Когда Ольга переехала к дочери на «пару недель после операции», все решили: ну что ж, подвинемся. Тем более — помощь с детьми, пока Марта на подработках. Глеб, зять, ничего не сказал. Как всегда. Он вообще чаще молчал, чем говорил. Не из робости — просто человек немногословный. И, как он считал, не из конфликтных.
Сначала все действительно шло по плану. Ольга вставала раньше всех, готовила завтрак, собирала внука в сад. Глеб, просыпаясь, обнаруживал на кухне шорох, запах жареной гречки и нелепо яркие прихватки на плите. Он терпел.
— Мама старается, — шептала Марта, целуя его в щеку. — Она одна, ей тяжело.
Через пару недель, когда «временно» уже растянулось до месяца, Глеб начал ловить себя на мысли, что стал возвращаться домой медленнее. Ольга теперь не просто готовила — она «наводила порядок». Вместе с этим из ванной исчез его шампунь, «вонючий мужской», в шкафу — пара старых, но любимых футболок, а в детской — коврик с машинками. Мол, грязь тянет.
Но и это он бы стерпел. До тех пор, пока Ольга не коснулась самого больного — финансов.
— А ты, Глеб, не думал, что женщине тяжело тянуть дом, когда мужчина деньги в свои железки сливает? — как бы между прочим обронила она однажды за ужином.
Железками она называла его работу. Глеб был программистом, фрилансером. Работал из дома, и в квартиру он принес не только ноутбук, но и сервер в кладовке, провода под столом, крепления для мониторов и тишину, в которой он мог сосредоточиться. До появления Ольги.
Марта в этот момент оторвалась от телефона, хмыкнула:
— Мам, ну ты чего? Глеб работает, ты же видишь.
— Работает… — Ольга качнула головой. — У нормальных людей есть график, коллектив, начальство. А это что? Полдня в трусах сидит, кнопки давит. И за что он деньги получает — никто не знает. Честно ли вообще?
Слова её резали, как по живому. Глеб сжал вилку. Марта промолчала. Ушла мыть посуду.
На следующее утро Глеб проснулся от того, что Ольга передвигала по комнате его кресло. Она решила «помыть пол». Сервер был отключён. Он не выдержал:
— Не трогайте мои вещи. Это не ваша комната.
— Не моя? — всплеснула она руками. — Ой, ну простите! Я тут, оказывается, лишняя! А я, между прочим, ночами не сплю — колени ломит. А утром внука в сад веду, потому что ты слишком занят своими «кодами»! Готовка, уборка — всё на мне. Но нет, кресло, видите ли, он трогать не разрешает.
Он ушел, захлопнув за собой дверь.
Марта вечером опять сидела на кухне, уткнувшись в кружку с чаем.
— Ты мог бы быть помягче, — проговорила она. — Мама и правда старается.
— Я — помягче? — Глеб смотрел на неё, как на чужую. — У нас с тобой была договоренность. Она — на две недели. Сейчас третий месяц пошёл. Я не могу работать, я не могу дышать. Она лазит по моим вещам, обсуждает мою зарплату. И ты — молчишь.
— Я между вами, — Марта чуть не плакала. — Мне тяжело.
— А мне? — Глеб отвернулся. — Мне легко?
Он не спал полночи. Утром его ждали новые сюрпризы. Ольга, видимо, решила провести воспитательную беседу с внуком и настойчиво убеждала пятилетнего Артема, что «папа уставший не потому, что работает, а потому что весь день в интернете».
Вечером Марта уехала к подруге, а Ольга осталась на хозяйстве. Глеб пошёл забирать Артема из сада сам. По пути мальчик спросил:
— Пап, а правда ты весь день играешь?
Он знал, что это был не его сын. Это была Ольга. Это её голос сейчас говорил чужими устами.
Позже он зашел в кладовку — сервер был снова отключён. Розетка выдернута. На ней — пластырь. И надпись ручкой: «Не включать!»
Впервые Глеб понял — это не временно. Это война.
Через три месяца Глеб ощутил: он живёт не дома, а в осаде.
Любой его шаг, любой звук — под наблюдением. Ольга не кричала. Она вообще редко повышала голос. Её оружие — тонкие замечания и вздохи. Когда он мыл посуду — она молча протирала за ним. Когда он готовил ужин — «случайно» солила еду вторично. Когда он чинил кран — напоминала, что «зять Марины всё сам делает, и тёща к нему только с уважением».
Однажды он зашёл в детскую и увидел, что на стене висит расписание, составленное от руки Ольгой. Утренние упражнения, чистка зубов, «время без гаджетов», дневной сон. Указания были не только для Артема — там значился и он. «Папа даёт ребёнку внимание без телефона». Подчёркнуто дважды.
Он снял бумажку и смял.
Когда Марта вернулась с работы, он показал ей:
— Это нормально?
— Ну мама просто хочет порядка, — виновато улыбнулась она. — Ты же знаешь, как она любит всё контролировать.
— Проблема в том, что ты тоже знаешь. Но не говоришь ей «нет».
Марта опустила глаза.
Потом был разговор с её братом. Он заехал на выходные. И тоже как бы между делом заметил:
— Мамка рассказывала, ты вроде как из дома работаешь? А что, нормальной работы не найти?
Глеб молчал. Он больше не спорил. Просто запоминал.
Когда Артему исполнилось шесть, Глеб хотел подарить ему игровой набор, о котором тот мечтал. Синяя коробка уже лежала в багажнике. Он даже выпросил у заказчика один день отпуска. Но с утра Ольга устроила сцену.
— Игрушки? Снова? — она прищурилась. — У вас кредит за квартиру не выплачен, в холодильнике пусто, а вы игрушки покупаете? Кого вы из него воспитываете? Потребителя?
Он сжал зубы:
— А может, это не ваше дело?
— Не моё? — она снова всплеснула руками. — Конечно, не моё! Я же просто старуха, которая вам тут готовит, убирает и за ребёнком смотрит. Чужая, получается. Пойду, лягу, давление поднялось.
Марта, как обычно, встала между ними:
— Глеб, ты мог бы сказать это по-другому. Мама ведь волнуется.
Всё чаще он ловил себя на мысли: а волнуется ли? Или просто устраивает спектакль?
Однажды он вернулся домой пораньше. В квартире стояла тишина. Артём сидел за столом и ел макароны. Без гарнира. На плите — ничего. На кухонном столе — открытая квитанция из ЖКХ. Он встал, подошёл.
Ольгин почерк: «Тысяча рублей на квартплату. Глебу напомнить».
В дверях появилась тёща. В руках — банка огурцов.
— Ты чего дома? Ты же работаешь.
Он поставил банку на место. Молча.
— Не смотри так, — фыркнула она. — Я просто хотела помочь. А ты как ёж — колешься. Всё тебе не так. Квартира тебе не нравится, еда — тоже. Работаешь неизвестно как и где. А я стараюсь.
— Стараетесь? — он повернулся к ней. — Да. Стараетесь сделать так, чтобы я чувствовал себя в этой квартире чужим.
Она прищурилась:
— Так ты и есть чужой. Ты здесь только потому, что женился на моей дочери. А если бы не она…
— Если бы не она, — перебил он, — я бы давно съехал. Вы правы. Только она — единственное, что меня тут держит. Или держала.
Он вышел. За дверью раздался глухой стук. Банка упала.
Позднее вечером, уже в спальне, он сказал Марте:
— Я устал. Мне нужен выбор. Или ты — с нами, с нашей семьёй. Или с мамой.
Она молчала.
На следующий день Марта ушла к подруге ночевать. Опять.
Ольга с утра притворялась, что не замечает его. Но Глеб заметил: в ванной снова исчез его шампунь, а в рабочем кресле — подложено полотенце.
Он сел, открыл ноутбук, но работать не смог. Он знал: ещё чуть-чуть — и он сломается. Или уйдёт.
Но он пока держался. До последнего.
На четвёртый месяц Ольга начала разговоры про «внука в первый класс». За столом, при Артёме, она буднично заявила:
— Я уже присмотрела школу. С педагогическим уклоном. В районе моего дома. Там и учительница знакомая. Надёжная.
Глеб поднял глаза:
— В смысле — у вас дома?
— А что? — невинно хлопнула глазами Ольга. — Мне ведь легче будет забирать его. И контролировать уроки. А вам с Мартой — работать. Не до него вам будет.
Марта кивнула. Словно речь шла о доставке пиццы, а не о жизни ребёнка.
— Мы ещё ничего не решали, — сдержанно ответил Глеб. — Артём будет ходить в школу у нас по месту жительства. Он не ваш, он наш сын.
— А кто его воспитывает, позволь спросить? — прищурилась тёща. — Ты? Пока сидишь по углам с компьютером? Или Марта, которой всё некогда? Если бы не я, вы бы его в планшете утопили.
Того вечера Глеб не забудет.
Ольга устроила спектакль. Легла в комнате, громко вздыхая. Потом включила телек на всю громкость. Потом прошлась по квартире с тазом и тряпкой — «влажная уборка успокаивает». Он просто ушёл в парк. Гулял до темноты.
А когда вернулся, в комнате Артёма никого не было. На столе — записка: «Мы у меня. Слишком много нервов. Завтра подумаем, как дальше».
Он позвонил Марте. Та ответила тихо, как будто уже решила всё:
— Я не могу больше между вами. Мне нужно время.
Он положил трубку.
Тишина в квартире показалась ему странной. Просторной. Лёгкой.
Глеб начал собирать вещи не сразу. Сначала — удалил всё со стола. Потом — разобрал сервер, обмотал провода. Потом — снял с холодильника расписание Ольги. Скомкал. Выбросил.
Через три дня он переехал. На съём. Однокомнатная. Мебель — советская. Вид из окна — на стройку. Но воздух — как будто другой.
Марте он написал коротко: «Когда определишься — напиши. Артёма буду забирать по выходным».
Ответ пришёл через неделю. Без эмоций: «Хорошо».
Он виделся с сыном. Забирал, водил в бассейн, в кино. Они ели пиццу, обсуждали машинки, и Глеб ни разу не слышал слов «режим», «расписание» и «педагогический уклон». Только: «Пап, а можно ещё мороженое?»
Он не спрашивал Марту, как у них дела. Она не спрашивала, как у него. Жили параллельно. Пару месяцев спустя она сама предложила встретиться. В кафе. С сыном. Для «нормального общения». Он пришёл. И пришла Ольга.
В голубом костюме, с ровной осанкой, чуть холодной улыбкой.
— Здравствуй, Глеб, — сказала она, будто они — старые знакомые, а не бывшая семья. — Я тут временно. Помогаю Марте. Пока она не решит, что дальше.
Он понял, что не изменилось ничего.
Когда они с сыном вышли из кафе, Ольга наклонилась к Артёму:
— Куртку не забудь застегнуть. А то простудишься. Папа вечно забывает об этом.
Глеб тихо остановил её рукой:
— Давайте без «папа забывает», ладно?
Ольга подняла брови:
— Я же просто беспокоюсь.
Он вздохнул. Потом — посмотрел прямо в её глаза. Впервые. Долго.
— Ну и кто теперь маменькин сынок? — спросила Ольга, улыбаясь.
Но он не отвёл взгляд. Просто обнял Артёма за плечи. И сказал:
— Пойдём, сын. У нас сегодня бассейн. И, может, кино. И точно — никакого расписания.
И ушёл. Не оглядываясь.
Из жены — сиделку