Катя никогда не мечтала о сказочной свадьбе и белом платье. Она хотела простого — уюта, чтобы никто не лез в душу и в холодильник без приглашения, чтобы в доме было спокойно. Они с Лешей познакомились на работе: она бухгалтер, он айтишник, оба после затяжных отношений, оба осторожные.
Поженились через год, взяли ипотеку — двушка в старом фонде на юге города, но с большими окнами, кирпичными стенами и надеждой на тихую жизнь. Родился сын — Артемка. Сначала было трудно, потом стало… не легче, но понятнее.
Все осложнилось, когда Лешина мама, Тамара Павловна, сломала ногу зимой — поскользнулась у подъезда. Сын — единственный, внук — любимый, и вопрос: «Можно я на недельку к вам переберусь, пока не поправлюсь?» — звучал как приглашение на семейную катастрофу. Катя напряглась, но согласилась.
— У тебя же удаленка, Катюш, — кивнул Леша. — Ничего страшного, а мне на работу рано, я вряд ли буду пересекаться.
Она промолчала. В конце концов, не выгонять же пожилую женщину с гипсом. Только гипс сняли уже месяц назад, а Тамара Павловна не уезжала. Сначала ей было неудобно передвигаться, потом она пожаловалась на давление, потом — на одиночество.
Катя ловила себя на мысли, что женщина с гипсом была куда менее опасна, чем здорова и бодра.
— Катя, а ты опять макароны варишь? — с укором спросила Тамара Павловна как-то вечером. — В доме растущий мальчик, а вы его крахмалом кормите…
Катя сжала зубы.
— У нас всё есть — суп с фрикадельками, гречка, овощи.
— Ну-ну… — свекровь с видом эксперта открыла холодильник. — Полуфабрикаты… Вот раньше всё сами готовили, и на троих, и на пятерых — никаких проблем!
Кате хотелось сказать, что раньше не было ипотек, ползучей инфляции и графиков, в которые не влезает даже душ. Но она молчала. Леша делал вид, что не слышит.
Ближе к ночи, когда Артем уже спал, Катя сказала мужу:
— Слушай, ну когда она домой-то поедет? Уже третий месяц. Я не могу.
Леша вяло потёр лоб:
— Ну что ты, Кать, она ведь одна… Ей плохо там. Подожди ещё немного. Я поговорю с ней.
Он не поговорил. Зато Тамара Павловна начала менять квартиру под себя. В коридоре появился её коврик, на кухне — её баночки, в ванной — её шапочка для душа. Самым странным стало то, что в комнате Артема поселилась она. «Всё равно он маленький, ему удобно в кроватке рядом с вами», — объяснила она. Катя заметила, как сын напрягся — он стал чаще капризничать, плакать, перестал сам засыпать. На фоне этого Леша всё чаще «задерживался на работе».
Как-то в пятницу Катя пришла с сыном с прогулки и увидела, что её рабочий ноутбук стоит в коридоре, прислонённый к стене. Рядом — стопка бумаг.
— Это что?
— А я решила генеральную уборку сделать, — бодро сказала свекровь, вытирая подоконник. — Ты уж прости, я хотела как лучше. А то у тебя всё в пыли, не поймёшь — то работа, то кухня.
Катя взяла ноут в руки — включаться он не стал. Стекло экрана треснуто. Она опустилась на пуф и молчала.
— Надо было давно тебе порядок навести. Ты же женщина, дом — твоя зона ответственности. Леша у тебя работает, сын растет. А у тебя всё как-то… не по-женски.
Катя не ответила. Вечером она написала начальнице, взяла три дня отгула и легла с сыном пораньше. В ту ночь она долго не могла уснуть: ей казалось, что она живёт в квартире свекрови. А не наоборот.
Утром Леша, как ни в чём не бывало, позавтракал и ушёл. А Катя заметила, что на полке у Артема пропали две его книжки. Вместо них стояли «ЗОЖ после 50», «Рецепты долгожителей» и брошюра «Как говорить с внуками».
Катя пошла в комнату свекрови — бывшую детскую — и действительно, книжки были там. Открытые, с загнутыми страницами. Свекровь сидела на кровати с маской на лице и читала про антиоксиданты.
— Это Артемкины книги. Почему вы их забрали?
— Катюша, ну что ты, он всё равно не читает. Я ему читаю — и сказки, и поучительные истории. А эти у него просто пылились. Я же знаю, что лучше.
Катя хотела крикнуть, но только стиснула зубы и ушла на кухню. Поставила чайник. Открыла окно. Дышала. Считала до десяти.
Её личное пространство сжималось, как свитер после стирки.
В воскресенье утром Катя поехала с Артемом в парк — просто чтобы не быть дома. Ребенок катался на качелях, лепил куличики из песка, а она сидела на лавке, листая чат с подругой — Ириной. Та давно предупреждала: «Тамара Павловна — не просто гость, она окопалась». Катя отмахивалась. А зря.
Вернулись они ближе к полудню. На кухне пахло чем-то мясным и жирным. Тамара Павловна сидела за столом, перед ней — кастрюля, разлитый бульон, куски курицы, лапша.
— Я решила сварить нормальный суп, — объявила она, не обернувшись. — А то твоя вчерашняя похлебка — это не питание, это наказание.
Катя молча сняла Артему куртку, умыла его, переодела. Суп она есть не стала. Просто потому что не могла.
— Что ты как девочка, — пожала плечами свекровь. — Я же просто стараюсь сделать как лучше. Ты же мать, ты должна радоваться помощи. А ты дуешься.
Катя заметила: каждый раз, когда она пыталась отстоять границы, Тамара Павловна переворачивала всё так, будто Катя — неблагодарная, капризная, безрукая. Леша был где-то между ними, но всегда дальше от нее. Он говорил:
— Не усложняй. Ну поживёт ещё чуть-чуть. Я поговорю.
В понедельник Катя работала на старом ноутбуке — он тормозил, не открывал нужные программы, но ей хотя бы никто не трогал вещи. До обеда было тихо. Потом свекровь зашла с телефоном:
— Катюша, у меня к тебе просьба… Можно я на твой номер закажу пару коробок? У меня там кое-что из МЛМ-каталога, ну ты знаешь — витамины, косметика, ничего особенного. А то у меня дома соседка ворует с порога. Была история.
Катя хотела отказать. Но устала. Просто кивнула. Через два дня ей позвонили с курьерской службы — у подъезда стояло три огромные коробки. Внутри оказалось не «пару баночек», а целый склад: кремы, таблетки, шейкеры, буклеты.
— Тамара Павловна, вы серьёзно?
— Ну что ты, Катюша, это всё — для здоровья. И для семьи. И для заработка! Вот если бы ты подключилась — ты ж бухгалтер, могла бы посчитать. Я же для вас стараюсь!
Катя смотрела, как на кухонной полке появляются ряды баночек, а рядом — её банки с крупами. Всё перемешалось: еда, добавки, контроль. И она вдруг поняла: ей не сорок, а будто пятнадцать, и перед ней — учительница биологии, занявшая её рабочее место.
Той же ночью Катя снова попыталась поговорить с Лешей.
— Скажи ей уехать. Я не могу так. Я просила терпеть — я терпела. Она не хочет даже временно уезжать. Это уже не помощь. Это… захват.
— Кать, ты не понимаешь, — Леша избегал её взгляда. — Тамара Павловна вложилась в моё обучение. Она продала дачу, чтобы мы смогли взять ипотеку. Она помогала с ремонтом. Она в больнице лежала с сердцем.
Катя смотрела на него, как на чужого. Оказывается, она живёт не в своей квартире. А в той, что ей помогли обустроить. Помощь с процентами. Помощь с ремонтом. Помощь с… властью.
— То есть это теперь её квартира?
— Да не в этом дело… Просто прояви уважение.
В тот момент она поняла: уважение требует тот, кто его не даёт.
К середине месяца в доме больше не было ни одного «Катиного» пространства. Она убрала со стены свою картину — Тамара Павловна сказала, что она «давит». Сменились занавески — «синие лучше сочетаются с мебелью». Даже лейку для цветов свекровь заменила: «Пластик — это канцерогены!»
Сын стал тревожным, Катя — раздражительной. Она ловила себя на том, что говорит с Артемом не так, как хотела бы: срывается, шипит, устает. Её терзала вина. И злость.
Финалом стало то, что в один из вечеров Тамара Павловна позвала её «на разговор».
— Ты хорошая девочка, Катя. Но ты не умеешь быть женой. Женщина должна быть мягкой, не спорить, следить за домом. Леша часто уходит из дома — ты не замечаешь? Может, стоит подумать, почему?
Катя застыла. Перед ней сидела женщина, которая говорила о её муже. Которая подозревала её в плохом, обвиняла, указывала. Которая хозяйничала в её доме и упрекала за недостаточную «мягкость».
Позже, уже лёжа в темноте, Катя впервые подумала о разводе. Она не хотела этого. Но всё внутри рвалось от безысходности.
Через неделю Катя сняла комнату в соседнем доме — ту самую, что сдавалась «только женщинам и без детей». Она не планировала переезжать надолго. Просто хотела тишины. Хотела дышать. Оставила Артема Леше на пару дней:
— Посмотри, каково это — быть отцом. Без бабушки под рукой.
Он смотрел на неё с упреком, но не остановил. Не пытался удержать. Только пожал плечами:
— Делай, как хочешь. Устаешь — отдохни. Только зачем драматизировать?
Катя не ответила. Она больше не могла спорить.
В комнате, пахнущей старой мебелью и свежей краской, Катя впервые за долгое время заснула без внутреннего напряжения. Без страха, что кто-то влезет в её пространство, откроет её шкаф или заменит подушки.
Утром она проснулась от тишины. Не нужно было варить кашу, собирать Артема, убирать за чужими. Только она, чай и ноутбук. Рабочий. Не треснутый. Не выброшенный в коридор.
К обеду она почувствовала: тоска скребёт внутри. По сыну. Не по Леше. Не по дому. По Артему. Она позвонила.
— Как вы? — спросила.
— Нормально, — отозвался Леша, но голос был натянутый. — Только мама… ну, она говорит, что ты перегибаешь. Артем капризничает, просит тебя. Может, ты зайдешь?
— Завтра, — сказала Катя. — Сегодня пусть мама сварит суп.
Она сама не поняла, зачем добавила это. Наверное, чтобы он хоть на миг ощутил, каково это — жить в постоянных указках.
На следующий день Катя зашла в квартиру ровно в полдень. Тамара Павловна сидела на кухне с видом полной хозяйки. Рядом — Леша, уставший, потухший. Артем крикнул:
— Мама! — и кинулся к ней.
Катя сжала его, вдыхая в макушку тепло. И вдруг поняла: она не должна просить разрешения на объятия с сыном. Не должна оправдываться за себя в собственной жизни.
— Мы поговорим? — спросила она у Леши.
— Поговорим, — он выглядел растерянным. — Но попозже.
— Нет, — сказала Катя. — Сейчас. Потому что если не сейчас — никогда.
Она усадила Артема на стул, дала ему книжку. И спокойно, почти хладнокровно, перечислила:
— Твоя мама разбила мой ноутбук. Поставила свои банки на кухне. Переместила книги Артема. Убрала мои вещи. Убрала меня. А ты… ты всё это одобрял молчанием. И если ты хочешь сохранить семью — она должна уехать. Не через неделю. Не когда ей удобно. Сегодня.
Леша молчал. Рядом Тамара Павловна фыркнула:
— Это ультиматум? Катя, ты перегибаешь. Ты обидчивая. Все женщины иногда живут с матерями мужей. Это нормально. У меня подруга год жила с невесткой…
— И невестка тоже сбежала? — спросила Катя спокойно.
Она знала: у неё есть только этот момент. Или она выиграет сейчас, или навсегда останется «девочкой, которой дали крышу».
Тамара Павловна встала. Говорить не стала. Просто ушла в комнату и громко захлопнула дверь. Через десять минут вышла, уже в пальто.
— Я к подруге. Вернусь за вещами позже. Мне некомфортно в доме, где на меня кричат.
— Здесь на вас не кричали, — сказала Катя. — Здесь наконец сказали «нет».
Прошло два месяца.
Тамара Павловна вернулась в свою квартиру. Несколько раз звонила Леше, жаловалась на одиночество, здоровье, невнимание. Он ездил, покупал лекарства, возвращался угрюмый. Катя не мешала.
Артем снова стал спокойно спать. Катя — работать. Они с Лешей пробовали наладить всё заново. Не как раньше, а заново: с границами, с правилами. Катя поставила на кухне полку — только для себя. И больше не позволяла убирать свои вещи без спроса.
Однажды, за обедом, Леша пожаловался:
— Мама опять звонит. Говорит, что ты меня науськиваешь. Что ты слишком… командная.
Катя усмехнулась. Медленно размешала суп в тарелке, попробовала ложкой, кивнула:
— Суп вкусный. Я теперь варю, как она хотела. Только жить я теперь буду — как я хочу.
Леша вздохнул. Усталый. Может — разочарованный. Может — освобожденный.
Катя посмотрела на него спокойно и добавила:
— Ты сначала научись варить суп, а потом командуй, — усмехнулась Катя, глядя на свекровь, словно сквозь стены.
А потом просто доела суп. Тихо. В своей кухне. В своей жизни.
Я не могу видеть в доме копию твоего бывшего мужа