо стянул ей горло тонким ремнём.
Когда Дима пришёл домой, она сказала ему:
— Я так больше не могу. Или ты говоришь с ней — или я съезжаю.
Он вздохнул.
— Ты же понимаешь… Она не справляется. Ей тяжело. Если мы не поможем, кто поможет?
Оля посмотрела на него. В глазах у него была жалость. Но не к ней. К матери.
Она поняла, что он уже сделал свой выбор.
— Ну не могу же я бросить её одну, — повторял Дима уже в который раз. — Ты сама подумай, кто у неё есть, кроме нас?
Оля не отвечала. В тот вечер она долго мыла посуду, каждую вилку терла по отдельности, лишь бы не смотреть на Диму. Плечи затекли, спина ныла, а он всё сидел за столом и чесал щёку — его жест, когда он чувствовал себя неуверенно. А потом встал и ушёл в спальню. Кровать он всё равно теперь делил с матерью. Она ведь плохо спала одна, в их комнате было теплее, а «диван старый, у меня спина болит».
На третий месяц Оля начала замечать, что в квартире уже почти не осталось её вещей. Подушки в гостиной были заменены на «нейтральные, без этих ваших модных завитков». Скатерть — «слишком яркая, в глазах рябит». Даже чайник — «шумит он как трактор, выбросить надо, у меня давление с него подскакивает».
Когда она пришла с работы и увидела, что её любимое кресло на балконе исчезло, а на его месте стоял какой-то табурет с ковриком — «пока посидишь — прогреешь поясницу» — у неё дернулась щека.
— Где кресло? — спросила она.
— Вынесла. Всё равно ты там не сидишь, а оно только место занимает. Я своё принесла — удобнее, — не отрываясь от ноутбука, ответила свекровь.
Оля прошла в комнату, села на кровать. Плечи у неё дрожали.
Ты не плачешь, — напоминала она себе. — Только не при ней. Ни одной слезинки.
На кухне тем временем обсуждали, как правильно варить кашу. Свекровь громко объясняла Диме, что Оля «переваривает рис», а это вредно. Он хмыкал, соглашался. А потом они оба смеялись.
Оля слышала это сквозь закрытую дверь. Эти звуки напоминали ей сцену из какого-то кино, в котором она больше не участвовала.
Через пару недель свекровь заговорила о Вере, бывшей девушке Димы.
— Вот она, конечно, хозяйственная была. И пироги пекла, и гладить любила. Прямо как моя мама. А ты, Оля… ты не обижайся, но тебе бы курсы кулинарные пройти. Женщина без вкуса — как квартира без ремонта. Снаружи вроде ничего, а внутри — холодно.
Оля молчала. Всё чаще и чаще — молчала. Не потому, что не было слов. А потому, что поняла: любые слова превращаются в кислый пар, оседают на обоях, но не доходят до адресата.
Иногда она ездила к подруге на другой конец города просто так, без дела, лишь бы не быть дома. Там она сидела с чашкой чая, смеялась над ничем незначащими историями, и возвращалась ближе к полуночи, когда все уже спали.
— Слушай, а ты вообще в курсе, что коммуналку она уже на себя оформила? — однажды спросила её Ксюша, та самая подруга, с которой Оля делилась наболевшим.
Оля чуть не уронила телефон.
— Что?
— Ну у меня муж в ЖЭКе работает. Там по базе всё видно. Я спросила, не хотела тебя пугать, но… Она заявила, что временно берёт на себя расходы, чтобы «порядок навести».
— Спасибо… — только и смогла сказать Оля.
Она пришла домой с жужжащими в висках мыслями. Села на кухне. Включила ноутбук. Начала искать варианты аренды. В голове бился один вопрос: куда идти?
Дима пришёл позже обычного. Сел напротив.
— Я поговорил с мамой. Она уедет. Через пару недель. Правда.
Оля подняла взгляд.
— А ты вообще в курсе, что она уже хозяйкой себя считает?
— Ну… Она временно просто порядок наводит.
— Да какой порядок, Дим?! У меня кресло с балкона выкинули! Я живу как квартирантка. Я вещи в спальне в коробке храню, потому что в шкафу уже её пуховик висит!
Он вздохнул. Стал тереть переносицу.
— Ты всегда всё воспринимаешь в штыки…
Это был поворотный момент. Она не закатила истерику. Не хлопнула дверью. Просто встала, вышла в прихожую, достала чемодан и стала молча собирать вещи. Он смотрел. И молчал.
— Ты что делаешь? — наконец выдавил он.
— Я пойду. Временно. Ты же сам говорил — мама временно. Вот пусть теперь вы и поживёте вместе. Как раньше. Я не хочу быть третьей в своей собственной жизни.
— Но это ведь квартира твоя тоже…
Она повернулась. Сняла кольцо.
— Ты уверен?
На следующее утро она уехала к Ксюше. Переночевала на раскладушке. Та сделала ей крепкий кофе, а муж подруги вручил распечатку с базой данных: счёт за коммуналку оформлен на свекровь, временная прописка — на Диму и Олю, но внизу приписка — «ответственный плательщик — Захарова Л.И.».
— Это не значит, что она хозяйка, но в суде будет повод зацепиться, — сказал он. — Осторожнее с ней.
Через день позвонила свекровь.
— Я не поняла, ты где?
— В гостях.
— А ты не считаешь нужным сообщать, где шляешься?
— Я взрослый человек. И квартира — не ваша.
— Квартира по бумагам — моя! И пока ты будешь хамить, можешь вообще туда не возвращаться! Тут мои порядки! Сама ушла — сама виновата!
— Хорошо, — спокойно ответила Оля. — Посмотрим, как ты справишься без меня.
Она не плакала. Её тело было как чугунное. Никаких эмоций. Только холод.
На третьей неделе своего «временного отсутствия» Оля сняла комнату на окраине. Небольшая, с облезлой тумбочкой и засаленной шторой, но с тишиной. Впервые за много месяцев у неё появилась возможность сидеть вечером и просто смотреть в окно. Без звуков чужого телевизора, без критики, без запаха дешёвого бальзама для суставов.
Дима звонил. Часто. Сначала умоляюще — «мама перегнула, я с ней поговорил». Потом обиженно — «ты меня бросила в самый трудный момент». А позже уже с упрёком — «что ты вообще доказываешь, ты ведь знаешь, она не навсегда».
Оля отвечала одно и то же:
— Поговорим, когда ты сам примешь решение, как ты хочешь жить. Не как мама. Не как удобно. А как ты — хочешь. Пока ты живёшь у неё, в своей собственной квартире, разговаривать не о чем.
Однажды он пришёл. Прямо на съёмную квартиру, в помятой куртке и с усталым лицом. Принёс её любимый сыр, маленькую вазочку с нарциссами и запертую внутри себя вину.
— Я всё понял. Я и раньше понимал. Просто боялся. Она же — мать. Сама растила. Всегда одна. Я ей обязан…
— А я кто тебе? — спокойно перебила Оля. — Я тебе кто, Дим?
Он не ответил. Только ссутулился и тихо сказал:
— Она на тебя заявление написала.
— Что?
— В полицию. Что ты её вытолкнула из квартиры, оставила без еды, что ты агрессивная… Она не хотела. Просто сорвалась. Увидела, что коммуналку на неё записали, а ты якобы специально ушла, чтоб она всё на себе тащила.
Оля рассмеялась. Горько. Даже не удивлённо.
— И ты? Ты что сделал?
— Я поговорил. Заставил отозвать. Она плакала, говорила, что это от боли… что у неё давление…
— Давление у неё всегда, когда она проигрывает.
Вскоре Оля вернулась в квартиру. Не потому что всё наладилось, а потому что устала от съёмной жизни. Они с Димой подписали соглашение — у нотариуса. О том, что квартира совместно нажитая, но раздел собственности — 50/50. Оля настояла. Ей нужно было хоть что-то официальное.
Свекровь жила там по-прежнему. По «собственному графику»: три дня у подруги, два у сестры, а на выходные — к ним. Якобы «не навязывается», «только переночевать», «просто душ принять».
Она не смеялась больше вслух. Но её тень всё равно лежала на всём: на расстановке тарелок, на звуке открываемых дверей, на новых занавесках, которые «неуютные, как в офисе».
— Ты же понимаешь, она не съедет, — как-то сказала Оля.
— Понимаю.
— И ты ничего с этим не сделаешь?
Он молчал.
Вечером она положила на стол уведомление: копия согласия на продажу своей доли квартиры. У неё был покупатель. Неважно, сколько предложил — главное, что решился.
— Ты не шутишь?
— Я больше не хочу жить на минном поле. Где всё «временно». Где я — гость.
— Но ты ведь знала, что она сложная.
— Я думала, ты взрослый.
— Ты ставишь меня перед выбором?
— Нет, Дим. Это ты всё время выбирал. Просто теперь я — выбираю.
Переезд был быстрым. Оля ушла в никуда — в небольшой жилой комплекс с ипотекой и узкой кухней. Сама, без ковров, без маминых кастрюль и сыновьего «пойми её». Было страшно. Но свободно.
Через месяц она услышала, что Дима живёт теперь с матерью. Что работу он сменил, стал уставшим, замкнутым. Подруги шептали: «Жалко его…» А она думала: пока сам не захочет — не вылезет.
Как-то утром, когда солнце било в окно, она вышла за кофе. У ларька стояла его мать. В плаще, с новой сумкой. Увидела Олю — и не поздоровалась.
Повернулась и, не поднимая головы, произнесла:
— Пока квартира не переписана — это моё жильё, — жёстко сказала она, будто с опозданием отвечая на всё, что было. И ушла, даже не дождавшись ответа.
Оля смотрела ей вслед. Потом посмотрела в небо. Сделала глоток горячего кофе. И пошла домой. Впервые — домой. Куда не придёт больше никто без звонка.
Муж квартиру оформил на свекровь