Когда-то она думала, что семья — это теплый вечер под пледом, запах пирога в выходной, шепот в темноте, где главное слово — «мы». Но через три года после свадьбы «мы» расползлось по швам. Потому что в этой семье, как оказалось, было слишком много «она».
С Таней они познакомились ещё до свадьбы. Тогда всё казалось простым: сестра, на пять лет младше мужа, с заразительным смехом, длинными ногами и вспышками в глазах. Она часто приезжала в гости, садилась на край дивана с ногами и стреляла глазами:
— Ну вы же не против, если я тут у вас останусь? У нас в общаге капец, воняет мокрыми носками и фастфудом.
На третий раз фраза уже не звучала как вопрос. Тогда ещё всё было не страшно: пожила неделю и уехала, оставив после себя только пару носков под диваном и выжатую до дыр зубную пасту.
Свадьбу они сыграли скромно. Погуляли с родней в кафе, потанцевали под «Ты моё море» и начали строить быт. Она — банковский аналитик, он — инженер в IT-фирме. Жили в двухкомнатной квартире, купленной в ипотеку ещё до их знакомства. Поначалу всё шло хорошо. Пока Таня не вернулась.
— Меня парень выставил. Прямо среди ночи! — сквозь слёзы тараторила она в трубку. — Можно я к вам на пару дней? Только на пару. Клянусь!
Когда Таня появилась в дверях с чемоданом, заплаканная и растрёпанная, героиня уже всё понимала. Эти «пару дней» будут надолго.
— У неё никого нет, — развёл руками муж. — Ты бы видела, как её тот придурок выставил!
Она кивнула. А что было делать? Не гнать же ночью девушку на улицу. Но тогда героиня впервые почувствовала: в этой квартире, как бы ни старались, троим тесно. Особенно когда одна из них явно не собиралась быть благодарной гостьей.
Поначалу Таня изображала приличия. Мыла за собой чашки, приносила сыр в пакете, даже однажды погладила рубашку брату. Но постепенно роль сироты перестала её устраивать. Она начала открывать холодильник как свой, устраивать спонтанные вечеринки с подружками («Ты ж не против, мы в комнате посидим?»), а однажды героиня заметила, как Таня водит чужой зубной щёткой по своим брекетам.
— Ты серьёзно?.. — она не успела договорить.
— Успокойся, я просто на секунду. У меня сломалась! — отмахнулась та и хлопнула дверцей шкафа.
Муж смеялся:
— Брось, ей и так тяжело. Не драматизируй.
Героиня начала чувствовать, как день за днём с её плеч снимается уют и навешивается раздражение. Но он этого не замечал. Или делал вид?
Таня ни разу не заплатила за коммуналку. Не приносила ни копейки в дом. А когда в один из вечеров героиня вернулась с работы и увидела, как та вытряхивает свои трусы прямо над кухонной плитой — мол, сушить негде, — она не выдержала:
— У тебя руки не отсохнут купить сушилку?
— А у тебя не отсохнут — перестать мне тыкать? — вскипела Таня. — Я тут не по своей воле! Меня жизнь побила, если ты не заметила!
Разговор закончился тем, что муж опять развёл руками и сказал:
— Вы обе правы. Просто попробуйте ужиться.
Ужиться. Это стало её проклятием. Она перестала звать в дом друзей — Таня им косо улыбалась, потом обсуждала за спиной. Однажды заявила, что подруга героини «похожая на клопа с ресницами». И смеялась. Мужу это показалось «милой шуткой».
Она замыкалась. Спала тревожно. Начала есть на работе, чтобы дома не пересекаться с Татьяной за столом. Уходила пораньше. Возвращалась, когда та уже в душевой.
Однажды вечером она не выдержала:
— Сколько это будет продолжаться?
— До осени. Я поступаю в магистратуру. Съеду, как найду работу, — беззаботно ответила Таня и кинула ногти в раковину.
Муж обнял её за плечи, когда они легли спать:
— Ей сложно. Дай время. У нас всё хорошо. Ты же не против?
И вот это «ты же не против» стало занозой, что не вытащишь.
Прошёл месяц. Осень. Потом зима. Потом весна. Таня не уехала.
Зато появилось больше вещей. Новые платья. Косметика, которую она щедро раскладывала в ванной, как на витрине. И с каждой неделей героиня всё меньше ощущала, что это её дом.
Весной всё стало по-другому. Не лучше — просто по-другому. Таня больше не пряталась за маской бедной родственницы. Теперь она жила в этой квартире как хозяйка. Иногда героине казалось, что та даже забывает, кто тут жена.
Однажды она пришла домой раньше обычного. Усталая, с тяжёлой головой, в мокрых балетках — ливень застал по пути из банка. Дверь была открыта. В квартире — смех. Таня сидела на диване в её халате, рядом — какой-то парень, по виду из разряда «гладко выбрит, с пустым взглядом». На столе — чипсы, пиво, ноутбук. Таня, едва заметив жену брата, кивнула:
— Ты рано. Мы кино смотрим. Надо расслабляться в этом мире, согласна?
— Это кто? — спросила героиня, стараясь не смотреть на босые ноги парня, вытянутые на её пледе.
— Никита. Мы с ним, ну, неважно. Хочешь — садись. Тебе как раз полезно пообщаться с живыми людьми, а то ходишь вечно, как бухгалтер на кладбище.
Позже она попыталась поговорить с мужем. Осторожно, по пунктам, сдерживая злость:
— Она приводит домой незнакомцев. Я устала жить на чемодане в собственной квартире. Мне неуютно даже в ванной. Она пользуется моими вещами. Она…
— Не начинай, — устало перебил он. — Это временно. Никита нормальный парень. У Тани никого нет, ей тяжело одной.
— Мне тоже! — не выдержала она. — Ты забыл, как у нас было? Когда мы вдвоём ужинали, обсуждали фильмы, строили планы?
— Я просто хочу, чтобы всем было нормально. Ты же понимаешь, она — моя семья.
И это был момент, когда героиня поняла: для него понятие «семья» гибкое. Оно не имело формы. Оно включало всех, кроме неё.
К лету Таня осталась одна. С Никитой ничего не вышло, хотя он ещё пару раз приходил, хрустя чипсами. Потом пропал. Таня плакала в кухне, громко, театрально. Муж гладил её по голове, вытирая сопли полотенцем для посуды.
— Она просто хочет, чтобы её любили, — шепнул он, когда героиня зашла и замерла в дверях.
Она ничего не ответила. Села на кровать. Смотрела в окно. За окном июнь. Цветут каштаны. А в ней — ни цветения, ни покоя.
Иногда они ездили к свекрови. Там Таня превращалась в ангела: помогала на кухне, рассказывала, как заботится о брате и как «помогает» им, пока они много работают. Героиня слушала это и думала: неужели они правда не видят?
Свекровь однажды сказала:
— Повезло вам с Танюшей. Как бы ни было, а родная кровь — она и есть родная. Ты же не против, правда? Девочка же молодая, ищет себя.
Она улыбнулась сквозь зубы. Потому что спорить с этим было бессмысленно. Ей как будто выдали роль «понимающей». И теперь отыгрывай молча.
К осени Таня устроилась на работу. Менеджер в каком-то коворкинге. Казалось бы — всё, скоро съедет. Но в ответ на осторожный вопрос героини последовал лишь раздражённый вздох:
— Сейчас вообще-то жильё дорого. Ты что, не в курсе? Смотри, что на рынке происходит. Да и мне ещё зарплату два месяца ждать. Потерпите, не обеднеете.
Муж снова промолчал. А потом сказал:
— Она старается. Дай ей шанс.
И снова: «Ты же не против?»
В какой-то момент всё начало напоминать цирк: Таня вечно «забывала» выключить утюг, оставляла плиту включённой, спала до обеда, когда героиня уже возвращалась с работы. Однажды её пальто исчезло — оказалось, Таня «одолжила» его, чтобы сходить в кафе. Вернула с жирным пятном на рукаве.
— Извини, я не подумала, — пожала плечами. — Зато теперь у тебя будет повод купить новое.
Это всё было не агрессией. Это была тлеющая форма захвата — методичная, липкая, неуловимая.
Когда в ноябре героиня предложила съездить в отпуск вдвоём — хоть в Казань, хоть в Сочи — муж пожал плечами:
— Куда мы её денем? Не оставлять же одну.
— Ей двадцать шесть, — стиснув зубы, сказала она. — Это не собака. Это взрослый человек.
— Но она неустойчивая. Мама говорит, у неё психика тонкая.
Она не поехала в отпуск. Он тоже. Таня устраивала «творческие вечера» с вином и подкастами на всю квартиру. Героиня спала в берушах.
В декабре был юбилей тёти мужа. Семья в сборе, пельмени, песни. Кто-то завёл разговор:
— А чего это вы Таню до сих пор держите? Надо уже как-то…
И тут Таня разрыдалась, вскочила из-за стола и выбежала на улицу.
— Вы все меня ненавидите! Я мешаю! Мне и так жить не хочется! — кричала она на морозе, заламывая руки.
Героиня стояла в дверях и смотрела, как муж бросается за сестрой. Обнимает. Успокаивает. Смотрит на неё с укором.
— Что вы с ней делаете?.. — прошептал он.
Тогда она почувствовала себя чужой. Не просто в этой семье — в этом мире.
Новый год они встретили втроём. Таня напекла сырников, поставила сериал, вручила всем по свечке. Героиня мечтала быть где угодно, только не здесь.
С 1 января Таня перестала даже притворяться. Теперь она командовала меню, передвигала мебель, хамила в лицо. Мужу же говорила:
— Она просто ко мне ревнует. Ты её успокой.
Он и правда пытался. Но всегда мягко. Слишком мягко. Не так, как нужно было.
Весной она поняла, что в этой квартире всё, что было «её», исчезло. Её чашка — разбилась. Не Таней, нет, просто «сама упала». Её книжная полка — теперь на ней стояли коробки с лаками и непонятными блокнотами с надписями «Манифестация изобилия». Её кресло у окна — занято Таней, которая любила болтать по громкой связи по вечерам: «А у моего брата, представляешь, жена такая… вся из себя». Не уточняя, какая.
Её мать однажды позвонила и спросила:
— Ты счастлива?
И она впервые не знала, что ответить.
Её попытки разговора с мужем перешли в отчаянные попытки быть услышанной:
— Ты замечаешь, что у нас больше нет пространства? У нас нет уединения. Нет нормальных разговоров. Мы как соседи, у которых на шее ваша сестра.
— Ты всё утрируешь, — раздражённо бросил он. — У тебя, по-моему, просто личная антипатия к ней.
— У меня — чувство, что меня здесь никто не слышит.
Он отмахнулся. Она ушла в спальню. Таня хохотала на кухне с кем-то по телефону.
В марте Таня притащила в дом двух котят. С улицы. Без спроса.
— Это же жизнь! — сияла она. — Они такие милые! Посмотри, как он лапкой!
Котята гадили в обувь. Драли обои. Спали на подушке героини. Её аллергия вернулась. Когда она однажды чихнула в десятый раз подряд, Таня закатила глаза:
— У тебя вообще всё с психосоматикой, как у старухи. Расслабься, полюби котов — и всё пройдёт.
Героиня посмотрела на мужа. Он опустил глаза. Потом сказал:
— Ну котята же милые…
Это было после очередного обострения её гастрита. Она сидела в коридоре, в пальто, с пакетом лекарств. Таня проходила мимо в топе, обдала её духами и добавила:
— Может, ты так реагируешь, потому что тебе нечем заняться? Займись, я не знаю, спортом. Или детьми заведите, наконец.
И вот это «дети» кольнуло особенно. Потому что уже почти год они пытались — и не получалось. И она молчала. А Таня, не зная ничего, бросала эти слова, как ножи.
А потом было воскресенье. Самое обычное. Героиня мыла ванну. На полу — шерсть, паста, чёрная тушь. Стиральная машина шумела. С кухни доносилось цоканье клавиш — Таня печатала очередной пост про «любовь к себе» и «границы».
И тут она нашла: в сливе — запутавшийся золотой кулон. Не её. Не из этой квартиры. Таня что-то притащила и снова оставила.
И вдруг, без предупреждения, в ней что-то щёлкнуло. Она села на край ванны, посмотрела в зеркало. Лицо было чужим. Уставшее. Без цвета. Без огня.
Она вышла на кухню и сказала спокойно:
— Мы устали. Ты съезжаешь.
Таня рассмеялась. Прямо в лицо:
— Ты кто такая, чтобы мне указывать? Это квартира моего брата. А ты вообще временная. Таких, как ты, у него ещё будет…
— Хватит! — крикнула она. — Хватит жить за счёт других! Хватит врать, ныть, изображать жертву! Хватит вести себя как центр этой квартиры, этой семьи! У меня тоже есть право на дом!
Вошёл муж. Увидел сцену. Оба замолчали. Таня заплакала. Конечно. Как всегда.
— Я просто хотела быть рядом. Выгоните меня — я… — начала она.
— Ты же не дашь ей остаться? — повернулась к нему героиня.
Он стоял. Молчал. Потом выдохнул:
— Ей сейчас сложно. Ей некуда идти. Дай ей немного времени. Я сам всё улажу.
Она посмотрела на него долго. Очень долго. И вдруг, как лёд в кипятке, всё внутри треснуло. Она взяла швабру, тряпку, открыла шкаф, из которого падали коробки Тани, и громко сказала:
— Тогда убирай за ней сам. Ты её поселил, ты и убирай за ней!
И вышла. В дверь. Без истерики. Без ключей. Только с лёгкостью, которую не ощущала уже год.
А дальше — неизвестность.
Сидит ли она сейчас в кафе с подругой, расплачиваясь только за себя? Или ночует у матери, думая, стоит ли возвращаться?
Живёт ли он теперь в квартире с сестрой, котятами и крошками на столе?
Позвонит ли он? Попросит ли прощения? Или решит, что всё само рассосётся?
Останется ли Таня навсегда в его жизни?
Ответов не было.
Была только тишина.
И дверь, захлопнутая без сожаления.
Сдала в пансионат