Вы вечно всем помогаете, а нас принять не хотите? - обиженно заметила свояченица

Когда Артём с Инной купили старенький, но добротный дом на окраине, они мечтали лишь об одном — тишине и стабильности. После шумного общежития и бесконечных съемных квартир хотелось укорениться, завести грядки, поставить беседку, копить на баню. Район был не престижный, зато зелёный, соседи в основном пенсионеры.

Инна работала в школе — преподавала русский язык, вечерами проверяла тетради и сушила яблоки на зиму. Артём трудился на стройке, руки золотые, в доме всё сам делал: проводку переделал, крышу перекрыл, поставил забор, починил старую скважину.

Они не богачи, но у них было то, чего многим не хватало — покой и взаимопонимание.

Ровно до того дня, как в дом не постучала Лена — сестра Артёма.

— О, вы тут! — Лена улыбалась широко, но глаза у неё были хитрые, прищуренные. — Ну наконец-то нашла! А я мимо ехала, думаю, дай загляну. У нас же теперь тут рядом дача!

«Дача» оказалась старым вагончиком в соседнем СНТ, где Лена с мужем — громогласным, склонным к упрёкам Васей — появлялись редко. Детей у них не было, но зато была нескончаемая потребность в комфорте. Которую они охотно перекладывали на других.

— Надо будет водички набрать у вас, у нас насос сгорел, — как-то сразу сказала Лена, будто не в гости пришла, а проверку проводить. — И душ, я смотрю, у вас теперь новый? Ой, а можно мы к вам на выходные? У нас там комары, клопы, ужас…

Инна растерялась. Сначала они с Артёмом действительно приютили Лену и Васю — один раз, второй. Те приезжали на выходные, в воскресенье вечером уезжали, оставляя за собой перевёрнутые стулья, гору немытой посуды и стойкий запах дорогих духов.

— Это же родная сестра, — пожимал плечами Артём. — Терпеть надо. У неё же тяжело всё…

Но «всё» у Лены было тяжело исключительно на словах. Она не работала уже пару лет — то спина, то психосоматика, то «все вокруг токсичные, не могу». Вася менял работы как носки, вечно недоволен зарплатой и начальством.

Сначала Инна старалась быть тактичной. Раз подала суп, второй испекла пирог, терпела, когда Лена ставила чашки прямо на белую скатерть без подставки и громко заявляла:

— Да, у тебя уютно, но цвета мрачные, надо посовременнее. Вот мы бы сделали тут всё в сером и белом!

На четвёртые «выходные» Лена начала открывать холодильник как свой. Василий — просить, чтобы Инна «быстренько пожарила» картошечки с салом, потому что он «на даче ничего не ел, только помидоры да консервы».

Артём стал хмуриться, но ничего не говорил. А Инна молчала. Её воспитывали так: не перечь, не жалуйся, не жалей еды — зато потом Бог вознаградит. Только Бог не спешил вознаграждать, а Лена и Вася — наоборот, приезжали всё чаще.

Когда они стали оставаться с пятницы до понедельника, Инна не выдержала.

— Тёма, это уже перебор. Я не на курорте живу. Убираю за ними, стираю полотенца, готовлю как на свадьбу. И никто даже спасибо не скажет.

Артём смотрел на неё виновато:

— Я понимаю. Но что я скажу ей? Чтобы не приезжала? Обидится…

Инна вздохнула. Сама бы не обиделась? Родная же. Да и правда — на чём она-то до конца стоит?

Но ситуация менялась не в их пользу.

Одним июльским утром Лена позвонила:

— Мы тут подумали. Надоело в вагончике. Ужасная антисанитария. Можно мы у вас поживём пару недель? Пока Вася в отпуске…

— Лена, — осторожно начала Инна. — Мы же работаем. Нам не очень удобно…

— А вы с работы-то приходите — и всё. Мы и огород польём, и мусор выкинем, чего вам жалко?

«Жалко?» — Инна услышала это слово, как пощёчину.

Но не успела ничего сказать, как Лена уже заявила:

— Всё, решено. Мы к вам завтра с утра. А, ещё, пожалуйста, купи крупу и молоко. Нам в магазин некогда — у нас там окна надо заклеить, и вообще, спина опять…

Инна положила трубку, не прощаясь.

Она весь вечер ходила по кухне, вытирая уже чистую плиту, перекладывая ложки, будто искала в себе остатки терпения.

Но их не осталось.

На следующее утро Лена и Вася явились с чемоданом на колёсиках, пакетом с пыльными сапогами и пледом.

— Ух, как жарко! — с ходу закинула Лена, вваливаясь в прихожую. — Поставьте вентилятор поближе к дивану, ладно?

— Мы думали на втором этаже, в спальне, — неуверенно попытался вставить Артём.

— Там душно, и лестница крутая. А у меня спина, ты забыл? — Лена хлопнула ресницами. — Мы тут, на первом. Всё же по-человечески надо. А то как в том вагончике, чесслово, как бичи.

Инна стояла у раковины, стискивая губы. За окном в саду пел скворец, но этот звук терялся за звоном кастрюль, за скрипом Лениной речи, за тяжёлым шагом Васи, топающего по новому ковру в уличных тапках.

Через три дня у Инны сдали нервы. После того как Вася залез в их кладовку, нашёл банку малосольных огурцов и громко сказал за ужином:

— Во, вот такие огурцы надо делать, а не те, что ты в прошлый раз мне сунула. Помнишь, Лена? Кислющие были, аж зубы свело.

Инна молча поднялась из-за стола и вышла на улицу. Артём пошёл за ней.

— Ну не кричи, ладно? — взмолился он, пока она мыла руки под колонкой. — Я поговорю с ними. Только не сразу. Надо мягко.

— Ты будешь с ними всю жизнь «мягко»? Они не случайно сюда пришли. Им удобно. Им выгодно. Но им всё время мало, Тёма. Мы с тобой тут живём, как в коммуналке!

Артём кивнул, но ничего не сказал.

В течение недели напряжение сгущалось, как тучи перед грозой.

Первый эпизод — холодильник.

Лена ставила туда свои кастрюльки с надписью «НЕ ТРОГАТЬ» и вечно возмущалась:

— Кто съел половину рулета?! Я оставляла Васе!

— Лена, мы не ели, — терпеливо объясняла Инна. — Может, ты меньше положила?

— Не может быть! Я же считаю, между прочим.

Вася сидел с планшетом, гремел чипсами и комментировал:

— Выключи звук у стиралки. Зачем тебе эти «пи-пи»? У нас нервы ни к чёрту.

Второй эпизод — огород.

Инна вставала в шесть утра, чтобы полить клубнику и снять вишню — иначе оса раздербанит. А Лена выходила ближе к девяти, в халате, с чашкой кофе, и причитала:

— Ты опять всё сама сделала? Да ты маньячка. У нас бы ты точно не прижилась. Я б не позволила тебе всё на себе тащить. Я за равноправие!

— Так помоги полить — и будет равноправие, — пробормотала Инна, но Лена не услышала. Или сделала вид.

Третий эпизод — гости.

В пятницу Лена позвала друзей на шашлык. Без предупреждения.

— Ничего, Иннусь? Мы тут по-быстрому. Костёрчик, гитарка, как в старые времена!

— На моём мангале? — уточнила Инна. — И в моём саду?

— Ты что, жадничаешь? Мы ж семья!

Ближе к ночи гитарка превратилась в ор, кто-то сломал спинку у шезлонга, а одна из Ленкиных подруг случайно вылила вишнёвый сок на только выстиранные шторы, что сушились во дворе.

— Ну подумаешь, тряпки! — отмахнулась Лена. — Я тебе другие привезу, у меня там в кладовке полно. Почти новые.

Инна легла спать с головной болью.

В понедельник она не выдержала и пошла к Зое Петровне, соседке, пожилой женщине с двумя огромными котами и любовью к укропу.

— Милая, — сказала Зоя Петровна, услышав рассказ, — не пускай ты их больше. Хочешь — я завтра подойду, скажу, что у тебя гости из Москвы, пускай едут к себе.

— Да они не уедут, — прошептала Инна. — Они прилипли, как репей.

— Значит, надо трясти, — отрезала Зоя Петровна и махнула рукой. — У меня такие же были. Только племянник. Три года выгоняла.

На следующей неделе Инна с Артёмом сговорились. Он пригласил сестру на разговор.

— Лена, ты как? Может, домой поедете уже? Тут тесно. Да и отдохнули вроде?

— Мы же даже две недели не пожили! — возмутилась Лена. — Мы вообще-то думали у вас до сентября. Там глядишь, и с работой разберёмся, Вася может тут что-то найдёт. Нам тут хорошо. Просторно, спокойно. Ну вы же добрые! Ты, Тёма, всегда всех выручаешь. Всегда.

А Инна, стоя у двери, вдруг поняла: это она всегда всех выручает. Она готовит, убирает, молчит, терпит. А потом становится «злой».

Она посмотрела на Лену — в шелковой пижаме, с ярко накрашенными губами, на Васю — в домашних шортах, чешущего пузо — и словно проснулась.

Инна не сказала ничего в тот момент. Только пошла в сад, села на скамейку и долго смотрела на старую сливу, которую они с Артёмом обвязывали весной, чтобы ветки не ломались под урожаем. Там уже висели тяжёлые плоды — синие, налитые, как маленькие сердечки.

Сердце Инны ныло — от обиды, от усталости, от ощущения, что её дом ей больше не принадлежит.

В тот вечер она сделала неожиданное для себя: не стала готовить ужин. Просто легла читать книгу. Лена ходила по кухне, что-то стучала, хлопала шкафчиками, потом заглянула в комнату:

— У тебя всё нормально? Ты не заболела?

— Нет, просто отдыхаю.

— А что с ужином?

— Сегодня ужин выходного дня.

— Это как?

— Это когда кухня отдыхает, как и я.

Лена замерла в дверях. Потом громко сказала Васе:

— Представляешь, она не готовит! Мы, значит, голодные должны лечь спать?

— У вас же руки есть, — не поднимая глаз, сказала Инна. — Плита на месте, холодильник тоже.

— С ума сойти, — пробурчал Вася, — нас тут ещё и кормить перестали.

На следующий день Инна не сняла бельё Лены с верёвки. На следующее утро не поставила фильтр с водой. Не сварила кофе.

— Ты что, обиделась? — с притворным удивлением спросила Лена. — Из-за штор, что ли? Я же сказала — привезу другие! Зачем такую драму устраивать?

— Лена, — сказала Инна тихо, — я не устраиваю драму. Просто живу в своём доме. А ты — в моём.

— Так и что? Я же сестра! Что ты за человек, если не можешь принять родных?

Артём на глазах менялся. Его раздражало, что дома всё время кто-то говорит, хлопает, требует. Он перестал есть с аппетитом, поздно приходил с работы, скидывал куртку и шел во двор. Иногда — с бутылкой пива, что раньше за ним не водилось.

— Она всё переворачивает, — сказал он однажды, когда Лена в очередной раз устроила истерику: «Почему у вас такие маленькие порции супа?»

— У них логика такая, — отозвалась Инна. — Ты что-то даёшь — и этим закрепляешь обязанность. Потом попробуй откажи — ты уже «изменилась».

В пятницу Инна собрала сумку. Небольшую, для вида. И вышла из комнаты.

— Я уезжаю на выходные, — сказала. — К подруге. Дом — ваш. Только прошу: не ройтесь в моих вещах. И с моей косметикой осторожнее.

— А чего ты такая? — нахмурилась Лена. — Устала от нас, что ли? Надо было раньше сказать, мы бы не ехали. Мы же, считай, с заботой приехали — и полить, и помочь, и компанию составить. А ты… какая-то стала. Чужая.

Инна ничего не ответила.

Уехала.

Вернулась — в понедельник вечером. В доме пахло сигаретами. На столе — грязные тарелки. На её подушке — чьи-то волосы. В ванной — пепел и пятно от краски для волос. Новая штора — с дыркой.

На кухне сидел Вася, смотрел в телефон и ел лапшу из кастрюли.

— А вы уже вернулись, — сказал, не отрываясь. — А Лена поехала в город. Там сестра её знакомой косметолог. Завтра обратно.

Инна прошла в спальню, достала чистые простыни. Была злая, но спокойная. Больше не дрожала.

Через два дня она открыла дверь Лене с готовым лицом.

— Лена, давай договоримся. Вы с Васей живёте у нас уже месяц. У нас нет гостиницы. Нет кафе. И нет желания продолжать.

— Это как понимать? — брови Лены полезли вверх. — Мы тебе мешаем?

— Очень. Мы взрослые люди. И у меня есть право на своё пространство.

Лена фыркнула:

— Ну, понятно. Ты всегда была с тараканами. А теперь, значит, решила показать зубы? Набралась гордости?

— Я набралась уважения к себе.

— Смешно! — Лена схватила сумку. — Да мы тут отдохнуть пытались, у нас и так тяжёлое время, ты даже не в курсе, сколько у нас проблем! А ты…

И вот тут она сказала фразу, которую Инна, возможно, запомнит надолго: