Когда они брали эту двушку в ипотеку, Наташа твердила себе: «Ничего, переживём эти проценты, зато своё жильё». Виталий тогда только устроился на новую работу — зарплата вроде бы хорошая, но как оказалось, она сразу таяла: кредит, коммуналка, садик для Маши, продукты. Наташа подрабатывала на удалёнке, бралась за заказы даже по ночам, чтобы лишний раз не просить у мужа. Она любила Виталия, правда. Только иногда он был словно ребёнок — прикидывался, что не слышит, когда Наташа начинала про счета или просроченные платежи.
А потом появилась Лидия Петровна. Она всегда была где-то рядом — в Виталином телефоне, на том конце провода. Но одно дело — слышать её за стенкой трубки, другое — впустить в свою двухкомнатную квартиру.
Сначала Наташа сама согласилась — мама Витали заболела, операция на колено, врач сказал, что одной в деревне будет тяжко. «Ну сколько ей, месяц-другой?» — уговорила себя Наташа. Она искренне хотела помочь. Тогда казалось, что она делает правильно — ну как ещё? Она же не чудовище.
Лидия Петровна заехала с одной дорожной сумкой, но с первого дня повела себя так, будто она тут хозяйка. Виталий радовался, что мать теперь под присмотром, и снова задерживался на работе, лишь бы не слышать Наташины шёпоты по ночам: «Ты поговори с ней. Почему она ставит свои банки с соленьями на мою полку? Почему она даёт Маше колбасу, хотя у Маши аллергия? Почему она говорит, что у нас грязно, если я и так ночами полы мою?!»
— Наташенька, не обижайся, я ж по-доброму, — вздыхала Лидия Петровна, раскладывая своё бельё в общий комод. — Я ведь всё для вас стараюсь. Ты вот занята своими работами, а ребёнок? Кто с Машей уроки сделает? Кто ей кашу утром сварит? Да ты бы ещё поблагодарила меня…
Наташа кусала губы, благодарила и шла мыть тарелки после Лидии Петровны. Лидия Петровна любила готовить, но не любила убирать за собой. Когда Наташа замечала что-то вслух, свекровь хваталась за сердце: «Ой, ты посмотри на неё — я, старая больная женщина, ещё и виновата осталась!»
Однажды Наташа услышала обрывок разговора. Лидия Петровна шептала кому-то по телефону: «Ну да, живу у них. А куда я пойду? У меня сын — единственный. С квартирой помогла? Помогла. Ну вот пусть теперь потерпит свою. Характер у неё — ой-ой-ой».
После этого Наташа впервые всерьёз подумала: «А что, если она не собирается уезжать?»
Виталий отмахивался:
— Ну ты чего? Мама поправится и домой поедет. Ей просто сейчас тяжело.
— Тяжело? Ты хоть слышал, что она говорит Маше? Она мне в глаза улыбается, а Маше шепчет: «Мама твоя всё время злая, да?»
Виталий устало тёр виски:
— Наташ, я устал. Давай без скандалов, ладно?
Скандалы всё равно начинались — тихо, шипя в кухне по ночам. Наташа смотрела, как Лидия Петровна раздаёт Маше конфеты за спиной и приговаривает: «Только маме не говори, а то заругает». Ей казалось, что стены этой квартиры впитывают в себя чужой голос, чужие запахи, чужие правила.
Через два месяца Лидия Петровна объявила:
— Я тут подумала, надо бы ремонт в вашей спальне сделать. Обои ободрать, пол перестелить. Я тебе скажу, где купить дешёвый линолеум.
— А ничего, что это моя спальня? — Наташа с трудом сдержалась.
— Ну как твоя? — улыбнулась свекровь. — Она Витина. А значит — и моя. Мы же семья.
Слово «семья» теперь звучало, как приговор.
Наташа всё чаще ловила себя на том, что считает дни. День, когда Лидия Петровна впервые переставила её шампуни в ванной, чтобы «освободить место для своих». День, когда свекровь открыла Наташин шкаф и, пожав плечами, сложила её кофты в другую стопку, потому что «так удобнее». День, когда Наташа проснулась ночью — а Лидия Петровна сидела в их спальне на стуле, молча глядя на спящего сына.
— Вам что-то нужно? — спросила Наташа тогда, хрипло, пересохшим горлом.
— Просто проверяла, как он спит, — Лидия Петровна поднялась, не встречаясь взглядом. — Ты ж ему окно открываешь — продует ведь. Я ж о нём забочусь.
После той ночи Наташа стала запирать дверь спальни, хотя знала — это ничего не изменит. Она пыталась говорить с Виталием, но он только отводил глаза: «Ну ты сама согласилась. Ну ещё чуть-чуть. Ну что я могу сделать — выгнать мать?»
Днём Наташа старалась задерживаться на детской площадке с Машей, лишь бы не возвращаться домой пораньше. Но всё равно возвращалась — готовила, мыла, подтирала следы чужого присутствия. Она пыталась делать вид, что это по-прежнему её квартира — с фото на стенах, её пледом на диване, её чашкой с трещинкой в углу кухни. Но свекровь медленно вплеталась в каждый угол, в каждую полку, в каждый разговор.
Как-то раз Наташа услышала, как Лидия Петровна говорит по телефону с соседкой из своей деревни:
— Ну да, живу у них. Зачем мне одной сидеть? Здесь всё своё будет. Я ж помогла им тогда с первым взносом, не бесплатно ведь, значит — и комната моя. А то эта… — она замялась, понизив голос, — крутит тут своим порядком, думает, хозяйка.
Эти слова кольнули больнее всего. Наташа снова вспомнила тот первый взнос. Да, тогда Лидия Петровна одолжила им денег — всего сто тысяч, но зато сколько потом было разговоров: «Я ж не чужая!», «Квартиру-то без меня бы не купили!», «Сын у меня — всё, что есть». Слово «помогла» обрастало такими условиями, что Наташа уже не знала, кто здесь кому что должен.
В один из вечеров Наташа решилась. Подождала, пока Маша уснёт, а Виталий вернётся из смены и примется зевать, глядя в телевизор.
— Виталь, давай серьёзно. Она не уедет сама. Ей некуда. Мы не можем так жить. Ты видишь, что происходит?
Виталий зевнул:
— Наташ, ты опять начинаешь…
— Ты понимаешь, что она уже говорит соседям, что это её квартира? Что она Маше говорит за спиной?
— Ну что она говорит Маше? — Виталий устал поджимал губы.
— Что я плохая мать. Что ты бы лучше без меня жил. Что я тебя не достойна!
Виталий отвернулся:
— Ты всё выдумываешь. Мама добрая женщина. Ты всегда к ней цепляешься.
Наташа вдруг поняла, что устала даже не от Лидии Петровны. Она устала от Виталия, от его пустых обещаний, от этого вечного «потерпи ещё чуть-чуть». Она смотрела на мужа и понимала: он не сделает ничего. Никогда. Он просто не умеет выбирать. Для него проще притвориться, что проблемы нет.
А Лидия Петровна тем временем усиливала обороты. На следующий день Наташа нашла её в детской — та перебирала Машины вещи. Новые джинсы были аккуратно сложены на пол, свекровь держала в руках Наташин подарок — маленькое голубое платье с паетками.
— Что вы делаете? — Наташа даже не пыталась скрыть злость.
— Да ничего, смотрю, что мало стало. Я Маше новое куплю. Вон, секонд рядом — зачем деньги зря переводить.
Наташа схватила платье:
— Я сама знаю, что Маше нужно!
Лидия Петровна посмотрела холодно, почти чужим взглядом:
— Ты думаешь, ты одна мать? Я тоже мать. Я тебя учу, как правильно.
Вечером Наташа снова попыталась поговорить с мужем — уже без надежды:
— Если ты не скажешь ей уехать, я сама соберу ей вещи.
Виталий встал, долго смотрел на неё. Потом только выдавил:
— Ты с ума сошла?
Наташа больше не стала спорить. Она пошла мыть чашки, слышала за спиной, как Лидия Петровна что-то шепчет сыну на кухне, тяжело вздыхая и прихрамывая для убедительности. Машу уложила сама. Заперла дверь в спальню. Лежала в темноте и думала, что завтра начнёт. Что хватит терпеть.
А утром всё было по-прежнему. Только Наташа чувствовала, что внутри что-то уже не вернётся на место.
Через пару дней Наташа встала рано, ещё до того, как Лидия Петровна зашаркала тапками по кухне. Она вытащила из шкафа большой чёрный пакет, молча собрала свои документы, Машины тетради, кое-что из одежды. Потом остановилась у окна на кухне — глядела, как во дворе соседка выгуливает пёсика, как мальчишки с утра катят велосипеды. Обычное утро, только в ней самой что-то уже решило всё за неё.
Лидия Петровна появилась бесшумно, как всегда — вдруг, из коридора.
— Ты куда это с утра? — голос у неё был ровный, будто у воспитательницы в детсаду.
— Вещи разбираю, — спокойно ответила Наташа. — Мои вещи.
— Ты куда их собралась тащить? — Лидия Петровна склонила голову, изучая Наташу сверху вниз.
— Туда, где мне место найдётся, — сказала Наташа, и в этот момент ей впервые за много месяцев не было страшно.
Лидия Петровна улыбнулась — уголками рта, холодно:
— Ты ж не уйдёшь. Куда ты уйдёшь? С Машей? Ты ж без моего сына никто.
Наташа хотела что-то ответить, но за её спиной послышался Машин голос:
— Мама, а мы куда?
Наташа обернулась, взяла дочку за плечи:
— Мы просто выйдем на улицу, Маш. Нам нужно погулять. Пойдём, оденешься.
Лидия Петровна присела на табурет, с тяжёлым вздохом схватилась за колено:
— Ой-ой… Опять у меня колено ноет. Я ж всё ради вас. Ради Виталика стараюсь. А ты, Наташенька, что творишь? Вот так вот — раз и всё? Дом-то на кого оформлен, ты не забыла?
Наташа не отвечала. Она слышала это сто раз. Она уже не боялась. Она понимала, что всё — дальше только гнить в этом.
Днём она встретилась с Леной — подругой со старой работы. Та давно звала её с Машей к себе, хоть временно. Наташа не хотела верить, что дойдёт до этого, но вот дошло.
— Ты уверена? — Лена посмотрела на неё с таким жалением, что Наташе стало неловко.
— Я не могу больше, — Наташа кивнула. — Я не могу, Лена.
Лена привезла пару больших коробок. Они вместе приехали вечером, когда Виталий ещё не вернулся. Наташа молча открыла дверь, Лена сразу ринулась в спальню, стала вытаскивать Наташины кофты, Машины книжки, всё, что ещё пахло их жизнью.
Лидия Петровна сидела в зале и смотрела программу про здоровье. Услышав шум, пришла. Постояла в дверях.
— Это что у вас тут? — спросила тихо.
Лена даже не обернулась:
— Собираем. Долго копить нельзя. Наташа поживёт у меня. Не переживайте.
Лидия Петровна хмыкнула:
— Ну-ну. Думаешь, далеко уйдёшь? Вернёшься на коленях. Все вы возвращаетесь. Кто ты без него?
Наташа не ответила. Она просто укладывала Машины карандаши в коробку. Руки дрожали. Маша сидела на полу, теребила куклу и молчала. Её взгляд был старше, чем ей лет.
Когда Наташа вынесла первый пакет к двери, Лидия Петровна подошла ближе — так близко, что Наташа почувствовала запах её крема и дешёвого мыла.
— Ты подумай. Завтра Виталий вернётся — ты ему что скажешь? Что ты делаешь с его матерью? С его домом? Ты ведь ему жизнь ломаешь.
Наташа посмотрела в эти глаза. Ей вдруг стало жаль эту женщину — только на миг. Потом жалость ушла.
— Он давно всё сломал сам, — тихо сказала Наташа.
Они вынесли последнюю коробку. Наташа стояла на площадке, дышала спертым воздухом подъезда. Лена держала Машу за руку. Сосед сверху выглянул — сразу спрятался.
Наташа снова вошла за последним пакетом — в коридоре Лидия Петровна стояла с накинутым платком, сжав руки на груди.
И вот тогда она спросила — так тихо, но так, что Наташе будет это слышаться ещё долго:
— Алина, ты что, мои вещи на улицу вынесла?
Наташа не ответила. Она просто закрыла дверь.
Желанная квартира