— Ты опять задержалась? — голос матери раздался едва Таня переступила порог. — Всё бегаешь по своим курсам?
Таня стянула шапку и молча повесила пальто. От отцовского кресла пахло лекарствами и кислым молоком — отец дремал, полузакрытым ртом цепляясь за воздух.
— Мам, у меня смена до шести, потом к репетитору — английский подтягиваю.
— Зачем тебе этот английский? — мать скривилась. — Мужа нормального найди. Олег уже три года с Таней вашей вместе, всё никак не распишутся — надо бы им помочь…
Она поправила старый плед на коленях мужа и посмотрела на Таню так, как будто это она виновата, что у брата до сих пор нет машины и свадьбы с рестораном.
Олег был младше на три года. Когда-то смешной пацан с рыжими веснушками — теперь взрослый мужик с пузиком, подрабатывает то там, то сям. Постоянно в долгах. Но мама всегда его оправдывала: «Мальчик устал», «Ему трудно», «Ты же старшая, помоги».
Таня вспомнила, как на втором курсе притащила домой стопку учебников и попросила Олега не включать музыку так громко — ей на экзамен готовиться. В ответ он врубил колонки ещё громче, а мать подошла на кухне и прошептала с укором: «Ну уступи ты брату, он же мальчик…»
Так с детства и повелось. Олегу — лучшее. Велосипед — новый, Таня — подержанный. Футболка модная — Олегу. Тане — «у тебя ещё целая». И всегда одно и то же: «Ты девочка умная, ты потом сама всего добьёшься».
Они сидели за столом, когда Олег вошёл без стука. Скинул куртку прямо на пол, пнул ботинком сумку.
— Чё, кормим старика? — кивнул на отца. — Мам, я жрать хочу.
— Сейчас, сыночек, — мать вспорхнула с места. — Таня, накрой брату! Что ты сидишь?
Таня молча взяла с полки хлеб. Нарезала. Суп разогрела. Олег устроился с тарелкой у телевизора, залип в спортивные новости.
— Ты бы хоть спасибо сказал, — не выдержала Таня.
— За что? — удивился Олег и даже не повернулся.
После ужина она снова села к отцу. Поменяла подгузник, обработала пролежни, сменила рубашку. Олег ушёл к друзьям «на полчасика». Мать сидела у телевизора и тихо вздыхала.
— Таня, — сказала вдруг. — Ты хорошая дочь. Ты у меня опора. Вот Олежке бы так…
Таня улыбнулась одними губами и отвернулась к окну. За окном шёл мокрый снег. Она подумала, что за этим окном — целый мир, где нет затхлого запаха, упрёков и разбросанных Олегом носков.
И всё равно — каждое утро она вставала, бежала на работу, потом к отцу. Потому что кто ещё, если не она?
— Таня, не могла бы ты занять Олегу двадцать тысяч? — мать поймала её на кухне, когда Таня вернулась с дежурства. — На пару недель. У него там… ну, свои дела.
Таня устало вытерла руки о фартук.
— Мама, у меня сессия. Я репетитору плачу. Я ипотеку тяну одна.
— Олег обещал отдать, — мать чуть не шептала, будто кто-то мог подслушать. — Он же старается…
Старается. Таня чуть не рассмеялась. Она знала, где «старается» её брат — в гараже у Артёма, играет в карты. Иногда — подрабатывает водителем, но чаще всего — сидит у матери на шее. Или у Тани. Всё равно, в итоге это была одна и та же шея.
— Нет, мама. Больше не дам, — сказала Таня тихо.
Мать всплеснула руками так, будто услышала хулу.
— Ты что, против брата?! Он же родной! Ты думаешь, кто тебе в старости стакан воды подаст?
Таня уже не спорила. Впервые за много лет она просто развернулась и ушла в свою комнату. Притворила дверь. Села на кровать. За стеной мать ещё что-то шипела Олегу по телефону. Таня услышала своё имя.
Она вспомнила, как в прошлом году взяла подработку у кафе — мыла посуду ночами. Тогда Олегу тоже нужны были деньги — «отбился долг за колёса». Колёса так и не появились, долг тоже не исчез. Исчезли только Танины силы.
На работе она не рассказывала об этом. Там она — старший бухгалтер, всегда собранная, с аккуратной папкой в руках. Коллеги спрашивали: «Почему ты не уедешь к Сергею в Казань? Он же тебя звал». Она пожимала плечами. Потому что не могла бросить отца. Не могла оставить мать одну. Не могла отдать брата «каким-то там коллекторам».
— Таня, ты как? — Лена из отдела кадров поймала её у кофе-автомата.
— Всё нормально, — Таня улыбнулась.
Лена знала, что значит «всё нормально» у Тани. Она позвала её вечером посидеть, выговориться. Они сидели в кафе у вокзала. Таня рассказывала про мать, про отца, про Олега. Про то, как из её зарплаты все эти годы откусывали по кусочку — «ну ты же потом всё вернёшь».
— Ты же понимаешь, что они тебя не отпустят? — спросила Лена. — Ты для них ресурс.
Таня только вздохнула. Это было так просто со стороны — «собрать вещи и уехать». Но на что она их бросит? Кто сменит отцу постель? Кто купит лекарства? Кто сварит Олегу борщ, если он вдруг припрётся голодный?
Лена потрогала её руку.
— Ты хорошая, Таня. Только им этого мало. Они тебя будут дожимать до конца.
С тех пор Таня всё чаще думала о том, что будет дальше. Олег живёт в их квартире. Мать ухаживает за отцом всё меньше — говорит, спина болит. Таня делает всё. И всё чаще слышит: «Ты ж потом всё получишь». Что «всё»? Полуразваленная трёшка, в которой прописан брат с его Таней, а она сама ютится в одной комнате среди старой мебели.
Однажды ночью Таня проснулась — мать стояла у двери.
— Ты бы хоть Олегу помогла с долгами, — голос был холодный, усталый. — Ты ведь понимаешь, что если с ним что, всё на нас ляжет.
Таня не ответила. Она лежала и смотрела в потолок, пытаясь найти хоть один угол, за который можно зацепиться. Хоть одну мысль, что всё не зря.
А утром она, как обычно, встала, собрала отцовские лекарства и пошла на работу. На душе скребло. Но впереди маячила хоть какая-то надежда — премия, подработка, курсы. Если получится подтянуть английский — может, Сергей всё ещё не передумал…
Весна пришла быстро — капель за окном смешивалась с редким смехом Олега, который почти переселился к ним снова. То приводил друзей «на полчаса», то оставался ночевать сам. Мать ворчала: «Ну, Олежке ж негде — ты хоть потерпи». Таня молчала.
Она уже почти не ночевала дома. После работы брала дежурства в офисе — начальство разрешало. Ей проще было спать за компьютером, чем под одним потолком с вечно голодным братом и матерью, которая по ночам шептала что-то про «семью» и «братскую кровь».
Иногда Таня сидела у Лены. Чайник шипел, кот лез под руки. Лена слушала, молчала, кивала.
— Ты ведь понимаешь, что однажды они всё оформят не так, как ты думаешь? — сказала Лена однажды, убирая со стола чашки. — Что ты будешь делать, если тебе ничего не оставят?
— Ну что ты, — Таня усмехнулась горько. — У меня же брат. «Семья». «Потом всё получишь». Знаю я это «потом».
Но всё равно в глубине оставалась глупая надежда: не могут же они так. Ведь отец знал бы, он бы не позволил. Только отец уже почти ничего не понимал. Смотрел в потолок пустыми глазами.
В один вечер Таня пришла позже обычного. Мать сидела на кухне с какой-то женщиной — Надежда Семёновна, соседка с верхнего этажа. Она давно помогала матери с отцом, носила таблетки, иногда сидела с ним, когда Таня уезжала к Лене или задерживалась на работе.
— Вот, Татьяна, ты бы так не смогла, — мать посмотрела на Таню, будто та чужая. — Надежда Семёновна — настоящий человек. Всё понимает. И терпеливая, и добрая.
Надежда Семёновна тихо кивнула и улыбнулась Тане, будто извиняясь.
Через пару недель мать позвала Таню вечером на кухню.
— Нам надо поговорить.
Таня села. Руки дрожали — внутри уже жило предчувствие, будто сквозняк из прошлого, когда мать однажды также позвала её и сообщила, что она переводится из школы с уклоном на «попроще», потому что «Олегу нужен репетитор, а ты справишься и так».
— Ты ведь умница, Таня. Всё сама всегда можешь. А Олегу тяжело. Ему нужна опора. Вот и решили…
Таня слышала слова, но не могла соединить их в смысл. Бумаги на столе, пожёванный край конверта. Она поймала взгляд Надежды Семёновны, которая стояла у двери и глядела в пол.
— Ты всё равно скоро переедешь, — сказала мать. — У тебя же работа, курсы. А тут кто останется? Кто за домом присмотрит, за Олежкой? За Надеждой Семёновной? Она как родная нам стала.
— Мама… — Таня выдавила из себя хриплый смешок. — Ты сейчас серьёзно?
Мать посмотрела так, будто ей жалко Таню за то, что та ничего не понимает.
— Таня, ты и так потом всё получишь, а квартиру мы Олегу отдадим, — сказала она строго и подтолкнула к Тане конверт.
А Таня сидела и не могла оторваться от обоев за материной спиной. На обоях была трещина — маленькая, едва заметная, но сквозь неё будто светило что-то холодное и пустое. Она поняла, что сказать больше нечего.
В комнате за стеной кашлянул отец. За дверью Надежда Семёновна тихо прикрыла за собой входную.
А Таня сидела и думала, что, наверное, уедет. Только вот куда? И от кого теперь ждать стакан воды?
Ты мне больше не сын