Соня стояла у окна и наблюдала, как её муж Кирилл возится во дворе с отцом. Вроде бы ничего такого – обычный субботний день, но в груди у неё всё сильнее копилась тяжесть. Она старалась не показывать, что устала, что злится, что ей не нравится всё происходящее – но внутри давно закипало.
Три месяца назад к ним в дом переехали родители Кирилла – Пётр Иванович и Валентина Петровна. Приехали «временно», потому что у них якобы начались проблемы с отоплением в их стареньком доме за городом. Соня сразу не поверила – зная Валентину Петровну, она понимала: если уж эта женщина куда-то въехала, то выпроводить её будет непросто.
Соня с Кириллом вместе почти семь лет. Он всегда был человеком мягким, не любил конфликты. На работе – ответственный, дома – вроде бы тоже старается, но как только дело касалось родителей – всё, его воля куда-то исчезала.
Соня закрыла окно и пошла на кухню. Там, у стола, сидела Валентина Петровна и чистила яблоки. Чистила медленно, с видом великомученицы.
— Соня, — протянула свекровь, не глядя, — ты бы курицу-то к ужину замариновала. Пётр Иванович любит посочнее. И пюре не забудь, ты вчера какое-то комками сделала.
Соня хотела что-то сказать, но сдержалась. Знала: если сейчас начнёт, выйдет ссора, Кирилл снова будет просить «потерпеть».
Она убрала со стола шкурки и пошла за картошкой. На полке беспорядок – Валентина Петровна любила хозяйничать на чужой кухне.
Вечером пришёл Костя – брат Кирилла. Молодой, холёный, вечно с телефоном в руках. Он тоже обосновался у них: мол, ремонт в квартире затянулся. Второй месяц затягивается, если быть точной.
Костя пришёл не один – притащил свою новую пассию Инну. Девочка лет двадцати двух, громкий смех, ногти по десять сантиметров.
— Соня, у тебя есть что пожевать? — с порога заявила Инна и, не дождавшись ответа, полезла в холодильник.
Соня стояла у плиты, мешала суп, слышала, как Кирилл с отцом обсуждают за гаражами какие-то железяки, Костя ржал над мемами, Инна хлопала дверцей холодильника. А она варила суп, который, вероятно, опять назовут «невкусным».
Соседка Галя – старая подруга Сониной мамы – иногда заходила вечером. Она всё понимала, молча садилась на табурет и смотрела, как Соня метается между плитой и посудой.
— Ты бы их к чёрту послала, — однажды пробурчала Галя. — Зажрались. Ни стыда, ни совести.
Но Соня только пожала плечами.
— Кирилл просит. Говорит, что временно всё это.
В тот вечер Галя снова пришла, принесла банку солёных помидоров. Посидела молча, потом сказала:
— Ты всё сама-то вытянешь? Не надорвёшься?
Соня вздохнула и отмахнулась:
— Да ладно тебе. Прорвусь.
Ночью она лежала рядом с Кириллом, слушала его спокойное дыхание и думала: а сколько ещё? Месяц? Два? Полгода? Или «пока не выгонит»?
За окном моросил мелкий дождь, а в груди у Сони скреблось чувство, что это всё надолго. Слишком надолго.
Через неделю ничего не изменилось. Разве что Инна стала появляться чаще — теперь она не только ела у них ужины, но ещё и оставалась ночевать в комнате Кости. Утром Соня просыпалась и слышала её звонкий смех на кухне — Инна доставала сок, колбасу, оставляла всё на столе и уходила. Посуду убирать — это не про неё.
Валентина Петровна тоже не теряла хватки — к своим распоряжениям добавила новые: то полотенца надо все перестирывать «по-человечески», то окна мыть, то бельё мужское разложить «как надо». Соня глотала обиду и молчала.
— Кирилл, поговори ты с ними, — тихо сказала она вечером, когда они наконец остались вдвоём на кухне. — Я не железная. Я прихожу с работы — у меня пол дома перевёрнуто. Я как прислуга. Я устала.
Кирилл потупил взгляд, подвинул к себе чашку с чаем, долго вертел ложку в руках.
— Ну потерпи ещё чуть-чуть. Мамка сказала, что скоро специалисты к ним приедут, всё починят. Костя тоже обещал с ремонтом разобраться.
— Ты слышишь себя? — Соня чуть не повысила голос. — «Скоро», «обещал»… Они у нас живут, едят за мой счёт, я стираю за ними, готовлю! Ты хоть раз видел, чтобы твоя мать посуду за собой помыла?
— Ну ты чего начинаешь? — Кирилл вздохнул. — Им сложно, ты сама знаешь…
Она встала, достала из холодильника контейнер с супом, протянула ему:
— Завтра сам разогрей. Я на работу пораньше уйду.
Кирилл что-то буркнул, но спорить не стал.
На следующий день Соня задержалась на работе специально. Коллега Таня позвала на кофе после смены. Они сидели в маленьком кафе рядом с остановкой и говорили о пустяках — о новых заказах, о детях, о ценах в магазине.
Таня вдруг спросила:
— Ты чего худая такая стала? Тебя кто грызёт?
Соня усмехнулась.
— Домой идти не хочется, вот и всё.
Таня, взрослая, матёрая, поняла сразу. Она выслушала всё — про Костю, про Валентину Петровну, про Инну. Помолчала.
— Ты чё, Сонь. Так нельзя. Ты не рабыня. Выгони их к чёрту, пусть на съём берут или к Косте в квартиру идут.
— Да Кирилл не поймёт, — сказала Соня устало. — Он своих слушает больше, чем меня.
— Ну вот и зря. Ты ему кто — жена или домработница? — Таня говорила тихо, но в её голосе слышался металл. — Пока молчишь — так и будут ездить.
Вечером дома опять всё было по-старому: Валентина Петровна сидела у телевизора, ногой отодвигая от себя свёрток грязных вещей. Костя с Инной смеялись где-то в прихожей. На кухне гора посуды. Кирилла дома не было — он уехал с отцом в гараж.
Соня молча взяла таз, пошла собирать грязное бельё по комнатам. В Костиной комнате на кресле валялись футболки, носки, даже Иннина майка. На полу — пустая банка из-под энергетика.
Она стояла с этим тазом, смотрела на этот бардак и вдруг поняла, что не может дышать. Что-то внутри оборвалось.
Вечером попыталась поговорить с Кириллом снова:
— Я так больше не могу. Пусть хотя бы что-то делают сами. Пусть вещи за собой убирают. Я не успеваю за всеми.
Кирилл обнял её, похлопал по спине, сказал привычное «ну потерпи».
А утром Валентина Петровна снова цедила:
— Сонь, ты носки Костины перепутала. Ему нельзя синтетические стирать с хлопковыми, ты что, не знаешь разве? И вообще, ты слишком сильно кондиционер льёшь. Пахнет потом отвратительно.
Соня хотела ответить, но перед глазами вдруг всплыло лицо Тани. «Ты не рабыня».
Весь день она ходила на автомате. На работе порезала палец, когда нарезала пироги — кровь капнула на белый фартук. Соня смотрела на эту кровь и думала, что это похоже на её жизнь — капает, но не слышно.
Вечером, когда она вернулась домой, в коридоре стояла Инна с Костей. У Инны в руках был новый пакет с вещами.
— Соня, ты не могла бы мои платья отпарить? А то у меня свидание, а тут утюг какой-то стрёмный, я не умею им.
Соня молча прошла мимо.
— Сонь, ты чего? — догнал её Костя. — Ну помоги, делов-то.
Она поставила сумку на пол, обернулась, посмотрела ему прямо в глаза.
— Я тебе не домработница.
И ушла в спальню. Дверь она закрыла на щеколду — впервые за всё время.
Утро началось так, словно за ночь ничего не изменилось. Валентина Петровна гремела кастрюлями на кухне, Костя и Инна громко хохотали в коридоре, Кирилл натягивал куртку — снова собирался ехать с отцом за город.
Соня сидела на краешке дивана и слушала, как за дверью Валентина Петровна что-то бурчит про «неблагодарных молодёжь». Слова про неблагодарность упали в голову, как комок снега за шиворот. Соня вздохнула и пошла на кухню.
— Ты куда собралась? — Валентина Петровна даже не обернулась, только резче заскрипела ножом по разделочной доске.
— На работу, — ответила Соня спокойно.
— Вот и правильно. Деньги нужны. Тут, понимаешь, всё на тебе держится. Ты давай без выкрутасов — замаринуй мясо перед уходом, Костя вечером жарить будет.
Соня молча посмотрела на свекровь. На её сутулую спину, на жирные пятна на старом халате. На то, как нож вяло соскальзывает с шкурки курицы. И впервые за долгое время не почувствовала ни злости, ни обиды — только пустоту.
Она вытащила из шкафа куртку, закинула сумку на плечо и сказала тихо:
— Мариновать будете сами.
Валентина Петровна обернулась:
— Ты чего мелешь? Кто будет делать?
— Не я, — повторила Соня и вышла из кухни.
На лестничной площадке стояла соседка Галя. Она услышала хлопок двери и вопросительно посмотрела на Соню:
— Ну что?
— Всё, Галь. Пора заканчивать этот цирк.
Вечером Соня вернулась раньше Кирилла. В квартире было тихо. На кухне сидели Инна и Костя — обидчиво молча, в телефонах. Валентина Петровна лежала на диване, укрытая пледом, и громко вздыхала.
Соня прошла мимо, не глядя. В комнате она достала чемодан из-под кровати и начала складывать туда свои вещи. Слышала, как за дверью шуршит Валентина Петровна, как шепчется Костя с Инной. Никто не зашёл.
Через час пришёл Кирилл. Он застал Соню сидящей посреди комнаты с наполовину упакованным чемоданом. Замер в дверях.
— Ты чего? Ты куда?
— Я никуда, — Соня подняла глаза. — Это ты решай — кто тебе важнее. Я больше не буду их обслуживать.
Кирилл смотрел на неё, как на чужую. Плечи у него опустились. Он подошёл, сел рядом.
— Сонь, ну ты чего? Ты же знаешь… Ну потерпи ещё чуть…
Она рассмеялась — коротко, глухо.
— Кирилл, ты понимаешь хоть, что ты говоришь? Твои «потерпи» меня изнутри уже сожрали.
Он попытался взять её за руку, но она отстранилась:
— Вы хотите жить стадом — живите. Хочешь — стирай им, готовь им — меня в этом цирке не будет, — сказала Соня мужу.
Он открыл рот, но ничего не сказал. В дверях стояла Валентина Петровна — молча, с перекошенным ртом. Костя выглянул из кухни и снова спрятался.
Соня застегнула чемодан, встала и посмотрела на них всех.
В квартире повисла тишина — глухая, липкая. Казалось, что даже воздух не двигается. За стеной кто-то смыл воду — соседи возвращались домой.
Соня подняла сумку, бросила последний взгляд на Кирилла — и вышла из комнаты. Дверь хлопнула тихо.
Никто не побежал за ней.
Алкоголичка