— И ты сорок лет молчала? — Таня пристально смотрела на мать, в глазах была какая-то неприязнь.
— Танюша, так сложились обстоятельства. Но это совсем не означает, что я соглашусь на твою авантюру. Я всё так же против.
— Ты? Против? — Таня ухмыльнулась. — Да я и не спрошу тебя теперь.
Дверь хлопнула, Таня ушла, оставив маму одну. И что теперь думать? Зачем вообще всё рассказала? Пожилая женщина схватилась за голову, так давно всё это было, что даже и вспоминать не хотелось.
Виктории было двадцать два, когда ее выдавали замуж. Молодая девушка очень ждала этого момента, но судьба распорядилась иначе. За день до регистрации брака жениха отправили в командировку, из которой не вернулся. Виктория плакала, а родители даже и не думали расстраиваться.
— Ничего, через годик за другого выйдешь, — равнодушно ответила мать. — Сейчас только всё уляжется.
— Не выйду, — рыдала девушка. — Я ребенка от него жду.
Тогда мать впервые кричала. Громко и очень долго. Виктория закрывала руками уши, но всё равно до нее долетали обидные слова.
Отец не вмешивался какое-то время, видимо, пока ему не надоело. Потом подошел, жестом руки показал, чтобы жена успокоилась.
— Чего орать? Надо срочно нового жениха искать, иначе от позора не отмоемся.
Жениха нашли быстро, без лишних слов Виктория и Павел расписались в ЗАГСе. Никто и не подумал сказать жениху, что ребенок не его. А он сам и не задумывался никогда об этом. А может быть, задумывался, но вслух не говорил.
Так и жили много лет. Дочку воспитали Татьяну. Других детей не было. Всё выяснилось случайно, когда Таня затеяла провести обследование семейное.
— К чему тебе это? — ворчала мама.
— Ну как к чему? Сейчас ДНК у всех возьмут, исследуют на всякие заболевания и прочее.
Отец шел молча, словно ждал правды, словно знал правду, но молчал всё время. В медицинском центре сдали все анализы, и Татьяну позвали отдельно.
— Татьяна, а вы уверены, что вам нужно всем сделать?
Таня вскинула брови, не поняла вопроса.
— В смысле? Я вам за что заплатила?
— Видите ли, мужчина, Павел Геннадьевич Карпов, вам никто. А вы хотели только семью.
Руки Татьяны задрожали, но она постаралась это скрыть.
— Не может быть, ошибка какая-то… За что я вам заплатила вообще? — Таня повысила голос.
— Ошибки быть не может, — сухо сказал мужчина. — Мы можем оформить возврат за исключением того, что уже было сделано. Но прежде чем нервничать, рекомендую вам поговорить с мамой.
Тогда Татьяна и не подумала об этом. Оформила возврат за неполученные услуги и ушла. Отцу она ничего не сказала, как и матери. Оставила в себе это неприятное известие.
Прошло пять лет, отца уже похоронили. Мать осталась одна в трехкомнатной квартире, в которой половина принадлежала Тане. А ей как раз были нужны деньги.
— Мама, давай продадим, купим тебе квартиру однокомнатную. Тебе одной места хватит.
— Еще чего? — Виктория резко поднялась со своего места, будто Таня только что предложила ей переехать в подвал. — Ты это серьезно сейчас?
— А что такого? — Таня пожала плечами. — Огромная квартира, тебе одной тут и страшно, и дорого. А мне деньги нужны.
— А я тебе их что, должна?
— Должна, ты отца меня родного лишила. Не хочешь рассказать правду? Половина квартиры моя. — Таня посмотрела на мать уже без сантиментов. — По закону после см.ерти отца я наследница.
— Наследница… — тихо передразнила Виктория. — А ты папу-то вообще помнишь?
— А ты его любила? Вот ты скажи мне, ты хоть раз его любила, мам?
— Что за глупости? — Виктория отвернулась к окну, но Таня не унималась.
— Да не глупости! Я все знаю. Я знаю, что ты его обманывала сорок лет. Что я ему неродная. Что он воспитывал не своего ребенка.
Виктория с силой вцепилась в подоконник.
— Кто тебе сказал?
— Не важно. — Таня говорила медленно, с нажимом. — Я знаю. И я не понимаю, как ты могла столько лет жить с человеком и лгать ему каждый день. Ты его жалела хоть раз?
— А ты знаешь, что мне было тогда двадцать два?! — выкрикнула Виктория. — Что меня заставили выйти за человека, которого я не любила?! Что я была одна, беременная, и мне каждый день напоминали, что я позор семьи?
— Так ты отыгралась на нем, да? — Таня подняла брови. — Отлично. Только вот мне теперь с этим жить. Я не его дочь, получается, а ты мне говорила — он лучший отец, он столько сделал. А ты что сделала, мам?
Виктория медленно опустилась на табурет у стола.
— Я выживала. Выживала, как могла. Я боялась всего. Своих родителей, соседей, мужа. А потом боялась, что он узнает и уйдет. Он ведь тебя любил, Таня. Ты была его смыслом жизни.
— А ты молчала. Удобно, да? — Таня резко встала. — И теперь ты хочешь остаться в этой квартире одна, на старости лет, с этой своей ложью?
— Я хочу остаться в своем доме! — крикнула Виктория, вдруг приободрившись. — Потому что я имею на это право. Я этот дом отстояла, я терпела, я выносила, я лгала, но я жила и буду здесь жить! И я не позволю тебе выбросить меня из него.
— Ты не поняла. — голос Татьяны вдруг стал холодным. — Я не спрашивать пришла. Я подавать буду на раздел. Или ты продаешь квартиру, или я через суд. И знаешь что? — Она сделала шаг к двери. — Теперь мне плевать, кто был мой отец. Главное, что ты — точно моя мать. И я знаю, как ты умеешь любить.
Она вышла, хлопнув дверью. Виктория осталась сидеть, глядя в пустую чашку.
Слеза скатилась по щеке, но она не вытерла ее. В памяти вдруг всплыло, как Павел, молча, гладил маленькую Таню по голове, как читал ей сказки, как вытирал ей нос, когда она плакала от страха на первом школьном утреннике.
— Прости, Паша, — шепнула Виктория в пустоту. — Я думала, что защищаю тебя. А в итоге предала всех.
Вечером ей позвонила Таня.
— Мам, я тебе список риелторов отправила. Выбирай кого-то одного или я выберу.
Виктория не ответила. Она только смотрела в экран, пока звонок не сбросился сам.
Через неделю позвонил риелтор.
— Здравствуйте, я представляю интересы Татьяны Павловны. Она распорядилась выставить на продажу свою долю в вашей квартире. Мы уже нашли покупателя.
— Что вы сказали? — Виктория чуть не уронила трубку.
— Покупателя. Человека, который готов купить половину квартиры. Ему важно вложить деньги, проживать он пока не собирается. Понимаете?
Виктория понимала. Но надеялась, что дочка просто давит, шантажирует — как в молодости, когда угрожала сбежать из дома к мальчику на мотоцикле, если не купят джинсы.
А Таня не шутила. Через месяц появился он — покупатель. Мужчина лет сорока пяти, невысокий, с острыми глазами и запахом сигарет, который тут же наполнил прихожую.
— Виктория Павловна? Очень приятно. Я Николай. Теперь мы с вами, так сказать, соседи.
— Я здесь живу. — Виктория скрестила руки на груди.
— Ну, пока что да, — усмехнулся он, проходя мимо. — Но права у нас с вами одинаковые. Так что я планирую вскоре обустроить себе комнату.
Он выбрал бывшую Танину — самую большую и светлую. Принёс туда раскладушку, старую тумбу и кофеварку. Через два дня установил замок на дверь и начал шумные телефонные разговоры по ночам.
— Слушай, бабушка, — однажды сказал он, — я не мешаю тебе, но и ты мне не мешай. Я в своей доле.
— Это мой дом! — сорвалась Виктория. — Ты не имеешь права…
— Имею. Дочка твоя продала, ты и живи теперь с этим. Нечего на людей наезжать.
Виктория позвонила Тане. Долго слушала гудки. Та не брала трубку.
На третий день Таня ответила.
— Ну?
— Ты что сделала? — голос Виктории дрожал.
— Продала. Мне нужны были деньги. Я же тебя предупреждала, мама. — Тон у Татьяны был усталый, почти равнодушный. — А ты не захотела договариваться.
— Ты отдала чужому человеку половину квартиры, в которой выросла! Где мы жили всей семьёй! Где… где твой папа…
— Не мой он. — Голос дочери стал холодным. — Ты сама мне это сказала. Теперь живи с этим.
— Таня…
— Что, мама? Ты всё решила за всех в своей жизни. А теперь пусть жизнь решит за тебя. Пока.
Звонок оборвался. Виктория уставилась на экран. Было странное чувство: будто сердце останавливалось медленно, как поезд перед конечной станцией.
В тот вечер она достала старую коробку из антресоли. Там были фотографии: Павел, Таня, дача, Новый год с хлопушками и серпантином. Виктория смотрела и пыталась понять — было ли это всё настоящим? Или тоже частью большой, затянувшейся лжи?
На фото Павел смеялся, держал Таню на плечах. Девочка тянулась к звёздочкам на ёлке.
— Прости, Паша, — снова сказала она вслух. — Прости, что не смогла всё сказать, когда надо было.
На следующий день Николай провёл в квартиру мастеров. Начался шум: сверлили, стучали, что-то таскали.
Виктория сидела на кухне, глядя в окно. На подоконнике стояла чашка с заваркой. Остыл давно, а пить всё равно не хотелось.
Таня больше не звонила. Виктория тоже не стала. Что сказать дочери, которая пустила в дом чужого? Она молча собралась и ушла.
Прошло два года.
Виктория жила теперь в небольшой квартире на окраине. Однокомнатная, с узким балконом и низким потолком.
Её соседкой по лестничной клетке была Нина Алексеевна — говорливая старушка с маленькой собачкой.
Каждое утро Виктория кормила Нининого Пушка сухариками, и они пили чай вдвоем. Иногда даже смеялись.
В свои шестьдесят семь Виктория впервые почувствовала… тишину. Раньше всё было как в забеге — родить, скрыть, устроить, не допустить, удержать.
А теперь можно было просто сидеть у окна и не бояться ни звонков, ни скандалов, ни воспоминаний.
Иногда плакала. Иногда снилась Таня — маленькая, в синем сарафане, с растрёпанными косичками.
Таня не звонила. Только однажды, в январе, Виктория получила письмо. Обычное, бумажное. Внутри — листок с короткой фразой, написанной неровным, торопливым почерком:
«Твои деньги за вторую половину потрачены. Это была твоя плата за вранье».
Без подписи. Без «мама», без «прости».
Виктория села на табурет и долго смотрела на письмо. Она надеялась на вырученные деньги купить хоть какой-то уголок для себя, снимать вечно квартиру было невыносимо. Но дочь все решила за нее.
В тот вечер она достала из шкафа коробку со старыми фотографиями. Разложила на столе: Павел, Таня, дача, Новый год. Подписи на обороте выцветшие, но всё ещё видны.
Снег за окном валил крупными хлопьями. Пушистый, белый, безмолвный. Всё, что было — было. И всё, что будет — уже не страшно. Скрывать больше не от кого и нечего, стало спокойнее. А старость… Старость она встретит в доме престарелых…