Когда люди спрашивали Лену: «Как у вас с Сашей?» — она всегда улыбалась дежурной улыбкой: «Нормально». И только потом, уже дома, размазывая слёзы по щекам, думала: что такое нормально?
Это когда муж швыряет тапки об стену, потому что суп недосолен? Или когда выключает мультики детям со словами: «Хватит этой ерунды, башка от них болит»? А может, нормально — это когда после смены ты готовишь, стираешь, проверяешь уроки, а он лежит на диване и ворчит, что «пылесос слишком громко»?
Их квартира была маленькой и в старом доме — наследство от бабушки Лены. Родные стены, скрипучий паркет, лепнина на потолке. И постоянная головная боль: то трубы прорвёт, то проводка искрит, то кафель в ванной отваливается.
— Лень, ты видела, что с краном на кухне? — Саша стоял, сжимая кулаки так, словно кран нанёс ему личное оскорбление. — Он же капает — протекает! Как же достало!
Лена подняла глаза от стопки детских футболок, которые гладила:
— Неделю назад говорила…
— Ты на что намекаешь?! — вскинулся муж. — Я и так пашу как папа Карло, а тут ещё дома работать?
Вот так всегда. Каждый разговор — минное поле. Лена научилась выбирать слова, как сапёр провода: какой перерезать, чтобы не рвануло. Но всё равно периодически накрывало взрывной волной.
— Может, сантехника всё же вызвать? — осторожно предложила она, расправляя рукав маленькой рубашки.
— Да на эти деньги я лучше с Серёгой посижу в гаражах! Хоть отдохну от… — он обвёл рукой кухню. Дошла очередь и до неё: — …от всего этого.
«От всего этого» — это от семьи. От Лены, от детей, от ответственности. Она привыкла к таким фразам, как привыкают к хронической боли: терпимо, если не двигаться резко.
Жизнь превратилась в расписание: подъём в пять, сборы, завтрак детям, садик-школа-работа, магазин-готовка-уборка, проверка уроков, купание, сказка на ночь… Четыре часа сна, и по новой. Иногда, закрывая глаза, она даже не понимала, наступило утро или ещё вечер.
Дети — Кирюша семи лет и четырёхлетняя Алиса — были её солнечным светом. Единственным, что давало силы просыпаться и тянуть этот бесконечный воз. А Саша… Саша был частью пейзажа: громкий, недовольный, вечно усталый.
— Мама, а папа сегодня будет кричать? — однажды спросила Алиса, когда они вместе лепили пельмени.
— Почему ты так говоришь? — замерла Лена с мукой на пальцах.
— Просто когда я громко пою, когда танцую под мультик, он всегда кричит, что я ему мешаю думать. А я не хочу ему мешать, — девочка старательно защипывала краешки теста своими пухлыми пальчиками.
Лена тогда поцеловала её в макушку и ничего не ответила. А что тут скажешь?
Саша работал электриком. Работа нервная, опасная, ответственная — Лена понимала. Но почему всю эту нервность, все эти искры и короткие замыкания он приносил домой? Почему семья стала громоотводом?
— Лен, ты представляешь, что творится? У нас начальник совсем с катушек слетел! — кричал он с порога, даже не разувшись. — Требует, чтобы я завтра на объект в другой город ехал! Вообще оболдел!
— А что такого? — Лена помешивала суп, стараясь говорить ровно.
— Что такого?! Я и так на двух объектах пашу! А теперь ещё и в Химки! Совсем уже!
— Ясно, — она снова помешала суп. — Будешь ужинать?
— Нет! Какой ужин, когда тут… — и опять жест рукой, охватывающий весь их мир. — Всё, я спать. Завтра в шесть выезжать.
За столом сидели дети. Алиса болтала ногами и рисовала принцессу фломастерами, Кирюша задумчиво ковырял вилкой в тарелке.
— Пап, а ты мне поможешь с поделкой? — неуверенно спросил он. — У нас задание — сделать домик из картона…
— Какая ещё поделка?! — Саша резко развернулся. — У меня работа, понимаешь? РА-БО-ТА! А не ваши тут… картонки!
Кирюша вжал голову в плечи и стал очень маленьким на своём стуле. Алиса перестала болтать ногами.
— Мы сами сделаем, — тихо сказала Лена. — Правда, сынок?
Тем вечером, склеивая домик из картона, она думала: «Что я делаю не так? Почему у других семьи как семьи, а у нас — вечная война?» Отрезая маленькие окошки канцелярским ножом, она представляла, как было бы, если бы Саша сейчас сидел рядом с ними — клеил крышу, шутил, помогал Кирюше раскрашивать стены домика…
Но Саша храпел в спальне, а она осталась делать поделку до двух ночи. А потом ещё гладила рубашки до трёх. А потом легла и смотрела в потолок, считая трещины вместо овец.
— У папы скоро день рождения! Мам, а что мы ему подарим? — Кирюша подпрыгивал на одной ноге, пока Лена застёгивала ему куртку.
— Не знаю, милый, — она заправила шарф под воротник. — А что бы ты хотел подарить?
— Я нарисую ему супергероя! Самого сильного! Чтобы папа больше не уставал на работе!
От этих слов что-то сжалось у Лены внутри. Ребёнок всё понимает по-своему: папа не злой, папа просто устал. Если бы всё было так просто…
К дню рождения Саши Лена готовилась как к операции. Заказала его любимый чизкейк в кондитерской (с детьми испекли ещё и домашний торт — корявый, но с любовью). Купила любимое пенное, маринованные рёбрышки, чипсы с беконом. Даже специальные свечи для торта нашла — в виде цифр «42».
Они с детьми надули шары, повесили гирлянду «С днём рождения!» над входной дверью. Алиса нарисовала открытку с сердечками и блёстками, Кирюша смастерил закладку для книги (хотя Саша читал только инструкции к бытовой технике).
— Мама, я так волнуюсь! — щебетала Алиса, прыгая по квартире. — А вдруг папе не понравится мой рисунок?
— Понравится, зайка, — Лена поправила бант на её платье. — Ты же старалась.
Саша обещал прийти к восьми. «Буду пораньше, чего там на работе задерживаться в такой день», — бросил он утром, уходя. Лена даже отпросилась с работы заранее, чтобы всё успеть.
В семь они уже сидели за накрытым столом. Кирюша каждые пять минут бегал к окну: «Мам, там папина машина не проехала?»
В восемь дети ещё подпрыгивали от нетерпения.
В девять начали зевать.
В десять Лена уложила Алису — малышка уснула прямо за столом, положив голову на свой рисунок.
— Мам, а папа придёт? — спросил Кирюша, уже в пижаме, сидя на краешке дивана.
— Конечно, придёт, — она погладила его по голове. — Наверное, на работе что-то срочное.
Сын кивнул с таким серьёзным, понимающим видом, что у Лены защемило сердце. В одиннадцать уснул и он — прямо в обнимку с подарком для папы.
Лена звонила. Десятки раз. Телефон Саши сначала длинными гудками разрывал тишину квартиры, потом стал отвечать короткими — «абонент недоступен».
В полночь она сидела одна за обветренным праздничным столом. Свечи на торте оплыли и погасли сами по себе, шары начали медленно сдуваться. По щеке скатилась первая слеза, за ней вторая.
Она не плакала по Саше — плакала по детям. По их разочарованию, по их наивной вере, что папа вот-вот придёт и обрадуется их подаркам.
Сестра давно говорила: «Лена, брось ты его! Какая от него польза? Одни нервы!» А она отвечала: «Дети должны расти в полной семье».
В какой «полной семье»? В той, где отец их не замечает? Где они боятся лишний раз заговорить, чтобы не разозлить его? Что она им даёт, эта «полнота»?
Лена сидела в темноте кухни и смотрела на свои руки. Маленькие, с обкусанными от нервов ногтями, в мелких порезах от бумаг на работе и ножа на кухне. Эти руки тянули всё — и работу, и дом, и детей. А нужен ли им всем четвёртый — тот, кто только тянет силы?
Она не заметила, как уснула прямо за столом. Проснулась от звука поворачивающегося в замке ключа.
На часах было девять утра.
Саша ввалился в квартиру, громко хлопнув дверью. От него явно пахло перегаром. Глаза красные, рубашка наполовину расстёгнута.
— О, ты не спишь, — он прищурился, глядя на неё. — А чего так темно?
Лена открыла шторы и впустила свет. В ярком свете дня праздничный стол выглядел особенно жалко: засохшие бутерброды, подсохший торт с потёкшим кремом, сдувшиеся шары…
— С днём рождения, — тихо сказала она.
— А, да, точно, — он плюхнулся на стул и поморщился. — Голова раскалывается! Мы с пацанами вчера так отметили — закачаешься!
В этот момент в кухню вбежал Кирюша, заспанный, с отпечатком подушки на щеке:
— Папа! Ты пришёл! С днём рождения! — он бросился к отцу, протягивая криво упакованный подарок.
— Тише ты! — Саша отмахнулся от сына. — Башка трещит!
Мальчик замер с вытянутыми руками, в которых был зажат подарок.
— Саша, — Лена встала. — Ты хоть понимаешь, что дети тебя весь вечер ждали? Торт пекли, подарки готовили…
— Да не начинай! — он схватился за голову. — Я имею право отметить с друзьями или нет?
— Имеешь, — она кивнула. — Только мог бы позвонить. Сказать, что задерживаешься.
— Телефон сел, — буркнул он.
— Сел в восемь и заработал только сейчас? — Лена сжала кулаки. — Дети до одиннадцати не спали! Ждали тебя! А ты даже не позвонил!
В дверях появилась заспанная Алиса с помятым рисунком в руке:
— Папочка! Ты вернулся! — она бросилась к отцу. — Смотри, я тебе нарисовала!
Саша поморщился от громкого голоса дочери. Скользнул взглядом по детскому рисунку:
— Да, красиво. А теперь тихо, ладно? У папы голова болит.
Лицо девочки вытянулось, глаза наполнились слезами.
— Я так старалась… — прошептала она.
— Алиса, Кирюша, идите в комнату, — твёрдо сказала Лена. — Мы с папой поговорим, а потом вы ему всё покажете.
Дети с неохотой вышли, то и дело оглядываясь.
— Лен, ну чего ты начинаешь? — Саша потянулся к куску торта. — Ну опоздал, с кем не бывает.
— Это не опоздание. Это неуважение, — она скрестила руки на груди. — К нам. К детям. Ко мне.
— А-а-а, началось, — он закатил глаза. — Сейчас будешь пилить, да? Как всегда. У меня и так башка раскалывается, а тут ещё ты со своими претензиями!
Он ковырнул вилкой торт, попробовал:
— Это что, вы сами пекли? Лучше бы не мучились, взяли нормальный в магазине.
И тут что-то щёлкнуло внутри Лены. Будто перегоревшая лампочка — резко и окончательно. Она вдруг увидела всю картину целиком: этого человека, который уже давно не любит ни её, ни детей. Который считает их обузой. Который приходит домой, как на каторгу.
Она смотрела на него и не узнавала. Когда из весёлого парня, за которого она вышла замуж, он превратился в это брюзжащее, вечно недовольное существо? И главное — почему она столько лет это терпела?
Она спокойно подошла ближе. Посмотрела прямо в его мутные глаза:
— С днём рождения, любимый. Я решила сделать тебе щедрый подарок: ни меня, ни квартиры больше нет в твоей жизни. Поздравляю!
Саша моргнул. Словно не понял, что услышал:
— Чего?
— Ты же постоянно говоришь, как мечтаешь жить один. Без истерик. Без детей под ногами. Без этой ужасной квартиры, где всё течёт и всё ломается, — она говорила очень спокойно, почти ласково. — Вот теперь ты свободен. А мы — наконец-то тоже.
— Ты что несёшь? — он начал раздражаться. — Какая свобода? Где я жить-то буду?
— Не знаю, — она пожала плечами. — Может, у мамы твоей? Или у друзей, с которыми вчера так замечательно отметил? У меня две недели отпуска, мы с детьми едем к моей маме. А когда вернёмся, я хочу, чтобы тебя здесь не было.
— Да ты офигела! — он вскочил, опрокинув стул. — Это моя квартира тоже!
— Нет, Саша. Это бабушкина квартира, она мне её оставила. В наследство только мне. Вот и получается, что твоего тут ничего нет.
— Но дети…
— А дети при чём? — Лена подняла брови. — Ты же сам постоянно говоришь, что они тебе мешают. Что они «сопляки», от которых одни проблемы. Я тебя просто избавляю от проблем, разве не этого ты хотел?
Он стоял, открывая и закрывая рот, как будто пытался дышать.
— Ты… ты не можешь просто так взять и выгнать меня! У нас семья!
— Какая семья, Саша? — она покачала головой. — Разве ты относишься к нам, как к семье? Когда ты в последний раз интересовался, как у детей дела в школе? Когда помогал им с уроками? Когда вообще замечал, что мы существуем — кроме моментов, когда тебе что-то нужно? Подай-принеси!
Он молчал. Ему нечего было ответить, потому что она говорила правду. Он всегда именно так и именно в таких выражениях и говорил про неё, про семью, про квартиру, про их жизнь.
Лена вышла из кухни и через двадцать минут вернулась с двумя собранными рюкзаками. За ней шли дети — притихшие, испуганные.
— Куда это вы собрались? — Саша преградил им путь к двери.
— К сестре, — твёрдо ответила Лена. — И не пытайся нас удержать. Я уже вызвала такси.
— Но сегодня же мы празднуем мой день рождения! — он вдруг попытался улыбнуться, но вышла какая-то жалкая гримаса. — Мы же хотели отметить…
— Вчера хотели, — она застегнула молнию на куртке Алисы. — А сегодня уже не хотим.
Сестра Лены жила в пригороде — маленький домик с садом, тишина, свежий воздух. Дети носились по участку, помогали бабушке собирать яблоки, кормили соседских кур через забор. Впервые за долгое время Лена видела, как они смеются — громко, даже орут во всё горло свободно, без оглядки на то, что «папе может не понравиться».
На третий день Саша позвонил. Голос заплетался:
— Лен, ну ты чего? Давай мириться. Я всё понял, честно!
— Что ты понял? — она сидела на веранде и смотрела, как дети строят шалаш из веток.
— Ну, что я был… неправ. Возвращайтесь, а? Тут такое творится!
— Что, например?
— Кран на кухне вообще сорвало! Вода по всей квартире! Электричество коротит, соседей снизу затопило!
Лена помнила этот кран — год назад предупреждала, что прокладки пора менять, что напор слишком сильный для старых труб.
— Ну вода хоть есть — спокойно спросила она.
— В каком смысле?
— Ну, ты же всегда жаловался, что «вода с переменным успехом течёт». Вот и говорю — сейчас потекла наконец
Он замолчал на секунду:
— Лен, ты издеваешься?
— Нет, Саша. Это ты издевался — над нами, всё это время. И над квартирой, которую не хотел содержать. Вот и результат.
Она отключила звонок.
Через неделю он пришёл к дому её сестры. Стоял у калитки с букетом увядших роз и жалобным видом:
— Лена, поговори со мной! Я изменился! Я всё понял!
Она вышла на крыльцо, скрестив руки на груди:
— Правда? И что же ты понял?
— Что семья — это главное! Что дети — это счастье! Что я вас люблю!
— А ещё что?
— Ну… что мне надо быть внимательнее? Заботливее?
Она покачала головой:
— Это всё слова, Саша. За неделю человек не меняется. Ты просто боишься остаться один.
— Мне негде жить, Лен! — он наконец признался в главном. — Мать меня не пускает, говорит: «Иди к жене!» А у друзей… ну, сколько они меня на диване потерпят?
— Это твои проблемы, — она пожала плечами. — На развод я уже подала. Заявление на алименты тоже.
— Какие алименты?! — он вытаращил глаза. — У меня и так денег нет!
— На посиделки с друзьями есть, а на детей нет? — она усмехнулась. — Знакомая песня. Но теперь это будет решать суд, а не ты.
Из-за её спины выглянули дети. Кирюша крепко держал сестру за руку.
— Папа, — неуверенно сказал мальчик. — А ты к нам пришел жить?
Лена повернулась к сыну:
— Нет, малыш. Папа теперь будет жить отдельно. Но он будет приходить к вам в гости.
— Если захочет, — добавила она, глядя Саше в глаза.
Прошло полгода. Саша снимал комнату у друга и действительно приезжал по выходным — неуверенно, с подарками, словно не зная, как себя вести. Дети постепенно оттаивали, хотя Алиса до сих пор пряталась иногда за Лену, когда он приходил.
Квартиру пришлось ремонтировать капитально — трубы, проводка, полы… Но теперь, когда не нужно было выслушивать постоянное недовольство, даже будущий ремонт казался не таким страшным делом.
Лена сидела на новой кухне и думала: почему она терпела всё это годами? Почему считала, что не справится одна? Ведь по факту она и так была одна — с детьми, с бытом, с проблемами.
Иногда она вспоминала тот день рождения — и твёрдость в собственном голосе, когда сказала: «С днём рождения, любимый. Я решила сделать тебе щедрый подарок: ни меня, ни квартиры больше нет в твоей жизни».
Это был подарок не только ему. Это был подарок им всем — свобода.
Назойливая родственница