Когда Яна вышла замуж за Сашу, ей казалось, что повезло. Не в смысле «поймала мужчину своей мечты», а в том, что попала в семью, где все вроде бы нормально. Без криков, без навязчивых традиций, без этих ужинов на тридцать человек с обязательным торжественным выносом селёдки под шубой. Свекровь жила в своём доме на окраине, изредка звонила, называла Яну «девочка моя» и присылала варенье. Сестра мужа, Лена, тоже не казалась опасной — смеялась, подкалывала, звала в кафе. Правда, за первый год Яна заметила, что Лену Саша слушает куда внимательнее, чем её саму.
— Она просто старше, они росли вдвоём, — объясняла себе Яна. — У них связь. Нормально.
Связь действительно была — ежедневные звонки, мемы в мессенджере, советы, как Саше лечить спину, и даже обсуждение, какие занавески больше подойдут к новому ремонту. Саша мог молчать весь вечер, листая экран, и потом выдать:
— Лена говорит, что тёплый серый лучше. Холодный — неуютно.
Вторая квартира, которую они купили в ипотеку, была в старой хрущёвке, но с окнами на зелёный двор. Яна потихоньку делала там уют: новые полки, стильный светильник, чехлы на табуретках, всё по мелочи, но с душой. Они договорились с Сашей: всё общее, ипотека на двоих, он оплачивает платежи, она — коммуналку и обстановку. Было ощущение партнёрства. До тех пор, пока в один из понедельников Яна не застала Лену у них на кухне.
— Мы с мамой договорились: я у вас перекантуюсь пару недель, — безапелляционно заявила золовка, стягивая кроссовки.
— Эм… — Яна обвела взглядом прихожую, забитую коробками. — Что значит «перекантуюсь»?
— Там шумно, соседи затеяли перепланировку, я спать не могу. А Сашка сказал, что вы не против. Да, Саш?
Саша, появившийся в проёме, выглядел как школьник на разборке родителей.
— Это временно, — пробормотал он. — Ну ты же не против, правда?
Яна была против. Очень. Но промолчала.
Первые дни Лена ходила по дому в пижаме с клубникой и оставляла кружки в самых неожиданных местах. Потом она начала участвовать в их разговорах, будто жили втроём с рождения. Например, когда Яна заговорила о поездке на юг, Лена вставила:
— Саша не любит жару, ты же знаешь. Мы в детстве съездили на море — так у него нос сгорел, потом две недели мазали.
Яна попробовала поговорить с мужем вечером:
— Это ненормально. У нас маленькая кухня, одна ванная, и в спальню она заходит без стука.
— Она просто чувствует себя как дома. Это ведь хорошо, да?
Яна хотела ответить: «Нет, это тревожно». Но не стала. Привыкла гасить сигналы, чтобы не быть «той самой истеричной женой».
Через две недели Лена всё ещё не уезжала. Наоборот, она начала устраиваться поудобнее. Перенесла кресло из комнаты в коридор: «Тут вай-фай ловит лучше». Заказала доставку суши на троих без предупреждения. Убрала Янины книги с полки: «Я свои сюда поставлю, ты ведь всё равно не перечитываешь?»
Однажды, вернувшись с работы, Яна обнаружила, что Лена вымыла полы. Это было почти мило, если бы не тон:
— Я просто не могу на это смотреть. Пыль под батареей — ты заметила?
— Я проветриваю каждый день, — сдержанно ответила Яна.
— Воздух-то не очистит грязь. Мама бы ужаснулась. Но ничего, я справлюсь.
Яна чувствовала, как под кожей начинает зудеть злость, но снова промолчала.
В середине месяца Лена завела разговор о семейном бюджете.
— Вам бы общую карту сделать. Чтобы всё прозрачно. И чтобы я могла закупаться продуктами, если что.
— «Если что» — это как? — переспросила Яна.
— Ну если вы оба на работе, а мне в магазин ближе. Я же тут теперь как вторая хозяйка.
— Стоп, ты гость. Временный.
— Да не кипятись ты, — усмехнулась Лена. — У нас всё в семье общее. Саша, скажи ей.
Саша пожал плечами:
— Ну… Она же с добром.
После этого Яна начала записывать всё в дневник. Не в бумажный — в заметки на телефоне. Так было проще не сойти с ума от чувства, что границы стираются. И каждый день туда добавлялись новые строки:
«Сегодня Лена воспользовалась моей расчёской.»
«Саша купил Лениной кошке лоток и корм без обсуждения.»
«Лена сказала, что мои тапочки неудобные, и выбросила их.»
В какой-то момент Яна стала вставать на полчаса раньше, чтобы успеть в душ первой. Лена «случайно» занимала ванную на сорок минут, если Яна оставалась дольше в постели.
Однажды, после особенно напряжённого вечера, когда Яна всё же сказала, что «хватит уже жить на чемоданах», Лена расплакалась. Искренне, с шмыганьем и дрожащим голосом:
— Я просто хочу быть рядом. Вы же семья. А у меня никого больше нет. Разве плохо, что я тянусь к вам?
Саша сел рядом, взял сестру за руку.
— Яна, ты перегибаешь. Ты же сама хотела тёплых отношений с роднёй. А теперь отталкиваешь.
Яна ушла в спальню и развернула окно до конца. Хотелось свежего воздуха. Хотелось воздуха вообще.
Пока она сидела на подоконнике, Лена снова прошла по коридору босиком, громко, уверенно, как у себя дома. Она остановилась перед их дверью и вслух сказала:
— Надо будет ключ второй сделать. А то мало ли что.
Это уже было не «перекантоваться». Это было вторжение.
После истории с ключом Яна впервые всерьёз задумалась: а насколько вообще законно присутствие Лены в их квартире? Не в моральном смысле — про мораль все давно забыли, — а в буквальном, юридическом. Однако сама мысль о том, чтобы разбираться в имущественном праве или, не дай бог, обращаться к юристу, казалась ей чем-то… постыдным. Это ведь «своя», сестра мужа. Вроде бы. Формально — да, но по ощущениям — уже хозяйка, в отличие от самой Яны.
Она набралась духа поговорить с Сашей.
— Я не могу больше так, — сказала она вечером, когда Лена ушла в аптеку за «успокоительным чаем» и обещала вернуться через десять минут. — Это не норма. Мы в браке, у нас совместная квартира. А ты позволяешь постороннему человеку переставлять мебель, диктовать, что мы едим и как разговариваем.
Саша оторвался от телефона.
— Она не посторонний человек. Яна, ты это серьёзно?
— Более чем. Лена мешает нам жить. Она вмешивается во всё.
— Это временно. Ты сама говорила, что хочешь детей. Представь, у нас появится ребёнок — вот тогда будет тяжело. А Лена поможет.
Яна не сразу поняла, что он сказал. Потом переспросила:
— То есть ты хочешь, чтобы она осталась и нянчила нашего ребёнка?
— Почему нет? Она надёжная. Ты же видишь, как ей важна семья. А ты устаёшь, ты работаешь…
— Я не хочу, чтобы она растила моего ребёнка! — вырвалось у Яны, и голос сорвался.
В этот момент хлопнула входная дверь. Лена вернулась. Посмотрела на них с порога и театрально замерла:
— Я помешала, да?
— Нет, — устало сказал Саша. — Мы просто разговаривали.
— Ой, прости. Не хотела врываться в интим. Сейчас уйду в комнату, не буду мешать. Только чайник поставлю.
Она шмыгнула на кухню, а потом всё-таки прокомментировала из-за угла:
— А вообще я не обижусь. Если что, могу жить у мамы. Хотя там тоже тесновато…
На следующий день Яна не пошла на работу. Осталась дома, навела порядок на кухне, выбросила забытые Леной засохшие лимоны, собрала коробку с её книгами, шлёпанцами и косметичкой, подписала: «Лене. Отдельно.» Поставила рядом с входной дверью. Вечером, как только сестра мужа появилась, Яна сказала спокойно:
— Твои вещи здесь. Завтра выходной — давай договоримся, что ты их заберёшь.
— Что? — Лена присела на корточки, будто заглядывая в коробку. — Это ещё зачем?
— Потому что ты у нас больше не живёшь.
Лена поднялась медленно, глядя уже не на коробку, а на Яну. В её взгляде была смесь недоумения и пренебрежения:
— Ты решила, да?
— Да. Я решила. Это моя квартира. Наша с Сашей. Мы — семья. Ты — родственница, гость. Но не житель.
Саша вошёл позже. Ему не пришлось ничего объяснять: Лена уже сидела в зале с глазами на мокром месте, дрожащими пальцами держа кружку с чаем.
— Она выставила меня, — выдавила Лена.
Саша посмотрел на жену, потом на сестру, потом снова на жену. Словно перед ним стоял выбор не между людьми, а между понятиями — как будто выбирать приходилось между долгом и любовью. Он ничего не сказал. Просто сел рядом с сестрой, обнял её за плечи.
— Лена, тебе лучше действительно пожить отдельно. Это сложно для всех.
Лена резко отпрянула:
— Ага. Вот и всё, да? Меня выкинули. Семья, говоришь?
— Не начинай, — Саша встал. — Завтра я тебя отвезу.
На следующее утро Лена уехала. С коробкой. С кошкой. С обидой, вписанной в каждое движение. Яна сидела на кухне и чувствовала: победа не приносит облегчения. Только тревогу.
Прошла неделя. Другая. В квартире стало тише. Свободнее. Даже воздух стал другим — не напряжённо-просматривающим, а обыкновенно домашним. Саша начал возвращаться с работы позже. На вопросы отвечал односложно.
— Устал, — говорил он. — Завал. Отчёты.
В один из вечеров телефон Яны загудел: сообщение от незнакомого номера. Открыла. Фото из кафе. Саша и Лена. Она, подперев щёку рукой, смотрит на него с каким-то странным выражением. Под фото подпись:
«А ты думала, он твой навсегда?»
Номер был не подписан. Яна стёрла сообщение, но осадок остался — как после просроченного йогурта.
Через день Саша всё же признался:
— Мы встретились случайно. Она попросила прощения. Сказала, что перегнула. Что хочет всё наладить.
— И ты поверил? — Яна не узнавала свой голос — ровный, глухой, как в пустой комнате.
— А что мне делать? Она же сестра. Кровь не вода.
Яна не стала спорить. Только потом, лёжа в постели, поняла, что это было начало новой фазы. Перемирие без мира.
Через месяц Саша предложил:
— Слушай, мама с Леной хотят продать дачу и купить что-то поближе к городу. Лена думает вложиться в квартиру и переехать.
— И?
— Она спрашивала, можем ли мы объединить усилия. Типа, может, трёшка, в ипотеку на троих. Просторнее, детям лучше.
— Это её идея?
— Ну… Да. Но я подумал — может, это и правда шанс. Начать всё по-другому. Большой семьёй. Без конфликтов.
Яна не ответила. Она не кричала. Не хлопала дверями. Просто ушла в ванную и закрылась. Там она рыдала долго, судорожно, в три ручья, пока лицо не онемело от воды и соли.
Позже, той же ночью, она пошла на кухню за водой. В телефоне было новое сообщение. Сначала показалось, что это спам, но отправитель — Лена.
«Мы всё равно семья, Яночка. Придётся привыкнуть. Чем раньше, тем лучше.»
Утром Яна проснулась в странной тишине. Саша ушёл раньше, чем обычно. На кухонном столе записка:
«Поеду с Леной к маме. Обсудим варианты с жильём. Не переживай, всё решим вместе.»
Она сидела на кухне и смотрела на слова, будто на тайный шифр. А потом услышала знакомое уведомление: дверь подъезда открыта. Через минуту — звонок. На пороге стояла Лена.
С чемоданом.
Лена переступила порог, словно никуда и не уезжала.
— Привет, — сказала она буднично, как будто вернулась из магазина. — Саша скинет мне список того, что нужно купить. Я решила: так будет проще. Всё равно мы потом вместе оформим, не вижу смысла жить по отдельности.
Яна молчала. Просто смотрела. Словно перед ней стояла не Лена, а зеркальное отражение её самой — той, прежней, до свадьбы. Наивной, с верой, что любовь — это договорённость двух взрослых людей, а не политическая игра с союзниками, подковёрными интригами и подставами.
— Не смотри так. Я же не к тебе, — Лена кивнула на комнату. — Могу жить в зале. Мы с Сашей всё обсудили.
— С Сашей, но не со мной?
— А с тобой что обсуждать? Ты всё равно против, чего бы я ни предложила. Но я тебя понимаю, правда. Тебе сложно принять, что у него есть ещё близкие люди. Не только ты.
Яна выдохнула.
— Ты врёшь. Ты не «близкий человек». Ты женщина, которая не построила свою жизнь и решила паразитировать на нашей.
— Это ты так называешь семью? — Лена даже не повышала голоса. — А я называю это поддержкой. Мамы больше нет — ты знала?
Яна застыла.
— Что?
— Два дня назад. Инсульт. Быстро. Мы с Сашей были рядом. Я не хотела тебе говорить сразу — ты бы испортила всё своим лицом и вечным «я здесь лишняя».
Яна села. Земля чуть покачнулась. Не от потери — свекровь не была ей по-настоящему близка, — а от осознания, что теперь Лена осталась без тормозов. Свекровь хоть как-то сдерживала баланс. А теперь — всё. Пространство расчищено.
Лена поставила чайник. По хозяйски. Как дома.
— У нас тройной траур, — произнесла она, не глядя. — Мама, доверие, твоя власть. Всё умерло. Но не переживай, я не зверь. Я умею делиться.
Яна встала.
— Собери вещи. И уходи.
— Саша дал мне ключ. Он сказал, что ты примешь. Что ты разумная. Что хочешь ребёнка. Семью. А это и есть семья. Со всеми, кто в ней был с самого начала.
Яна подошла ближе. Настолько близко, что чувствовала, как от Лены пахнет её же парфюмом. Тот, который стоял на полке в ванной. Яна подняла руку — не чтобы ударить, нет, — чтобы вычеркнуть эту женщину из реальности. Но опустила.
Лена склонила голову:
— Что, боишься? Не бойся. Всё уже решено. Мы теперь вместе. Саша согласен. Мама перед смертью сказала: «Ты у них тоже имеешь долю. Так что привыкай».
И Лена добавила, не повышая голоса:
— Привыкай.
Позже, сидя в ванной с мокрыми волосами и чужими шагами в комнате за стеной, Яна поняла, что дальше будет не хуже. Хуже уже было. Будет иначе. Неясно, как. Но она точно не собирается привыкать. Пусть комментаторы в социальных сетях потом скажут — слабая, безвольная, прогнулась. Или наоборот — сильная, ушла, собрала чемодан. Или что «сама виновата — пустила». Пусть.
А пока она смотрела в зеркало и думала, как выглядит женщина, которая проиграла не мужу, не сестре мужа, не семье. А самой себе.
И тишина в ванной будто шептала:
«Так что привыкай…»
Договорились, как взрослые. Она в зале, я в спальне, — спокойно сказала свекровь