Когда Катя впервые переступила порог квартиры Игоря, она отметила про себя только две вещи: странный запах старых книг и то, как легко он заснул рядом с ней, будто всю жизнь ждал, когда можно будет выдохнуть. Тогда ей и в голову не пришло, что пройдет всего пять лет — и каждый угол этой квартиры будет казаться ей ловушкой.
Сначала всё шло ровно. Сняли однушку на окраине — Игорь уверял, что это ненадолго, подкопят, возьмут ипотеку. Катя работала бухгалтером на удаленке, Игорь трудился мастером по ремонту оборудования — не шикарно, но на жизнь хватало. Первые два года прошли почти счастливо. Пока не заболела мать Игоря — Надежда Сергеевна.
Она позвонила Кате ровно в девять утра, когда Катя разбирала очередной отчет. Голос у Надежды Сергеевны был надтреснутый, обиженный:
— Катюш, ты бы сама предложила помочь. У меня давление, я тут одна. Может, у вас поживу чуть-чуть? А то Игорь всё равно всё время у вас.
Катя не знала, что сказать. Слышала, как Игорь, вернувшись поздно вечером, мялся на кухне:
— Мамке тяжело одной. Давай временно, она тихая, много не попросит.
Тихая. Первая неделя прошла почти терпимо. Катя работала за ноутбуком в спальне — в их единственной комнате. Надежда Сергеевна готовила борщи, вытирала пыль, громко шепталась по телефону со своей сестрой Тамарой. Вечерами Игорь сидел у телевизора, иногда Катя слышала обрывки фраз: «Катя-то твоя не больно-то хозяйственная», «А что ж у нее руки из одного места, что ли?»
Катя старалась не замечать. Пока не начались «советы».
— Катя, ну кто так моет пол? У нас в общаге чище было.
— Катя, ты чего деньги на эти чаи тратишь? Лучше бы Игорю рубашек купила.
— Катя, ты вон посуду не сразу моешь — потом жир не отмоешь.
Игорь делал вид, что не слышит. Мама говорила — значит, так надо. Катя вздыхала, вытирала столешницу и молчала.
Через месяц Надежда Сергеевна перестала даже притворяться гостьей. Она хозяйничала на кухне, переставила специи, отодвинула Катину любимую турку подальше в шкаф. На полке в ванной вместо Катиного крема — какой-то мутный пузырек с надписью «От суставов». Катя однажды нашла свои маски для лица в пакете под раковиной — прямо рядом с мусором.
Когда Катя подняла брови, Игорь пожал плечами:
— Мамке места не хватило, не обижайся. Это же мелочи.
Но мелочи начали вырастать в занозы. Катя всё чаще ловила себя на том, что боится выйти на кухню. Надежда Сергеевна сидела там с телефоном, хрустела огурцами и сверлила взглядом.
Однажды Катя не выдержала:
— Игорь, может, снимем для нее отдельную комнату? Ну правда, нам тесно.
Он долго молчал, потом буркнул:
— Ты что, выгнать ее хочешь? Она же мать!
Катя вздрогнула от слова «выгнать». Она не хотела выгонять. Она хотела дышать.
А вечером Надежда Сергеевна вдруг выронила:
— Катя, ты меня, если что, на улицу-то не выгонишь? Я ж ради вас стараюсь, я ж тут лишняя…
Катя лежала ночью с открытыми глазами и слушала, как Игорь храпит. В голове стучало одно: «Лишняя. Лишняя. А кто тут лишний?»
Через неделю Надежда Сергеевна предложила платить за коммуналку. Катя даже обрадовалась — значит, понимает, что сидит у них. Но радость быстро скисла — оказалось, Надежда Сергеевна заплатила, а потом позвонила Игорю и пожаловалась: мол, «всё на ней одной держится», «Катя-то твоя даже счетов не видит». Игорь, нахмурившись, вечером спросил:
— Ты что, правда не переводишь ничего на свет?
Катя вскинулась:
— Мы ж всё вместе платим! Я же тебе на карту кидала!
Игорь пожал плечами:
— Ну, мамка говорит, что она всё закрыла.
Катя тогда впервые громко хлопнула дверью. Но на следующее утро она всё так же готовила Игорю кофе. Только теперь крепче — чтобы не уснул на ходу.
Прошла весна. В их однушке всё реже пахло Катиной любимой корицей — чаще теперь варились куриные супы с запахом старых книг. Надежда Сергеевна потихоньку вынимала Катю из этой квартиры, как ниточку из старого свитера — по петле.
И никто не заметил, что Катя уже почти не дышит.
В начале лета Катя всё ещё пыталась убедить себя, что это временно. Она даже завела блокнот, в который вечером записывала: «Держусь ради Игоря. Ради семьи. Ради будущего». Иногда, открывая новый лист, Катя думала: а если бы она сбежала сейчас, что бы она забрала с собой? Но каждый раз отвечала себе молчанием — чемодан с её вещами едва набрал бы пол.
Надежда Сергеевна окончательно обосновалась в их жизни. Утром Катя находила в холодильнике какие-то чужие банки — солёные грибы, маринованные помидоры. Надежда Сергеевна возила их от сестры Тамары, у которой, судя по разговорам, был целый погреб запасов.
— Ты, Катя, всё на магазин норовишь бежать. А у нас свои люди, свои продукты. Натуральные, не то что ваша химия, — говорила свекровь, подсовывая банку с мутным рассолом.
Катя молча ставила банку в угол. И каждую ночь выбрасывала эту «натуральную химию» в мусоропровод. На утро Надежда Сергеевна устраивала маленький допрос: куда делась банка? Почему не открыла? Почему не ценит? И каждый раз в голосе звучала жалоба: «Я ведь как лучше!»
Однажды Катя решилась съездить к подруге Лене, просто выговориться. Они сидели в маленьком кафе у вокзала — место, куда Надежда Сергеевна точно бы не пошла. Катя говорила шёпотом:
— Лена, я скоро с ума сойду. Она даже стирает мои вещи без спроса. Говорит — «пыль собирают». Я просыпаюсь — а мои джинсы уже на батарее сушатся.
Лена только кивала:
— Ты Игорю об этом говорила?
— Он говорит: «Ну и что? Мама же помочь хочет».
Лена тяжело вздохнула:
— Катя, ты ж понимаешь — она тебя не выносит. Она место своё отвоёвывает. Ты тут чужая.
Катя доела свой чизкейк и смотрела, как за окном плывут по лужам одинокие голуби. Лена была права — только что толку? Катя возвращалась домой сжимая в кулаке салфетку, будто это могло её защитить.
Через пару дней случилось «большое обсуждение бюджета». Надежда Сергеевна сидела за столом, сложив руки на груди, Игорь смотрел в телефон. Катя, собираясь заплатить за интернет, заметила, что с их общего счета пропали деньги.
— Игорь, а ты что-то снимал?
— Да нет вроде…
— Это я, — спокойно сказала Надежда Сергеевна. — Мне на лекарства нужно было, вы ж всё равно пока ничего не планировали.
Катя почувствовала, как внутри у неё что-то лопнуло.
— Мы копим на первый взнос по ипотеке! Ты даже не спросила!
— Ну ты что, Катя, — Надежда Сергеевна склонила голову набок. — Я ж для всех стараюсь. Игорёк, ты маму за это ругать будешь?
Игорь поднял глаза от телефона, сжал губы:
— Да ладно тебе, Катя, это ж не такие уж и деньги. Зато мамка таблетки купила.
Катя не стала кричать. В тот вечер она молча собрала свои документы и спрятала их в сумку. Впервые за всё время она почувствовала, что у неё может быть план. Маленький, робкий — но план.
На следующий день Надежда Сергеевна позвала Катю пить чай. Чай был липкий, терпкий — с какими-то сухими цветами. Катя молча держала кружку.
— Ты меня прости, Катюша, — начала свекровь. — Я просто хочу, чтоб вам с Игорьком было хорошо. Ты ведь как дочка мне, честно. Только иногда мне так сердце болит — думаю, что ты его совсем к себе перетянула.
Катя сглотнула:
— Он взрослый человек.
— Да какой он взрослый! — фыркнула свекровь. — Мужик должен слушать мать. Если мать не слушает — значит, жену слушает. А жена что? Сегодня одна, завтра другая…
Катя поставила кружку обратно в блюдце. Внутри поднималась такая злость, что руки дрожали. Но сказать всё это вслух она не смогла — Игорь пришёл домой с пакетом дешёвых пельменей. Поставил их на стол и улыбнулся:
— Мам, Кать, ну вы чего? Давайте мириться. Я ж для вас стараюсь.
В ту ночь Катя снова лежала без сна. Слушала, как Надежда Сергеевна ходит на кухне. Потом услышала, как она шепчет кому-то в трубку:
— Да не переживай, Тамара. Долго она не протянет. Он мой, мой…
Катя стиснула зубы и закрыла глаза. Ей снился чемодан, который стоял у двери. В этом сне она закрывала его молнию и уходила босиком по лестнице.
Но утром всё начиналось сначала. Тот же чай, те же пельмени. Та же Надежда Сергеевна, тихо правящая их маленьким королевством.
И только в груди у Кати медленно росло что-то твёрдое и холодное, как камень.
Катя всё чаще задерживалась на улице после работы — брала ноутбук и уходила в ближайшую кофейню. Там пахло корицей, свежим хлебом и чужими разговорами, в которых не было Надежды Сергеевны. Иногда она специально приходила домой позже Игоря — чтобы застать готовый ужин и его довольное: «Ну вот, Катюша, мамка нас опять выручила». Иногда она заставала их вместе перед телевизором — Надежда Сергеевна то ли спала, то ли делала вид. Игорь смахивал крошки с рубашки и подмигивал: «Ты чего опоздала?»
Катя молчала. Её блокнот теперь был исписан до последней страницы. В нем уже не было слов «держусь» — только расчёты, даты, маленькие заметки вроде «Не забыть переписать счет». Она не решалась открыть эти страницы Игорю — знала, что он сожмёт губы и пробормочет: «Ты что, нас бросить собралась?» А Игоря жалко было по-своему. Он всё ещё был тем же мальчиком, что засыпал рядом, будто ему можно наконец выдохнуть.
Однажды она проснулась среди ночи — Надежда Сергеевна шепталась в коридоре. Катя тихо встала и подкралась к двери. Слова вырезали сонный воздух:
— Да, Тамара. Да говорю тебе, сидит она тут на нашей шее. Всё копит чего-то, наверно, сбежать хочет. А мне кто потом платить будет? Игорёк-то весь в работе, у него свои долги… Ну ничего, я её быстро… Она не привыкла к такому, сломается…
Катя зажала рот рукой. Она стояла за дверью, чувствуя, как ледяная волна разливается от кончиков пальцев к затылку. Вернулась в комнату и закрыла глаза. Но сна не было. Был только один вопрос: когда?
Через два дня Надежда Сергеевна устроила «разговор по душам». Игорь вернулся поздно, пахнул холодным воздухом с улицы и усталым «Привет». Свекровь сидела на кухне и перебирала какие-то счета.
— Катя, иди-ка сюда. Посидим.
Катя села напротив, стараясь не встретиться взглядом. Надежда Сергеевна медленно выкладывала бумаги:
— Вот смотрю я — у нас тут долги поднакопились. Коммуналка выросла. Еда — ты ж всё эти свои дорогие хлопья ешь. Интернет твой. Всё это денег стоит. Ты ведь у нас бухгалтер, сама всё понимаешь.
Катя молчала. Руки дрожали под столом.
— Я тут подумала, Катя. Ты бы лучше на свою квартиру перебралась. Молодая, здоровая — справишься. А мы с Игорьком как-нибудь. Ему ж с матерью спокойнее. Чего ты тут всё равно мучаешься? — Голос был мягкий, почти ласковый.
Катя не сразу поняла, что смеётся. Смех вышел тихим, рваным, будто кто-то дернул за ниточку внутри. Она поднялась из-за стола, собрала бумаги и разложила их обратно:
— Спасибо за заботу, Надежда Сергеевна.
Этой ночью Катя открыла шкаф, вытащила свою сумку и молча набросала туда самое нужное: ноутбук, зарядку, паспорт, пару чистых рубашек. Остальное — платья, книги, фотоальбомы — всё это уже не было её.
Она стояла у двери и слушала, как в комнате Игорь что-то бормочет во сне. Катя знала — он не проснётся. Не скажет «Останься». Он скажет это утром, лениво, через зубы: «Ты куда?»
Она села на край дивана, посмотрела на выключенный телевизор — их вечный фон. А потом медленно прошла в кухню, где Надежда Сергеевна уже ждала. Та сидела за столом, как хозяйка — руки сцеплены на груди, взгляд тяжёлый.
— Ну что, Катя? Ты ж понимаешь, так всем легче будет. Зачем мучиться? Чемоданы твои у двери. Мы тебя не держим.
Катя кивнула, не проронив ни слова. За дверью пахло лестницей, пылью и чужим летом. Она не оглянулась. Чемоданы были лёгкие — легче, чем все эти годы под одной крышей.
Только там, за дверью, Катя впервые почувствовала, что наконец может вдохнуть — на полный, чужой, но уже свой воздух.
«Катя, мы тебя не держим, чемоданы у двери», — сказала свекровь с укором.
А Катя больше не держала сама себя.
– Что-то ты грустная – не нравится замужняя жизнь? – спросила мама