Ты опять всё на себя взвалила, — сказала Лена, моя коллега по бухгалтерии, ставя чашку кофе на подоконник. — Пусть брат с твоей матерью разбираются. Ты им что — нянька?
Я только плечами пожала. Что ей объяснишь? Она росла одна в семье, и даже не представляет, как это — быть старшим ребёнком, когда с тебя требуют, а младшему всё прощают.
Мне было двенадцать, когда родился Сашка. Мама с папой сразу сказали, что теперь я не только дочка, но и помощница. Мне велели вставать по ночам, укачивать, гулять с коляской. В школу бегала наскоро, иногда без завтрака. Папа ворчал, что я медлю, а мама кивала: «Ты уже большая, что с тебя взять. Надо помогать, не в игрушки играть».
Со временем стало только хуже. Когда отец ушёл из семьи (без скандала, просто молча собрал вещи и ушёл), мама обрушила на меня всё своё разочарование. Саша тогда только в первый класс пошёл, а я — в десятый. Работала по вечерам, мыла полы в торговом центре, чтобы были деньги на еду. Мама устроилась в какую-то поликлинику медсестрой, потом её сократили. Говорила, что болит спина, работать не может. «Ты же умная, тебе не трудно», — повторяла она, когда я просила помощи с коммуналкой.
Я поступила в колледж, потом получила диплом бухгалтера. Пахала, как лошадь, чтобы вытащить Сашу. Он вечно всё терял — рюкзаки, куртки, учебники. Я покупала новые. Оплачивала ему курсы английского. Сама почти не ела, чтобы ему хватило на выпускной. Мама смотрела с умилением: «Как вы друг друга любите!». А он просто привык, что я обязана.
Когда Саша поступил в институт, я переехала — сняла комнату поближе к работе. Мама звонила каждый день: «Ты нам совсем чужая стала». А я продолжала присылать деньги. По привычке.
Потом всё изменилось. Я вышла замуж. Муж мой, Артём, человек практичный. Он сразу сказал:
— Ты должна жить своей жизнью. Помогать — хорошо, но не в ущерб себе. Ты не обязана.
Я пыталась объяснить, что не всё так просто. Что мама одна, что Саша ещё не на ноги стал. Но он стоял на своём. И я начала отдаляться.
Через пару лет мама слегла. Почки, больницы, капельницы. Я мчалась к ней по вечерам, возила лекарства, оформляла бумаги. Саша появлялся раз в неделю — быстро, с пакетом мандаринов, и убегал. «Я не могу, у меня сессия», — говорил он. Потом: «У меня работа, важный проект». Потом вообще перестал поднимать трубку.
Мама смотрела на меня с упрёком:
— Не дави на него. У него своя жизнь, ты же взрослая.
— А у меня, значит, нет?
— Ты же сама сказала, что замужем, у тебя всё хорошо. А Саша пока неустроенный. Ему труднее.
Я слушала, и во мне всё закипало. Почему ему всё прощается? Почему я должна? Всегда должна.
Когда маме стало хуже, я перевезла её к себе. Артём был против, но сдался. Я ухаживала за ней, как могла. Подмывала, кормила, гладила ей рубашки, возила в поликлинику. Саша не приехал ни разу.
Через год мама встала на ноги. Не то чтобы совсем, но могла жить одна. Саша снял для неё квартиру — на мои деньги, как оказалось. Мама убедила меня продать свою машину, «временно», чтобы «устроить Сашу». И я снова повелась.
Я отдала почти всё, надеясь, что это последний раз. Но потом начался разговор про квартиру. Мама говорила об этом вскользь, туманно. Обещала: «Я всё тебе оставлю, ты же всё сделала». Артём смотрел на меня с иронией. Он не верил. А я надеялась.
Прошло пару лет. Саша женился. Мы с ним почти не общались. Мама была счастлива: «Жена у него хорошая, хозяйственная. Вы тоже подружитесь».
Я приехала на Новый год, принесла салаты, тортик. Молодая жена Саши встречала с недовольным лицом. Саша попросил не курить на балконе — «это наша территория». Мама молчала. За столом сидела, улыбаясь. А я вдруг поняла, что больше не чувствую себя дома.
— Почему ты молчишь? — спросила я у мамы в кухне.
— Ты чего начинаешь, — пожала она плечами. — Ну, теперь они здесь хозяева. Мы же временно у них.
— Временно?
Мама развела руками. И я всё поняла.
Но это было только начало. Конфликт ещё не случился. Он только набирал силу.
Потом была весна.
Саша с женой уехали в отпуск — в Турцию, кажется. Мама позвонила мне ночью:
— У меня кран потёк. Вода хлещет. Я не знаю, что делать.
— А где Саша?
— Ну ты же знаешь… — Мама замялась. — Они отдыхать уехали. Я им не говорила.
— Почему?
— Ну… Я не хотела портить им отпуск. Ты же ближе.
Я накинула куртку, вызвала такси. Вышибала дверь, перекрывала воду, вызывала аварийку. Потом сидела рядом, пока маме вызывали скорую: у неё поднялось давление. Утром Саша всё-таки написал: «Спасибо, что помогла. Мы тут на экскурсии были, не сразу прочитали».
Я тогда молча выключила телефон и не перезванивала.
Но вечером мама снова за своё:
— Ты не злись на Сашу. Он просто по-другому устроен. У тебя характер сильный, ты можешь всё сама. А он — мягкий, ему тяжело. Он переживает, просто не показывает.
— Да, конечно, — сказала я. — Очень переживает, особенно у бассейна.
С тех пор я старалась держаться подальше. Звонила раз в неделю, иногда приезжала. Мама обижалась:
— Ты же всегда была рядом. А теперь как чужая. Он женился — и ты сразу исчезла?
Я пыталась объяснить. Не получалось.
Однажды я пришла и застала маму в гостях у Саши. Она сидела на кухне и мыла посуду.
— Ты зачем это делаешь?
— А что такого? У них трудный период. Молодым нужно помогать. Им ипотеку платить надо, а я хоть чем-то могу быть полезна. А ты всё в претензии. Не будь такой эгоисткой.
Вот тогда меня реально тряхнуло. Эгоистка. Это я-то?
— Ты помнишь, как я тебя на себе тащила? Ты помнишь, кто тебе лекарства покупал, кто за квартиру платил, когда ты не работала? Кто Сашу в школу собирал?
— Ну, хватит. Не начинай, — отмахнулась мама. — Это всё было давно. Теперь всё по-другому.
«Теперь всё по-другому». Да, теперь всё по-другому. Только теперь Саша — герой, а я — озлобленная тётка, которая «мешает семье».
Я ушла и долго не появлялась. Только писала сухие сообщения: «Как здоровье?», «Нужны лекарства?», «Всё в порядке?». Получала в ответ: «Спасибо, справляемся. Саша помогает».
Всё взорвалось летом. Мама снова заболела — на этот раз серьёзно, с госпитализацией. Мне позвонили из больницы: «Вы — дочь? Срочно приезжайте. Подписи, анализы, разрешения».
Саша, как выяснилось, был «в командировке». Его жена сказала:
— Мы бы и рады помочь, но у нас ремонт. И потом — вы же старшая, вы всегда занимались этими вопросами.
Я поехала, привезла всё, уладила, заплатила за медсестру, купила нужные препараты. Мама была слабая, но взгляд у неё был тот же: требовательный. Я пыталась поговорить с ней:
— Ты понимаешь, что всё это ложится на меня?
— А что мне делать? — шептала она. — Он мой сын. Я не могу просить его. У него своя семья. А ты — моя дочь. Ты всегда справлялась.
И снова: «Ты сильная, ты справишься».
Как будто сила — это не жизнь, а обязанность.
Когда маму выписали, я предложила ей переехать ко мне хотя бы на пару месяцев. Но она отказалась.
— Саша против. У них маленькая квартира, но он говорит, что ничего, потеснимся. Я же не навсегда.
— Ты ему хоть раз говорила «нет»?
— Зачем? Он тоже старается. Он берёт кредит, они хотят расширяться, а у тебя своя жизнь.
Да. У меня своя жизнь. Только вот ощущение, что все остальные давно забрали из неё всё, что могли.
Неделю назад мама умерла. Во сне, дома, спокойно.
Мне позвонила соседка. Я всё оформила, встретила врачей, полицию. Саша приехал через три часа — спокойный, молчаливый. Жена его стояла в коридоре и крутила носом.
— Пахнет каким-то лекарством, — пробормотала она.
Мы похоронили маму тихо. Без крика, без истерик. Я стояла у гроба и ощущала странную пустоту. Не боль, не злость. Привычную усталость. Саша смотрел в пол. Ни слёз, ни слов.
После поминок собрались дома. Я сидела на кухне с тёплым чаем. Артём держал меня за руку.
— Теперь хоть отдохнёшь, — сказал он. — Всё закончилось.
Но всё не закончилось.
Через три дня после похорон мне позвонил Саша.
— Слушай, надо бы встретиться. По квартире.
Я сначала не поняла, про какую квартиру речь. Маминой ведь официально не было — она всю жизнь прожила в ведомственном жилье, а потом получила приватизированную двушку от поликлиники. Я считала: ну как считала — мама сто раз говорила, что «это всё будет твоё». Потому что я вкладывалась, жила с ней, тянула, помогала. Потому что «ты же всё сделала для нас». Потому что я верила.
Но Саша был спокоен.
— Я ключи взял. Мы с Лерой хотим посмотреть, что там и как. Может, перекрасим стены, пока не переехали.
— Что? — у меня в голове зазвенело.
— Ну, мы же будем там жить. Ты ведь не против? Мама говорила, что это логично. У тебя муж, своя квартира. А мы с ребёнком в однушке. Нам двушка нужнее.
— Ты в своём уме?
— А что такого? Ты же взрослая. Всё равно бы тебе не пригодилась. Мы теперь начнём всё с нуля. Мама нам намекала, что так будет правильно.
Я молчала.
Он продолжил:
— Мы завтра с Лерой заедем. Посмотришь, может, подскажешь, как лучше мебель расставить. Ты же у нас в этом разбираешься.
Я не отвечала. Просто положила трубку.
Всю ночь я не спала. Перебирала в голове — как, где, когда всё сломалось. Я вспомнила, как мыла полы по вечерам, чтобы маме было что есть. Как тащила Сашу к зубному, держала за руку, когда он боялся уколов. Как носилась по больницам с мамой. Как продавала машину, чтобы им оплатить съёмную квартиру, «пока они не встанут на ноги». Как слышала «ты сильная, ты справишься» каждый раз, когда мне само́й было плохо. А теперь — я даже не могу зайти в мамину квартиру без приглашения.
Я всё ещё надеялась, что это недоразумение. Что он передумает.
Но на следующий день Саша зашёл в офис.
Я работала допоздна — закрывала отчётность, сидела за компьютером с ватной головой.
— Ты что, правда обиделась? — спросил он между делом. — Мы просто хотим начать нормально. Я не понимаю, что тут обсуждать. Мать же говорила, что квартира будет моя, — брат стоял с ключами в руке.
Он произнёс это легко. Без злобы. Без подтекста. Просто как факт.
Как будто ничего во всей этой истории не требовало обсуждения. Как будто всё было по-честному.
Я смотрела на него и вдруг поняла: для него действительно всё логично. Он привык брать. Всю жизнь.
А я — давать. И не требовать.
Вечером я сидела в гостиной. Артём наливал чай, молчал. Он знал, что говорить сейчас не надо.
— Я хочу подать в суд, — сказала я тихо. — Я хочу добиться хотя бы того, чтобы он понимал: не всё так просто.
— Надо бороться, — кивнул Артём. — Даже если не выиграешь — ты покажешь, что у тебя есть границы. Нельзя быть удобной вечно.
Я кивнула. И не заплакала. Потому что больше не было слёз. Только спокойствие. И холодная решимость.
На следующее утро я не пошла на работу.
Я поехала в МФЦ, взяла документы. Потом к юристу. Оказалось, не всё так безнадёжно — если доказать, что я жила там, вносила платежи, помогала с ремонтом. Что мать говорила устно — это слабо, но есть свидетели, соседи, чеки, переписки.
Юрист сказал:
— Это будет сложно. Грязно. Но возможно.
Я смотрела в окно и думала:
Иногда, чтобы вернуть себе право на свою же жизнь, нужно через это пройти.
Прошёл месяц.
Саша перестал звонить. Его жена написала мне злобное сообщение: «Хочешь нас выкинуть на улицу? Лицемерка. Мы думали, ты родная».
Я не ответила.
Потому что дело не в квартире.
Дело в том, чтобы наконец перестать быть удобной. Перестать платить — за всё. Перестать чувствовать вину. Перестать быть тенью рядом с «тем, кому нужнее».
Финала у этой истории пока нет.
Есть только борьба.
И есть сцена, которую я не забуду:
«Мать же говорила, что квартира будет моя», — брат стоял с ключами в руке.
А я смотрела на него — и впервые в жизни не уступила.
Спонсировать брата