Не буду им больше помогать. Я женился на Наташе, а не на всей её родне, - сказал зять, не глядя на тёщу

Когда Наташа принесла ключи от новой квартиры, Тамара Львовна даже всплакнула.

— Ну надо же, какие вы молодцы! Сами всё! Ипотека, конечно, это… — Она замялась, глядя на зятя. — Но зато своё. Без меня бы не справились, конечно, я понимаю. Ну, я хоть чуть-чуть, но вложилась.

Слово «вложилась» Андрей потом вспоминал ещё долго. Его родители действительно помогли: закрыли первоначальный взнос. Тамара Львовна же однажды купила в квартиру кухонный гарнитур в рассрочку и неоднократно напоминала об этом как о фундаменте всей их жилищной независимости.

На самом деле Андрей был не против её участия. Считал: если в семье у кого-то есть возможность — хорошо, что помогают. Но со временем он начал замечать, что помощь тёщи имеет форму кредита с бесконечной процентной ставкой.

Сначала она приходила просто помочь — посидеть с внучкой, пока Наташа оформляла декретные. Потом — потому что ей «одной дома страшно». Потом — потому что соседи сверлят. А потом просто осталась. Говорила, что ненадолго, что пока дела не наладятся.

— Ну ты же понимаешь, я без Лёшки жить не могу. Мне хотя бы его видеть. Да и Наташе с ребёнком надо помогать. А ты целыми днями на работе.

Он понимал. Действительно понимал. Только вот когда он приходил домой после десяти часов в офисе, дома его ждали не покой и уют, а допрос.

— Почему ты купил эту рыбу? Я ж тебе говорила — у неё запах!

— А что у тебя за шапка такая дурацкая? Где ты её вообще взял?

— Наташенька, ну ты видела, какой у него свитер? Всё в катышках, ужас. Ну скажи ему!

И Наташа не говорила. Она смотрела в телефон, потом поднимала глаза и мягко улыбалась:

— Мам, ну пусть в этом ходит. Нравится человеку.

Она не вставала на его сторону. И на сторону матери не становилась. Просто как будто выходила из комнаты — даже если физически оставалась в ней.

На кухне, которую «вложила» тёща, Андрей чувствовал себя лишним. Любимая кастрюля Тамары Львовны всегда занимала конфорку, когда он хотел сварить яичницу. Пакет с гречкой она пересыпала в банки без подписи, «чтобы было красиво». А однажды выкинула его арахисовую пасту, потому что она «невкусная».

Он молчал. Долго. Месяцами.

В конце зимы произошёл первый настоящий скандал.

Андрей взял путёвку на троих — на майские. Турция, отель, аквапарк для ребёнка. Тамара Львовна посмотрела на распечатку и сказала:

— А что это я одна дома останусь? Сама сидела с ребёнком, пока ты карьеру строил. А теперь ты Наташку с внуком на пляже купаешь, а меня бросаешь?

Наташа поджала губы:

— Может, действительно взять четвёртую путёвку? Или я останусь с мамой, а ты с Лёшкой поезжай…

Андрей пошёл в спальню и долго стоял у окна. Он чувствовал, как поднимается злость. Он знал, что снова промолчит. Не из слабости, а потому что боялся, что если откроет рот — скажет то, чего уже не вернёшь.

Когда наступил март, и малыш заболел, Тамара Львовна приняла руководство в свои руки.

— Наташ, ты сходи на работу. Я с ним останусь.

— А ты, Андрей, не мог бы сходить в аптеку, но только не в ту у метро — там втридорога. Лучше в ту, что за рынком. Ну и ещё вот эти два списка продуктов. По акции сегодня — не забудь.

Он не забыл. Он всё купил. Но, не выдержав, выбросил чеки. И когда она сказала:

— А почему ты взял печенье за 89, если я видела за 64? —

Он просто вышел в коридор, сел на пуфик и зажал уши ладонями.

В апреле Наташа стала всё чаще оставаться на работе.

— У нас проект. Да и вообще… Там спокойнее, — говорила она, не глядя в глаза.

Андрей остался один на один с тёщей и ребёнком. Он любил сына, но чувствовал себя нянькой при администраторе.

В конце апреля он предложил:

— Давайте вы поживёте немного у себя? Я вам такси вызову. Помогу с сумками. Просто… Ну, немного отдохнуть друг от друга.

Тамара Львовна надула губы, словно он предложил её сдать в приют.

— То есть ты выгоняешь меня? После всего? И пусть тебе будет известно, у меня давление поднимается, когда я одна. И вообще, ты кто такой, чтобы меня из моего внука выгонять? Я его с трёх месяцев поднимаю. Ты в это время где был? В офисе?

Андрей проглотил. Снова.

Пик наступил в июне, когда он обнаружил, что из общего семейного счёта исчезло почти двадцать тысяч.

— Мам, ну я ей на карту перекинула. У неё пенсия маленькая. А ты сам говорил — если что, помогай.

Андрей ничего такого не говорил. Он сказал, что «если будет нужно — обсудим вместе». А тут — ни обсуждения, ни даже предупреждения.

Он лёг на диван, положил телефон на грудь и закрыл глаза. Потом сказал:

— Наташ, ты понимаешь, что это уже не семья, а коммуналка с управляющей в лице твоей матери?

Наташа молчала. И он знал — она ничего не скажет. Её мама умела плакать без слёз, упрекать не повышая голоса, и болеть как по заказу.

И тогда он впервые задумался о том, что может быть, не он здесь лишний.

В начале июля Андрей сделал то, что долго откладывал. Он открыл семейный бюджет в таблице. Прямо на компьютере, на виду у Наташи. Разбил доходы, расходы, посчитал обязательные платежи по ипотеке и вывел: у них уходит слишком много.

— Давай решим, что и кому нужно. У тебя мобильная связь — почти две тысячи. У меня столько же. Можно сократить. Продукты, мелкие покупки. И ещё… — он запнулся. — Маме твоей, извини, надо будет тоже обсуждать траты. Мы ведь не обязаны содержать троих взрослых.

Наташа оторвалась от телефона.

— Ты хочешь, чтобы я ей объявила, что она теперь в гостях?

— Я хочу, чтобы мы стали семьёй. Где решения принимают вдвоём, а не так, что деньги утекают неизвестно куда.

Она кивнула, ничего не ответила. Но к вечеру в квартире поднялась буря.

— Ты меня унизил, Андрей! — сказала Тамара Львовна. — Это что такое? Я у вас тут, как попрошайка, должна на еду отчитываться? Я ж не с улицы пришла. Это моя дочь!

И Наташа в тот вечер сказала:

— Может, действительно мама поедет к себе? Ну… на недельку?

Это был первый раз, когда она выбрала сторону. Но, как оказалось — ненадолго.

Через два дня Тамара Львовна позвонила с электрички.

— Я упала, — голос был жалобный. — Нога, кажется, подвернулась. Но я ничего, я доехала. Не волнуйтесь.

Через три часа она была у них дома. В халате, с забинтованной щиколоткой и охапкой лекарств.

— Доктор сказал — покой. А кто мне его обеспечит? В моей-то хрущёвке! Там соседка сверху так топает, у меня давление от этого. А тут хоть можно прилечь. Я тихонько, никому не мешаю.

Андрей тогда молчал. Опять. Но внутри нарастало чувство, будто его обманывают. Манипулируют. Притворяются. Но доказать — нечем.

В середине июля он забрал Лёшу из садика, отвёл в поликлинику — младший лечащий педиатр уволился. Пока они сидели в очереди, пришло сообщение от Наташи:

«Мама говорит, ты нервный стал. Может, тебе отдохнуть нужно? Или с кем-то поговорить?»

Он положил телефон в карман. Разговаривать хотелось всё меньше. Особенно с теми, кто видит проблему в твоей реакции, а не в самой ситуации.

На выходных к ним пришли гости — тётя Наташи с мужем. Посидели за столом, всё было как всегда: аккуратные закуски, скатерть с розами, разговоры «о погоде» и вкрадчивые жалобы.

— А Андрюшенька наш такой молодец. Всё зарабатывает, тянет. Жаль, что не всё понимает. Взрослый же человек, а семейные вещи не всегда чувствует, — сказала Тамара Львовна, не глядя на него.

Он улыбнулся. Натянуто. Поймал взгляд её зятя — тот только пожал плечами. Наверное, понимал. Возможно, тоже проходил через это.

После ужина Наташа ушла с мамой на кухню, а он остался с дядей в зале. Мужчина открыл пиво и сказал:

— Не в обиду, Андрей, но у них это семейное. Сначала жалость включают, потом — вину. Ты главное не дергайся. Не поможет. Надо выдержать, пока сам не поймёт, что всё — в твоих руках.

Он тогда подумал: а может, и правда всё в его руках? И если он не начнёт выстраивать границы сейчас, дальше будет только хуже?

Середина лета превратилась в один длинный повторяющийся день.

Тамара Львовна почти не выходила из дома.

— На улице духота, мне плохо.

Пульсировала жалоба за жалобой.

— Я не высыпаюсь. У вас матрас слишком жёсткий.

— В ванной пахнет хлоркой, у меня нос закладывает.

— Опять гречка? Сколько можно одну и ту же еду?

Он начал задерживаться на работе. Сидел у коллеги, пил чай с охраной, лишь бы домой идти позже.

Наташа почти не замечала. У неё проект. Премия. Сдача отчётов.

Однажды он пришёл домой позже десяти. Сын уже спал. Тамара Львовна лежала в комнате и смотрела сериал. Наташа что-то печатала в ноутбуке.

— Ты поужинал? — спросила она, не отрываясь.

Он пожал плечами.

— Не хочу.

— Там котлеты. Только подогрей. Мам, ты котлеты сделала?

— Я? — подняла глаза тёща. — Нет, а что, я должна теперь ещё и его кормить отдельно? Я уже ужинала. Наташка, ты разве не приготовила?

— Я работала весь день! — раздражённо крикнула Наташа. — Мы же договаривались, мама!

— А я тебе что, домработница?! Я и так тут всем мешаю! Но если и готовка — на мне, то, может, вы мне ещё и деньги платить начнёте?

— Ты и так… — начал было Андрей, но Наташа вскочила:

— Всё, прекратите! У меня нет сил на ваши разборки. Делайте что хотите!

Она хлопнула дверью и ушла в ванную. А Андрей остался стоять посреди кухни, чувствуя, как в нём нарастает злость — не бурная, не резкая, а плотная, вязкая, как мед.

Он понимал, что семья разваливается — не из-за измен или бедности, а потому что в ней больше троих. И один из этих людей занял место, которое должно было быть их с Наташей.

Они не разговаривали почти неделю.

Наташа жила как в коконе: утром — на работу, вечером — в ноутбук. Тамара Львовна — наоборот: с утра по хозяйству, ближе к вечеру — тихое нытьё, непонятно к кому обращённое. Лёша капризничал, начал заикаться, просил, чтобы его укладывал папа.

Андрей чувствовал, что его никто не слышит. Все говорят — но в разное время, разными голосами и в разном направлении.

Он написал список. На листе бумаги.

1. Кто живёт в квартире?

2. Кто решает, куда уходят деньги?

3. Кто отвечает за воспитание ребёнка?

4. Кто хозяйничает на кухне?

5. Кто имеет право сказать «нет»?

Ответы хотелось получить от жены. Вместо этого вечером он нашёл в шкафу ещё одну коробку — с вещами тёщи. Видимо, она окончательно решила, что живёт здесь. Без обсуждения. Без просьбы.

На следующий день он зашёл к своему другу детства — Ромке. Тот развёлся два года назад и жил один. Работал ремонтником, зарабатывал не особенно, но на лице у него была какая-то лёгкость, которой у Андрея не было уже давно.

— Ты же её любишь? — спросил Ромка, когда выслушал рассказ. — Ну, жену.

— Люблю. Но… Она не со мной. Она где-то между мной и матерью. И всё время — лицом не ко мне.

— А у тебя кто главный? — уточнил Ромка. — Жена или ты?

— Мы оба. Или должны быть. Но в реальности — тёща.

Ромка кивнул.

— Вот и поговори с женой. По-взрослому. Один раз. Без нытья, без упрёков. Скажи, что ты дальше так не можешь. Что либо вы семья, либо ты — один.

Андрей готовился к этому разговору как к экзамену. Собрал мысли, выбрал момент, когда ребёнок заснул.

— Наташ, — начал он. — Я не буду долго. Только одно скажу. Я не могу жить в этой квартире втроём. Я устал. Я чувствую себя чужим в собственном доме.

— А я что должна делать? Выгнать маму на улицу?

— Нет. Просто сказать ей, что у нас своя семья. Что ты моя жена. Что мы должны строить жизнь сами. Она может быть рядом, но не в центре.

— Это шантаж? Типа «либо она, либо я»?

— Нет. Это просьба. Последняя.

Наташа молчала. Потом, чуть дрогнувшим голосом, сказала:

— Хорошо. Я поговорю с ней.

Он не поверил, но впервые за полгода лёг спать с надеждой.

Тёща уехала через три дня. В тот же вечер позвонила Наташе и говорила долго, с хрипотцой, театральной паузой и периодическими восклицаниями:

— Ну вы счастливы теперь? Как вы хотели! Одна осталась. Со своим давлением. С больной ногой. Никому не нужна.

Наташа после разговора закрылась в ванной и долго не выходила. В тот вечер они снова не разговаривали.

Казалось бы — всё. Тёща уехала. В квартире тишина. Можно выдохнуть. Но напряжение не ушло. Оно просто сменило форму.

Андрей старался. Готовил, мыл полы, забирал сына из сада. Даже повесил новые шторы, потому что старые напоминали ему о голосе Тамары Львовны.

Но Наташа будто выцвела. Она не спорила, не злилась, но и не радовалась. Всё чаще уходила к подруге, иногда — к коллеге.

Однажды он увидел в её телефоне переписку. Там были слова:

«Мне надо подумать. Всё как будто правильно, но внутри пусто. Без мамы — тишина. Но почему мне в ней так тяжело?»

Он не сказал ей об этом. Просто сел на кухне и включил радио. Потом выключил. И снова включил. И так — минут десять. Просто чтобы заглушить ощущение пустоты.

В конце августа у Наташи был день рождения. Он устроил праздник: шарики, подарок, торт. Пригласил нескольких друзей. Но Наташа ходила, как по чужому дому. Тамары Львовны не было. Только звонок с поздравлением.

— Я люблю тебя, — сказал он ей в тот вечер.

Она улыбнулась, поцеловала в щёку. И ушла спать раньше обычного.

В сентябре он подал заявление на раздельные счета. Не потому что хотел контролировать — просто чтобы не терять себя. Наташа подписала, не задавая вопросов.

Они стали больше молчать. Даже с ребёнком разговаривали, как коллеги в офисе — сухо, по делу.

И вот в начале октября Тамара Львовна снова появилась у них на пороге.

С двумя пакетами. И без предупреждения.

— Я всего на два дня. У меня в квартире трубы, мне сантехник придёт. Наташ, ты же не против?

Наташа неуверенно посмотрела на Андрея. Он кивнул. Медленно.

— Конечно. Только предупреждать бы хорошо.

Тёща разулась, надела тапки и пошла на кухню, как ни в чём не бывало.

Через час он услышал, как она говорит по телефону:

— Нет, я у дочки. Они, наконец, одумались. Всё-таки семья должна держаться вместе.

И в этот момент он понял, что всё. Что это — последняя капля. Что он не хочет ни объяснять, ни спорить.

Он просто собрался. Взял куртку, ключи.

Наташа стояла у окна.