Все деньги шли маме

— Мам, а ты что тут делаешь? Ты же должна быть в санатории на лечении… — я сильно удивилась, увидев маму посреди нашей кухни.

— Ну должна была и что? Передумала. Мне дома спокойнее.

— Мам, это мой дом вообще-то, — неуверенно пробормотала я.

— Ты что, угла для матери пожалела, да? Я к ней со всей душой, а она..

Я сделала глубокий вдох, начинается, как обычно, мама в своем репертуаре.

Сейчас начнем жаловаться, что ее не любят, не ценят и вообще с ней не считаются…

Только я приготовилась это слушать, как вспомнила, мамы сейчас тут вообще быть не должно. Она должна быть в санатории.

И не то, чтобы мне было жалко, просто за этот санаторий была уплачена не маленькая сумма…

— Мама, а ты отказалась от санатория, а деньги?

— Что деньги? — мама недовольно на меня посмотрела.

— Ну деньги тебе вернули?

— Я ей про себя, а она все про деньги. Это же надо, вырастила меркантильную дочь себе на голову. Тебе что важнее, мать или деньги?

Понятно, разговора не получится.

Сейчас меня еще и обвинят, что я только из-за денег расстраиваюсь. Еще муж придет поддержит маму.

У него же своей нет и по его словам, я не ценю свою. А я должна на руках носить чуть ли не в прямом смысле.

Я махнула рукой, делай что хочешь мама на моей кухне, я лучше закроюсь в спальне и немного посижу в тишине.

Вечером я попыталась донести до мужа свою истину.

— Как ты не понимаешь, она только деньги из нас вытягивает. Этот санаторий, мы же кредит брали, чтобы ее здоровье поправить.

Вспомни, сколько раз она нам говорила, что это для нее жизненно необходимо?

— И ты пожалела, Алиска, ну как всегда. Холодильник твоя мама просила, сколько ты мне мозг выносила?

— Да, я пожалела, — я уже обиделась, мне было неприятно слышать такое от мужа. — Я пожалела, потому что мы постоянно из-за нее в долгах.

То ей одно хочется, то другое. То санаторий за сто тысяч, в который она даже не поехала!

— И что? Твоя мама уже не молодая, кто ей еще поможет, кроме нас?

— Да хоть кто, только не я.

— Ты так из-за ста тысяч что ли взъелась? Кредит мы уже закрыли, я же говорил, премия у меня хорошая будет. Хватит на все.

— Угу, кредит закрыли, а без денег еще месяц жить.

— Если тебя что-то не устраивает, позвони в санаторий и оформи возврат сама, у тебя же где-то была доверенность от мамы?

— Так и сделаю, понятно?

— Так и сделай, из-за ерунды такое устраивать. Не думал, Алиска, что ты такая жадная.

Телефонный разговор с санаторием не принёс облегчения.

— Белова Нина Степановна? Простите, у нас такая гостья не зарегистрирована. Ни сейчас, ни ранее. Возможно, путёвка оформлялась, но до заезда не дошло.

— Что значит не дошло? — я почувствовала, как холод пробежал по спине. — Оплата прошла, я лично всё оформляла через сайт, по доверенности, у вас должна быть запись!

— Сейчас проверю… Да, вот: бронь была. Но позже отменена. Средства указано вернуть наличными. Получатель Белова Н.С., доверенность приложена. Возврат состоялся.

— Что? — я не верила своим ушам. — Подождите… наличными?

— Всё верно.

Я поблагодарила и отключилась, руки дрожали. Я ясно помнила, как оформляла путёвку, мама не хотела ничего слушать, отмахивалась, всё делала я. Всё платила я. Она даже не спросила, когда заезд.

Но кто отменил бронь? И на основании какой доверенности получила деньги? У меня был её паспорт и доверенность. Значит, она подала на вторую, сама. Значит, она с самого начала знала, что никуда не поедет.

Но зачем тогда просить? Зачем тянуть деньги? И куда они пошли? Внутри была злость, огромная! Мы с копейки на копейку перебиваемся, думаем, как сэкономить, а тут такое…

Следующие дни я ходила, как заведённая. Мама была у нас дома, как будто так и надо. Спокойно мыла посуду, поливала фикус, даже вязала вечером в кресле.

Ни одного упоминания о санатории, ни слова объяснения. Просто поселилась у нас, хотя зашла в гости.

Я пыталась с ней поговорить мягко, без наезда.

— Мам, ты правда решила не ехать? — спросила однажды за ужином. — Может, передумала, потому что боялась, или что-то не устроило?

— Алиса, — вздохнула она, не поднимая глаз. — Давай не будем, мне и у вас неплохо.

— Но ты же сама говорила, что у тебя давление, голова кружится… — я старалась быть осторожной.

— Я сказала, что устала. А усталость лечится дома. — Она пожала плечами и поставила передо мной чашку. — Вот чай с мелиссой, лучше всякого санатория.

На третий день я не выдержала. Взяла отгул и решила следить, что-то мне не нравилось в ее ответах и ее поведении…

Сначала она просто шла по двору. Сумка через плечо, палочка в руке — образ идеальной пожилой женщины. Потом дошла до соседнего квартала, свернула в тихий переулок… и остановилась возле цветочного.

Оттуда вышел мужчина, с седой бородкой и пакетом в руках. Мама подошла, и он улыбнулся.

Они не обнялись, но пошли рядом и шли, не торопясь, будто прогуляться вышли. Через час она вернулась домой — с пустыми руками. Ни цветов, ни сумки.

Вечером я рассказала мужу, хотела совета, получила другое.

— Слежка? Ты в своём уме, Алиса? Это твоя мама! Ей что, нельзя погулять с мужчиной? Ты чего добиваешься вообще?

— Я добиваюсь честности! — взорвалась я. — Мы взяли кредит! Я думала, она лечится, а она шляется неизвестно где! И, кстати, деньги наши! Она их получила! Без моего ведома!

— И что? Она их украла у тебя? Или, может, ты купила ей путёвку в обмен на покорность? Алиска, ну ты реально уже перегибаешь.

— А ты, как всегда, на её стороне! — бросила я. — Может, ты вообще с ней заодно? Может, вам вдвоём удобно, что я вкалываю, пока вы тут отдыхаете?

— Вот сейчас лишнего сказала. — Он встал. — Тебе уже крышу сносит, как успокоишься, позвони. Я пока у друга поживу.

Он ушёл, а я так и осталась одна без поддержки и совета.

Мама молча сложила полотенце и пошла в спальню — ни слова. Только взгляд — какой-то жалостливый. Как будто я маленькая, капризная девочка, закатившая истерику из-за сломанной игрушки.

Я лежала на диване и не могла уснуть. В голове вертелось только одно: она обманула меня. Я не знала зачем, но точно знала — она что-то скрывает. И я это обязательно выясню.

И пусть мне потом будет стыдно. Пусть она окажется права. Я всё равно должна знать.

На следующее утро я снова пошла за ней. Далеко. Через два квартала она вошла в небольшое здание с табличкой: «Агентство недвижимости Уют и Дом».

Сердце застучало. Через полчаса она вышла — с тем самым мужчиной.

Они шли и говорили о чём-то серьёзном. Он показывал какие-то бумаги, а она кивала. Потом они разошлись.

Вечером я не выдержала.

— Ты что, решила продать мою квартиру? Или свою? Что ты творишь? — я ворвалась на кухню, не дожидаясь чая.

— Алиса… — она устало вздохнула. — Сядь.

— Не буду. Скажи сразу: на что ты потратила деньги от санатория?

Мама встала и ушла в комнату. Вернулась с коричневым конвертом.
Положила его передо мной на кухонный стол.

— Считай. Там двадцать три тысячи, остаток.

— Что?.. — я отодвинула кружку с чаем и в упор посмотрела на неё. У меня даже мысли не складывались в слова.

— Это всё, что осталось, — спокойно продолжила мама. — Я с вас тянула постоянно: на холодильник, на куртку, на какие-то уколы, на санаторий, разумеется. Всё записывала, всё откладывала.

Я уставилась на конверт. Деньги были аккуратно сложенные. И какие-то чеки, квитанции, списки, написанные её размашистым почерком.

— Но… зачем? — я прошептала. — Почему ты просто не сказала?

— Потому что вы бы не дали, — она села напротив. — Ни ты, ни твой муж. Вы же не умеете копить. У вас всегда что-то важнее. То поездка, то техника, то ипотека, то одежда.

И каждый раз вы говорите — «дача потом». Только вот это «потом» у вас длится уже шесть лет.

Она сделала глоток чая. Взгляд у неё был спокойный. Даже усталый.

— А я умею. И я помню, как ты летом говорила: «Вот бы уехать куда-нибудь, пусть даже без удобств, лишь бы за город».

И как он в ответ сказал: «Только бы участок свой, не у тёщи».

А я слушала и думала. Что если вы не можете накопить, то я помогу.

Я молчала.

— Павел Петрович не друг, не сектант, не кто-то, кого ты себе напридумывала. Он риелтор. И он нашёл отличный вариант. Домик под Талдомом.

Шесть соток, свет есть, вода по графику, сарайчик, банька. Участок ровный, рядом соседи, семья с детьми. Автобус ходит — всё как вы хотели.

Она замолчала, а потом добавила уже тише:

— Я не хотела, чтобы вы знали. Потому что вы бы начали считать, кто сколько вложил. Сомневаться, отказываться, спорить.

А я хотела вам помочь. Квартиру свою сдала на три месяца, у вас пожить решила это время…

Я не знала, что сказать. От стыда поднималась тошнота. Всё это время я обвиняла её в хитрости, в манипуляциях, в корысти.

Следила за ней, как за мошенницей. Думала, что она вытягивает деньги, чтобы… развлекаться? Купить себе шубу? Уехать с каким-нибудь стариком?

А она, оказывается, копила. Для нас. На то, на что мы сами махнули рукой.

Мама тем временем раскрыла ещё одну бумажку.

— Вот. Это договор купли-продажи на твое имя, деньги все внесены, тебе нужно только подписать. Павел всё подготовит. Дом небольшой, но он ваш.

Без кредитов, без долгов. Только налог раз в год и дачная суета. Но ведь вы же этого хотели?

Я смотрела на неё и понимала: да, хотели. Только никогда бы к этому не пришли. Не собрались, не решились. Мы мечтали. А она сделала.

— Прости, — выдохнула я. — Я… я вела себя ужасно. Я думала, ты…

— Я знаю, что ты думала, — мама улыбнулась. — Ты ведь моя дочь. И ты не ужасная. Ты просто устаёшь, живёшь в режиме “надо, надо, надо”. Поэтому я и хотела подарить вам место, где “ничего не надо” хотя бы по выходным.

Мы сидели молча.

Только сейчас я поняла, как она изменилась за последнее время. Седины больше. Движения медленнее. А вот голос твёрже. И лицо спокойное уверенное.

Мама больше не была той тревожной женщиной, которая приходит с сумкой из «Магнита» и критикует наш ужин.

— Он красивый? — тихо спросила я.

— Кто?

— Дом.

Мама улыбнулась.

— Не как на картинках, конечно. Но с душой, вишня растёт прямо у входа. И куст смородины. И пруд в пяти минутах ходьбы… красиво.

— Мы поедем посмотреть?

— Через неделю. Павел как раз хотел вас познакомить с хозяйкой, она хорошая, тихая женщина, переезжает к сыну.

Я кивнула. Впервые за долгое время мне захотелось не упрекнуть, не доказать, не победить, а просто быть рядом.

Мама положила свою руку поверх моей.