Сделай нам чайку, а то мы еле доехали - всё-таки 700 километров, - сказала тётя, усаживаясь на диван

— Знаешь, а я ведь предчувствовала, что они задержатся, — тихо сказала Лена, убирая с обеденного стола миску с салатом. — Не на два дня, как говорили. Устроятся, расползутся… как лужица на полу, которую уже не вытрешь.

Муж, Костя, промолчал. Сидел у окна, смотрел, как за кустами сирени на заднем дворе суетится тётя Рита. Вышла «проветриться», но явно рыскала в поисках чего-то. Наверняка — новых поводов зайти в дом с претензией или советом.

Тётя Рита и её муж Борис, кузен Кости, приехали «на пару дней» ещё десять дней назад. Обещали, что всего лишь переночуют после долгой дороги из Нижнего. А теперь хозяйничали как у себя: спальню заняли, ванну — первой, телевизор — без перерыва. А Лена… Лена на цыпочках ходит по собственной кухне, чтобы не разбудить Бориса, который любит поспать до обеда.

— Может, сегодня на вечернее возьмём билеты? — Лена говорила неуверенно. — В театр сходим, как планировали. Ну, ты же говорил — будет премьера. Им-то всё равно, им телевизора достаточно.

Костя почесал затылок:

— А если они обидятся? Мы уйдём, а они одни в доме…

— Да они вон в марте тебя даже на юбилей не пригласили, а теперь мы должны вокруг них танцевать?

На третий день после приезда Риты и Бориса всё стало меняться. Сначала незаметно: один полотенце из ванной исчезло, появилось чужое — ворсистое, с вышивкой «Водолей». Потом исчезла их любимая подушка — «неудобная», как сказала тётя. На её место легла другая — с запахом чужого шампуня и чужой пудры.

Лена сразу не возмущалась. Просто отодвинула свою чашку вглубь шкафа. Потом — любимую сковороду. Потом — себя.

— Лен, у вас в морозилке одни полуфабрикаты. Мы с Борисом больше по домашнему. Я тут у соседки у вас спросила — недалеко же фермерская лавка, всё натуральное. Можешь сгонять?

Лена стояла с ключами в руках и не знала, как ответить. Как можно отказать, если просит не свекровь даже, а вроде как дальняя родня?

Она съездила.

На ужин Борис выдал:

— Лен, курица-то вышла суховата. Ты, если в следующий раз мариновать будешь, скажи Рите, она тебе расскажет, как надо.

На седьмой день приезда Лена спустилась на кухню и увидела, что тётя Рита переставила всё: баночки с крупами, масло, специи. Даже ножи переехали в другой ящик.

— Тут так неудобно было! — пожала плечами Рита. — Вот теперь — по уму. А то у тебя всё, как в офисе: красиво, но ни черта не найдёшь.

— Я двадцать лет так готовлю, — выдохнула Лена.

— Ну, всё меняется, Леночка. Надо быть гибче.

Лена ничего не сказала. Вышла, села в машине, включила радио и слушала, как ведущий вяло обсуждает новости. Потом выключила и просто сидела. Минут пятнадцать. Ей некуда было ехать.

Вечером зашёл сосед Сергей. Лет под шестьдесят, аккуратный, сдержанный, он часто помогал по хозяйству, когда Костя был в командировках.

— У вас гости, да? — осторожно спросил он, когда услышал, как в доме кто-то с кем-то ругался из-за того, что «чайник не тот, да и вода какая-то не такая».

— Родственники, — кивнула Лена. — Приехали… на денёк.

Сергей понимающе кивнул.

— Ну, если надо будет что — я рядом. У нас как-то были такие «гости». Однажды утром просыпаюсь — они уже свои шторы повесили. На кухне. Мои сняли. Без спроса. Как тут не вспомнить поговорку: «Гость — как рыба. На третий день начинает попахивать».

Лена улыбнулась впервые за неделю. Но ненадолго.

На девятый день Лена не выдержала:

— Рита, может, вам уже билет посмотреть? Поездов много — вон, вчера в обед четыре ушло.

— Мы посмотрели. Все дорогие, да и погода не та. Тут — как на курорте. А дома что? Снег, слякоть.

Борис хмыкнул:

— Мы тут с мужиками в чате кости перемываем, они в шоке, как нам повезло с роднёй. А ты, Кость, — парень с руками. Дом у вас крепкий, банька шикарная, газон ровный. Я бы тут и всё лето просидел.

Лена пошла в спальню. Заперлась. Прилегла. И лежала, уставившись в потолок.

— Ну неужели тебе не видно? — сказала она вечером Косте. — Они не в гости приехали. Они сюда переехали.

Костя замялся:

— Но они же старше. Им трудно. Им некуда. У них коммуналка, старый дом. А у нас…

— У нас теперь нет жизни. Только выживание.

Он молчал. Смотрел на неё, но не решался спорить.

Они пришли в их спальню. Уже как к себе.

— Костик, ты как, хорошо спал? У нас с Борисом спина что-то болит на этом диванчике. Может, махнёмся на пару ночей, а?

Лена вспыхнула:

— Это уже перебор! У нас нет больше пары ночей. Вы же собирались быть на денёк!

Тётя Рита покачала головой, как будто увидела перед собой капризного подростка:

— Ой, Леночка… Ты что такая злая? Мы же родня. Всё же своё. И не на чужое ведь пришли…

И в тот момент Лена поняла — они действительно считают, что имеют право.

После того вечера Лена изменилась. Внешне — почти незаметно. Та же причёска, та же строгая кофточка, которую она так любила за простоту. Те же фразы вежливости — «доброе утро», «чай будете?», «пирог остывает». Но внутри — что-то щёлкнуло. И уже не защёлкнулось обратно.

Наутро она первой спустилась в кухню. Молча переставила баночки с крупами на старые места. Вернула специи. Поставила чайник в своё гнездо. Потом поднялась к себе, выключила отопление в гостевой — и закрыла дверь на ключ.

— А мы что, теперь и помыться не можем? — Рита стояла у закрытой ванной с полотенцем на голове. — Воды горячей нет! Как это понимать?

— Мы договорились на два дня, — спокойно сказала Лена, отворяя дверь. — Десять — это уже аренда. Если хотите, могу посмотреть вам гостиницу — тут, через две улицы, симпатичная.

Костя наблюдал эту сцену из-за спины. Глаза у него были круглые, как у школьника, уличённого в обмане.

— Лена, подожди, не надо вот так резко. Мы же как бы все свои…

— «Как бы» — ключевое слово, Кость.

На следующий день ситуация обострилась. Борис с утра громко обсуждал, что у Лены «манера какая-то нехозяйская», что «женщина должна быть мягче», что «от неё прям током бьёт».

А потом сдал назад машиной и снес край деревянной клумбы, которую Лена сама делала прошлым летом. Даже не извинился — просто пробормотал, мол, доска была гнилая.

— Она не гнилая, — сказала Лена и ушла в дом.

Тёща Лены, мама Кости, приехала с вареньем и молча всё оценила. Сказала, только кивнув в сторону Риты:

— Знаешь, Лен, я с ней когда-то в одной смене работала. Ещё в восьмидесятых. Она уже тогда в столовке себе котлеты с двойным мясом наливала — и всем врала, что «по рецепту». У неё натура такая: чужое — значит, бесхозное.

Потом добавила, глядя прямо в глаза:

— Если ты их не выставишь, они тебя съедят. Понемногу, без ножа.

Но Лена не успела. В тот же вечер случился «семейный совет». Рита усадила всех за стол.

— Ну, так жить нельзя. Мы чувствуем, что мешаем, но вы сами нас пригласили. И теперь Лена намекает, что мы тут, видите ли, как чемодан без ручки.

— Я ничего не намекала, — тихо сказала Лена.

— А ты скажи. Прямо скажи, что мы тебе не по нраву, — повысила голос Рита. — Что мы грязные, жадные, ленивые и ничего не делаем.

Лена медленно подняла глаза:

— Хорошо. Я скажу. Вы грязные, жадные, ленивые. И вы действительно ничего не делаете. Вы приехали в чужой дом и ведёте себя, как будто это ваша дача. Меня вы игнорируете, мои вещи вы трогаете, мой труд вы не уважаете. Всё.

Повисла тишина.

Борис откинулся на спинку стула:

— Ну ты и змея, Ленка. Мы сюда отдохнуть приехали, а не получать пинки. Видать, совсем ты сердце потеряла. Семья, говоришь… Ага. Только вывеска.

Костя вздохнул, встал, вышел на крыльцо.

— Ты хоть скажи что-нибудь, — прошипела Лена, догоняя его. — Ты муж или статист?

Он повернулся к ней и неожиданно резко сказал:

— Мне тяжело. Это мои родственники. Я между двух огней.

— А я? Я не в счёт?

Он замолчал.

И в тот момент Лена поняла, что осталась одна. Не в доме. В ситуации.

Через день Рита закатила «приступ». Села на диван, закуталась в плед и скорбно заявила:

— Мне плохо. Давление. Это всё от этой атмосферы. Люди должны помогать друг другу, а тут — холод, упрёки, вражда.

— Может, врача вызвать? — сухо спросила Лена.

— Я не доверяю здешним врачам. Ты лучше борщ сваргань. У тебя иногда вкусно выходит. С кисленькой капусточкой. А потом — чайку. И что-нибудь к чаю.

Борис переглянулся с женой и хмыкнул:

— Сама напросилась. Теперь тебя на кухню не вытолкнешь.

Лена смотрела на них, как на каких-то незнакомых людей.

А потом пошла в спальню и принялась собирать вещи. Свои.

Наутро она объявила:

— Я уезжаю. На неделю. К подруге. Дом — ваш. Ключ под ковриком. Делайте, что хотите.

И вышла, не оборачиваясь.

Когда она вернулась через восемь дней, на кухне пахло гарью, на раковине стояли засохшие тарелки, а в прихожей валялась её вязаная шапка — кто-то явно мерил.

На звонок в дверь никто не ответил. Но она слышала, как тихо клацает телевизор. Шёл какой-то старый сериал.

Она взяла веник, совок, пошла убирать.

А потом — поставила чайник.

И в этот момент с лестницы спустилась Рита, с видом хозяйки оглядев всё вокруг.

— Сделай нам чайку, а то мы еле доехали — всё-таки семьсот километров, — сказала тётя, усаживаясь на диван.

Лена не ответила. Смотрела на чайник, как будто он мог дать ей совет. Потом медленно сняла его с плиты, не включая, и отставила в сторону.

— Ты что, не слышала? — переспросила Рита. — Мы в дороге были десять часов. Голодные, уставшие. Салфеток даже нет на столе. Всё как будто назло.

Борис молча разувался, пыхтя и постанывая. Уронив ботинок, не стал поднимать — оставил лежать посреди коридора.

Костя вышел из кухни. Остановился.

— Ты… опять вернулась? — спросил он, избегая глаз жены.

— Я дома, — ровно ответила Лена. — А вот кто тут лишний — ещё вопрос.

— Опять ты начинаешь, — заворчал Борис. — Только зашли — и уже нотации. Может, ты на психотерапевта переучилась за неделю?

— А ты как был троллем в трениках, так и остался. Воняешь чужим и гордишься этим, — выдохнула Лена.

Борис вскинулся, но Костя его остановил:

— Всё. Стоп. Давайте успокоимся. Все.

Но никто не собирался успокаиваться.

На следующий день Лена изменила замки.

Это была неожиданная мера, но иначе уже нельзя было. Рита ушла в аптеку, Борис — «в гараж» к соседу. Лена дождалась слесаря, оплатила работу, и когда Рита вернулась и дёрнула ручку двери, та осталась глухо закрытой.

— Леночка, это что за шутки? — звонок в дверь, стук, потом голос Риты, с которым можно было бы загонять стадо овец. — Ты с ума сошла? Мы на улице!

Лена стояла по ту сторону двери. И не отвечала.

Потом открыла. Спокойно.

— Мне нужен день. Один день. Без вас. Без этого. Без претензий. Без вранья, что вы едете и не едете. Один день. Если вы не уважаете меня — я сама себя уважаю. Сегодня — тишина.

Рита открыла рот, чтобы ответить, но Лена захлопнула дверь.

К вечеру они, как ни странно, исчезли. Вернулись поздно, поели втихую, не включая свет на кухне. Борис даже поднял упавший ботинок — впервые.

На следующий день Лена заметила, что гостиная пустует. Никто не лежит на диване с пультом. Никто не разливает чай на стол. Рита сидела в их комнате и что-то писала ручкой в толстом блокноте. Возможно, жалобу во Вселенную.

На третий день Борис вызвал такси. Чемоданы стояли в коридоре.

— Мы тут подумали… Надо нам в Нижний. Дела. Соскучились по родному, — сказал он с кривой улыбкой.

Лена кивнула. Сухо.

Костя помог донести чемоданы. На прощание Рита шепнула:

— Я всё поняла, Леночка. Ты победила. Только не радуйся. Такие победы дорогого стоят. И остаются в одиночестве.

Костя закрыл дверь и встал у стены.

— Ты довольна? — спросил он.

— Нет, — ответила Лена. — Уставшая. Опустошённая. Но с собой.

Он подошёл, положил руку ей на плечо. Она не отодвинулась, но и не повернулась к нему лицом.

— Нам надо всё переосмыслить, — сказал он. — Мне — особенно. Я как будто в полусне был всё это время.

— Тебе надо не осмысливать. Тебе надо выбирать.

Он молчал.

Прошла неделя. Дом начал «дышать» — как будто избавился от груза. Лена перекрасила стены в прихожей, купила новые шторы, выбросила подушку с запахом чужой пудры. Жила. Без гостей.

Но однажды, в пятницу, когда Костя собирался на работу, пришло сообщение: