— Опять ты с этим! — Таня всплеснула руками. — Сколько можно?
Мать молча продолжала вытирать посуду. Спина напряжена, губы сжаты в ниточку. Тане даже не надо было ничего спрашивать — она уже знала, что мать обиделась. За что — угадывать бесполезно. Мать обижалась постоянно: если не позвонила вовремя, не приехала, не поддержала, а ещё лучше — не уступила.
— Я устала, мам, — выдохнула Таня. — Мне правда тяжело.
— А ты думаешь, мне легко было с двумя детьми однажды остаться?
Вот и пошло по кругу. Отец ушёл, когда Таня заканчивала девятый класс, а её младшей сестре Лене было семь. Мама всегда подчёркивала, что Таня рано повзрослела, помогала с Лёней — уроки, кружки, простуды, родительские собрания. А потом внезапно выяснилось, что Лена «ещё маленькая», «ей сложнее», «у неё характер тоньше», и Таню начали просить уступать: с вещами, с комнатой, с вниманием.
— Мне бы кто помог в твои годы, — с упрёком сказала мать, — ты же у нас всё сама, сильная.
Эту фразу Таня ненавидела всей душой. Её сила — выучиться в колледже, поступить на вечернее в универ, работать курьером, потом менеджером, потом в ивент-агентстве — была вынужденной. Потому что маме было некогда, потому что папа исчез, потому что Лене нужно было больше, чем ей.
Когда Таня забеременела, ей было двадцать шесть. Тогда она жила на съёмной квартире с Игорем, мужем, и копила на ипотеку. Они купили крошечную студию в панельке на окраине, и там родилась Лера.
— Не переезжай так далеко, — сокрушалась мать. — Куда я к тебе с внучкой ездить буду?
А вот к Лене — в общагу, потом в съёмную, потом в её маленькую «однушку» в центре — ездила. Часто. С сумками, кастрюлями, с советами. Лена много раз бросала учёбу, начинала и не заканчивала. Работала не дольше пары месяцев. Её парни менялись, как погода. Один жил у неё, другой — у матери. Иногда и у Тани. Два месяца однажды — потому что «у него трудный период».
— Ты же у нас добрая, — просила мама. — Ну поживёт он, не в подвале же ему…
После третьей такой «гостевой программы» Таня сказала: хватит. Тогда и началось.
Сначала мать перестала звонить. Потом приходила, но только к Лене. Потом начала намекать, что Таня «стала какой-то эгоистичной». Потом позвонила и прямо спросила: «Не хочешь дать Лене денег на курсы косметолога?»
— У меня у самой ипотека и ребёнок, — ответила Таня. — Откуда?
— Ну ты же всё равно в декрете. Можно подработку взять.
Это было несколько лет назад. Сейчас Лене двадцать восемь, у неё нет стабильной работы, нет семьи, но мама продолжает говорить о «хрупкости» младшей дочери. У Тани уже вторая работа, Лера идёт в третий класс, муж старается брать подработки по вечерам. А недавно Тане позвонил нотариус.
— Касательно дачи… — начал он.
Таня не поняла. Какая дача? Та, в Тарусе? Старая деревянная, но ухоженная, в ней детство прошло — крыжовник, шашлыки, рыбалка?
— Мать хочет оформить её на младшую дочь, Л. А., — объяснил нотариус. — Вы можете подписать отказ от претензий — мать считает, что так будет справедливо.
Таня чуть не выронила телефон.
— Простите, — медленно сказала она. — А я — я в курсе, что она это решила?
— Ну, с вами советоваться не обязаны. Это её собственность. Просто нужно юридически подтвердить.
Таня поехала к матери в тот же вечер.
Лена уже сидела там. Ногти ярко-розовые, голос громкий. За столом винцо, сыр, оливки.
— Ну чего ты сразу с таким лицом? — сказала она, закатывая глаза. — Да никто не отбирает у тебя ничего.
— Да? А дача? — Таня села, не притронувшись ни к чему. — Сколько лет я там всё чинила, белила, убирала, следила. А ты что?
— Да я не просила тебя! — Лена вскочила. — Ты просто вечно героиня. Делай — потом жалуйся!
Мать молчала. А потом тихо сказала:
— Мы думали, ты порадуешься за сестру.
— Ты ведь всё равно не ездишь туда, — сказала мать, будто оправдываясь. — Всё время занята: работа, ребёнок, муж. А Лене надо где-то начать свою практику.
— Практику? — переспросила Таня. — Какую ещё практику?
— Ну, косметологию она закончила. Курсы же…
— За которые я, прости, отказалась платить?
Мать снова умолкла, переводя взгляд со старшей на младшую. А Лена уже взялась за своё:
— Так у тебя ж всё равно времени нет. Что тебе эта дача? Вот честно — ты же даже ключи потеряла, помнишь?
— Потому что ты их у меня взяла и не вернула! — повысила голос Таня.
Она никогда не любила кричать. Особенно при матери. Особенно с Леной. Но сейчас всё внутри поднималось волной — воспоминания, обиды, всё, что столько лет глоталось без слов. Несправедливость, на которую она привыкла закрывать глаза, теперь врезалась в лицо.
— Таня, ну перестань, — тихо сказала мать. — Не делай трагедии.
— Не делай трагедии?! Ты действительно не понимаешь, что вы делаете?
Она обвела взглядом комнату. Её детство. Полка с книгами, которые она читала сама и потом — Лене. Сервантик, в котором до сих пор стояла пыльная копилка в форме слона, в ней Таня когда-то копила на поездку в Питер. Не поехала. Потому что Лена тогда сломала ногу и мать сказала: «Потом как-нибудь».
— Я не знала, что ты так это воспринимаешь, — с непроницаемым лицом сказала мать.
— Да ты вообще много чего не знала.
На следующий день Таня шла на работу как в тумане. За стенкой в офисе коллега рассказывала, как у её сестры свадьба в Италии, и как вся семья готовится, шьёт платья. Таня слушала и думала: почему у кого-то — Италия, а у неё — бесконечные уступки?
На обеде позвонила подруга Ира.
— Как ты?
— Да нормально, — выдохнула Таня. — Дачу у меня решили забрать. По-родственному.
Ира помолчала.
— Хочешь — приезжай вечером. Я вина налью, дети у бабушки.
— Приезжаю.
— Так и скажи им, — сказала Ира. — Что ты не согласна. Что не будешь подписывать отказ.
— А смысл? Она же собственница. Просто меня ставят перед фактом. Как всегда.
— А ты поставь в ответ. Сама. Своё «нет».
Таня смотрела в окно. Подруга была права. Но откуда это внутреннее ощущение, будто она снова — злая, неблагодарная, не понимающая, не поддерживающая сестру?
— У тебя синдром хорошей девочки, — продолжала Ира. — Ты всю жизнь оправдываешь их поведение. С детства. А пора перестать.
Через три дня Таня пошла к нотариусу.
— Я не буду подписывать отказ, — спокойно сказала она.
— Вы уверены?
— Да.
— Значит, вот как ты решила, — сказала мать, когда Таня принесла отказ. — Идти против семьи.
— А это и есть семья? — спросила Таня. — Где за моей спиной всё решают, где младшей всё, а старшей — только чувство вины?
— Мы просто хотели, как лучше…
— Для кого?
Мать не ответила.
Через пару недель Таню вызвали на «семейный ужин». Мать готовила салат, Лена сидела с телефоном.
— Мы подумали, — начала мать. — Может, ты отдашь свою долю, а мы компенсируем тебе частично, когда сможем?
— У вас никогда не будет возможности. Я вас знаю, — сказала Таня. — А ещё я устала от торговли отношениями.
Лена закатила глаза:
— Ты снова включаешь жертву, да? У тебя же всё хорошо. Муж, ребёнок, работа. Ты сильная, как ты любишь повторять. А мне дача — это старт, это возможность.
— А я что — мусорный контейнер, из которого можно брать, когда хочется? Я тоже человек. Свою часть дачи я не отдам. Даже если это будет стоить нам общения.
Мать поджала губы.
— Никогда бы не подумала, что ты можешь быть такой эгоисткой.
— Нет, мама. Я просто больше не готова быть удобной.
Лена потом звонила — кричала, угрожала, обвиняла. Писала в чат семьи. Мать молчала.
А Таня в это время с Лерой и Игорем поехали на ту самую дачу. Ободрали старые обои. Вывезли мусор. Закупили краску и новые светильники. Маленькая Лера рисовала на стенах солнышко, а Таня в первый раз за долгие годы чувствовала — да, это теперь их место.
Но тишина долго не длилась.
На следующий день у калитки появилась мать.
— Поговорим?
— Говори.
— Мы думали, ты порадуешься за сестру, — тихо сказала она, держа в руках банку варенья, как некое смехотворное примирение.
— Варенье? — Таня даже не притронулась. — Мама, ты серьёзно? Вареньем залить обиду?
Мать не отвечала. Посмотрела куда-то поверх головы, на крышу дома. Она всегда так делала — когда не знала, как признать вину, когда не хотела вступать в открытый конфликт. Вечно это молчание, эти невысказанные «прости», которых Таня ждала с детства.
— Ты хотя бы слышишь меня? — спросила Таня, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё сжималось.
— Ты ведь всегда была разумной, — наконец проговорила мать. — И сильной. Я на тебя надеялась. А Лена… она другая. Её легко обидеть.
— А меня — можно, да?
— Да нет же! Просто ты взрослее, ты раньше повзрослела…
— Потому что ты заставила. Потому что я мыла полы в пятом классе, пока Лена играла. Потому что я готовила вам ужин, когда тебе было плохо. А потом ты говорила: «Молодец, справилась. Лене бы твоё терпение».
— И что? Разве это плохо? Ты была надёжной. Я гордилась тобой!
— Только не любила так, как Лену.
Мать замолчала.
Вечером Таня сидела на веранде. Лера спала внутри, Игорь читал в спальне. Всё было мирно, спокойно — но внутри гудел рой злых, несправедливых мыслей.
Как можно было всю жизнь быть хорошей — и оказаться виноватой? Как можно было столько лет подменять любовь благодарностью? Делать, терпеть, тащить — и в итоге услышать: «Ну ты же справишься».
И справлялась. Но больше не хотела.
Через неделю Таня приехала в родительскую квартиру — по делу. Мать сама позвала: забрать старые вещи, которые мешали.
— Там твои книги, коньки, и, кажется, какая-то старая посуда, — сказала она.
Лена была дома. Удивительно: при макияже, но в спортивках. Ходила, стучала по телефону ногтем.
— Всё? — спросила она, проходя мимо Тани. — Или ты ещё и холодильник отнимешь?
— Лена, ты когда-нибудь в жизни поняла, что кто-то что-то делал для тебя?
— Да не ври. Ты всё делала, чтобы потом жаловаться. Ты получаешь кайф от этого.
— А ты — от чужих ресурсов.
— Хватит! — вмешалась мать. — Я больше не могу это слушать. Вы обе ведёте себя, как чужие.
— А может, потому что ты всё сделала, чтобы мы чужими стали? — тихо сказала Таня. — Потому что всё время выбирала. Не поддерживала обеих — а спасала одну. И всегда — одну и ту же.
Мать села. Резко. Словно ударили.
— Я просто хотела, чтобы у Лены был шанс…
— А у меня? — Таня смотрела прямо в глаза. — У меня был?
Прошло три месяца.
Контакт был редким. Пару раз мать писала Лере: с днём рождения, с началом учебного года. Таня не отвечала. Не потому, что мстила. Просто — не было сил снова окунаться в этот водоворот. Вечные перекосы, навязанные чувства, тревожные ожидания.
Дачу они с Игорем доделали. Приезжали по выходным, Лера звала подружек, сажали клубнику, жарили зефир на костре. Впервые у Тани появилось что-то своё — не подаренное, не уступленное, не отнятое потом обратно.
А потом однажды на WhatsApp пришло голосовое сообщение. От матери. Тихое, короткое:
— Прости. Я не знала, что сделала с тобой.
Таня переслушала трижды. Плакала. Потом удалила. Ответить не смогла.
Спустя месяц — почти год с начала конфликта — Таня поехала на день рождения к племяннику Иры. Там было шумно, тесно, уютно. Кто-то жарил шашлыки, кто-то играл в настольную игру. Таня вышла на крыльцо — воздухом подышать. Ира вышла следом.
— Знаешь, — сказала Таня, — мама тогда мне сказала: «Мы думали, ты порадуешься за сестру».
— А ты?
— А я подумала: кто-нибудь в этой семье когда-нибудь порадовался за меня?
Ира кивнула. Потом долго молчали.
— А что теперь? — спросила она.
Таня пожала плечами.
— Я не знаю. Наверное, ничего. Просто я теперь себе. Себе — и Лере. И этого достаточно.
Вечером она приехала на дачу. За столом Игорь резал сыр, Лера рисовала. Сумерки опускались медленно, свет в окнах дрожал тёплым янтарём. Всё было обыденно — и важно.
Она знала: конфликт не закрыт. Возможно, не закроется никогда. Но в первый раз за всю жизнь она не чувствовала себя виноватой. И в первый раз это не пугало.
Порядочный Игорь (часть 2)