— Только ты, Лен, не паникуй, — сказала мне мама по телефону. — Мы с папой уже всё решили. Просто приедь, поговорим спокойно.
Я знала, что «спокойно» — это кодовое слово для семейного совета. Значит, дома собралась вся публика. Значит, будет решение, которое мне не понравится.
Я — старшая. Ленка. А Катя — младшая. Любимица, ласковая, капризная, с «тонкой душевной организацией». Родители всё детство объясняли, почему Катю нельзя трогать, критиковать, заставлять. У неё, видите ли, и так «трудный характер». Мне, наоборот, объясняли, что я умная, сильная и должна понимать. Я и понимала. В пять лет — почему Катю не ругают за разбросанные игрушки. В одиннадцать — почему её забрали с тренировки, а я сама ехала на маршрутке. В восемнадцать — почему мне нужно поступать на бюджет и подрабатывать, а Кате можно взять паузу, «отдохнуть после школы».
Я поступила. Работала. Потом нашла нормальную работу, сняла квартиру. Жила сама, гордилась собой. С родителями отношения были ровные, но без теплоты. Всё время казалось: у нас дома будто фильм крутят про одну семью — с Катиным лицом на постере. А я там в титрах. Где-то ближе к гриму и декорациям.
Я приехала. Катя, как всегда, сидела на диване с видом усталой королевы: в пижаме, с бокалом винца. Мама суетилась, перекладывая что-то на столе, папа неловко кивал, будто репетировал речь.
— Лена, садись. Папа хочет рассказать, — сказала мама.
Папа помялся:
— Мы… мы подумали. Вы же с Катей обе взрослые уже. А квартира, ты знаешь, на нас записана. Ну так вот…
Я замерла.
— Катя, — начал папа, — хочет начать своё дело. Салон. Косметология, ногти, всё такое. Надо вложиться. Мы с мамой решили, что квартиру мы ей перепишем. Она её сдаст — будет стартовый капитал. А ты же и так молодец, у тебя стабильная работа, всё есть…
— Квартиру? Ту самую? Нашу?
— Ну да, — кивнула мама. — Ту, где бабушка жила.
— А мне?
— Лен, ну ты же не претендовала, — виновато сказал папа. — Ты всегда была самостоятельная. А Кате нужно сейчас. Это не насовсем. Ну, может, через пару лет вернёт.
Я встала. Повернулась к Кате. Та не смотрела — ковыряла виноград в миске.
— Катя. А ты не хочешь… не знаю, кредит взять? Или устроиться на работу?
Катя хмыкнула:
— Я вообще-то пробовала. Но у меня здоровье не то. Я не могу так, как ты, пахать на износ. У меня после офиса депрессия была.
Когда я вышла, ноги дрожали. Я села в машину, позвонила Оксане — подруге детства. Она всё знала.
— Зачем ты вообще пошла туда? — спросила она. — Они давно тебя списали. Ты у них как банкомат с человеческим лицом.
— Они думают, что я справлюсь. Что я умная. Надёжная. А Катя — бедная, хрупкая.
— Манипуляция это, а не забота. Всё время на тебе ездят. Ты работаешь — значит, тебе ничего не надо. Катя лежит на диване — значит, ей срочно нужна помощь. Ты не думаешь, что это катастрофа, а не семья?
Я не ответила.
Через неделю мама снова позвонила:
— Мы всё оформили. Не злись, Лен. Папа очень переживал. Но, правда, он сказал…
— Что?
— Что ты у нас умная, справишься. А Катя одна не вытянет.
Я пошла в банк. Хотела закрыть свой вклад — откладывала деньги на ипотеку. Там было чуть больше миллиона. Пока оформляли бумаги, мне позвонила Катя.
— Лена, слушай, а ты не могла бы вложиться тоже? В салон. Ну, типа доля, партнёрство. А то арендой всё не покрыть.
Я молчала.
— Алло?
— Ага. Ты потом скажи, куда перевести, — ответила я и отключилась.
Вышла из банка, села в машину. Ехать было некуда. Дом, где жила бабушка, был уже не мой. И даже не мамин. Катин. Значит, чужой.
Катя так и не перезвонила. Прислала СМС: «Реквизиты ниже. Лучше до пятницы, у нас по аренде предоплата». Я смотрела на экран и думала: она правда верит, что всё правильно? Что я действительно вложусь, просто потому что она попросила?
Я поехала к Оксане.
— Вот скажи, как ты бы поступила? — спросила я, сидя у неё на кухне. — Вот ты бы перевела деньги?
Оксана достала из духовки пирог и фыркнула:
— Я бы в прокуратуру пошла. Шутка. Почти.
— Но они же родители. А она… Ну, сестра. У меня не было других. Мы всё детство вдвоём. В отпуск — вдвоём. Игры — вдвоём.
— Только в играх ты была дворником, а она принцессой, да?
Я промолчала.
— Лен. Это не про деньги. И не про квартиру. Это про то, что они тебя с детства программировали на жертвенность. Ты даже сейчас не злишься, ты ищешь оправдания им. Знаешь, кто так делает?
— Кто?
— Жертва
Через пару дней мне позвонил папа.
— Ты не обиделась?
— Уже поздно обижаться.
— Мы с мамой думали… Может, ты поживёшь у нас? Раз уж копишь на ипотеку. Денег с тебя не возьмём. А то что ты платишь чужим, если можно дома быть?
— Дома?
— Ну да. У нас же всё-таки семья. Мы хотим, чтобы ты тоже чувствовала тепло.
Я не ответила. Просто сказала: «Подумаю». Он повесил трубку, довольный собой.
В офисе мне предложили повышение. Сложный проект, но перспективный. Нужно было ездить по городам, много встреч, переговоров. Руководство сказало: если получится — через год в Москву, в головной офис. Зарплата — в три раза выше.
Я согласилась. Но был нюанс — переезд временно, квартиру нужно сдать. Я снова вспомнила про вклад. Позвонила риелтору.
Катя объявилась через неделю:
— Лена, а ты чё не перевела? У нас уже ремонт почти готов, но на оборудование не хватает.
— Я тебе разве обещала?
— Ну… Ты так сказала, типа «переведу». Мы с мамой думали, что ты не подведёшь.
— Я передумала. И вообще, Катя, мы взрослые. Ты хозяйка квартиры, бизнесвумен. Надо справляться самой.
— Ты офигела? Это же общее было! Наследство!
— Мне кажется, ты забыла, кто всё оформил. Официально — это теперь только твоё.
Она надулась. Потом крикнула:
— Зажралась! Уехала в свой офис, строит из себя начальницу! А я здесь на нуле!
— Не разговаривай со мной как с кошельком.
— А кто ты тогда?
В тот же вечер мне позвонила мама:
— Ты обидела сестру. Она плакала.
— Я просто сказала «нет».
— Мы так не договаривались. Мы думали, ты поможешь, как всегда.
— Я больше не хочу «как всегда».
— А если бы ты оказалась на её месте?
Я подумала. Я уже была там. Не раз. И никто не спасал. Я вытаскивала себя сама.
Потом начались тихие дни. Никто не звонил. Ни Катя, ни мама. Папа молчал.
Я сдавала квартиру, собирала чемоданы. Отказалась от тёплого пледа, подаренного мамой — в нём будто пахло этим удушающим: «Сделай для всех, тебе не трудно».
За два дня до отъезда позвонил папа. Голос был мягкий, почти виноватый:
— Лен, Катя с салоном пока не справляется. Мы думали… Может, ты поживёшь у неё? Ей будет морально легче. Она одна боится. Ты уедешь — ей страшно.
— Папа. Ты вообще слышишь, что говоришь?
— Ну а что? У тебя ж нет детей, мужа, только работа. А она хрупкая, ей сложно одной.
— Я тоже человек.
Он помолчал. Потом произнёс:
— Ты всегда была умнее. Вот и помоги.
Я поехала к бабушкиному дому. Просто посмотреть. Катя не открыла — скинула сообщение: «Не вовремя». Из окна виднелась знакомая кухня. Там когда-то стояли вареники, пахло ванилью. А теперь — чужой дом.
Я отошла и села на лавку. На ней я когда-то читала книжку, пряталась от Кати, когда она кричала, что я её «сильно обняла».
Сейчас она хозяйка. А я — никто.
Москва меня втянула. Три недели — и я уже говорила «пойду в перекрёсток», «давай встретимся у охотного», ездила в такси с деловыми людьми и вдруг поняла: я больше не думаю о том, что скажет мама, где Катя и на что обиделся папа.
Жизнь без их ожиданий оказалась свободной. Одинокой — да. Но легче было дышать.
А потом пришло письмо от мамы. Обычное, бумажное. Внутри — фото. Катя в салоне, открытие. Лента, ножницы, официант с шампанским. Внизу приписка: «Это и твоя заслуга. Ты ведь всегда была для неё примером».
Я засмеялась. Громко. Люди в кафе обернулись. Мне захотелось отослать эту открытку обратно с подписью: «Пусть Катя пример берёт деньгами, не эмоциями».
На Новый год я всё-таки приехала. Было какое-то инстинктивное чувство — что-то назревает. Родители звали, писали, папа звонил трижды.
На кухне всё было как прежде: мама резала салат, папа нёс селёдку под шубой, Катя смотрела в телефон.
— Ты где живёшь теперь? — спросил папа.
— Пока снимаю. Дальше — посмотрим.
— Ну ты ж копила на свою?
— Та квартира ушла. Не моя она теперь, помнишь?
Он замолчал. А потом пробормотал:
— Зато у Кати дело пошло. Ей тяжело, но держится. Молодец.
Я не ответила. Просто взяла бокал и вышла на балкон. Снег летел медленно, и я думала: сколько раз я так стояла — сбоку, чтобы никому не мешать.
Через пару недель снова позвонила мама:
— Катя хочет в Турцию. Отдохнуть. Она вымоталась. Мы ей путёвку купили, но надо бы доложить. Ты не поможешь?
Я даже не удивилась.
— А вы сами не можете?
— У нас сейчас не так много. А ты же в Москве. У тебя наверняка есть заначка.
— Есть. Но не на Катю.
Мама тяжело вздохнула.
— Лена… Ты всегда была сильнее. Умнее. Справлялась.
Через два дня мне позвонила Катя.
— Я беременна, — сказала она.
— Мои поздравления.
— Ты, наверное, понимаешь, что теперь мне нужно будет больше помощи. Ребёнок, аренда, всё такое.
— Катя, у меня нет возможности.
— Я не прошу прямо сейчас. Но ты же не бросишь?
— А ты разве не сама? Квартира, салон, жизнь?
— Не перегибай. Ты просто вечно хочешь быть особенной. Вот и зарабатываешь себе одиночество.
Я положила трубку. Открыла чат с Оксаной. Написала: «Ты когда ко мне на выходные?»
Она ответила почти сразу: «Соскучилась. С тебя вино и пирог».
Я оформила заявку на ипотеку. На маленькую студию. В спальном районе. Но свою.
Папа позвонил вечером:
— Мы с мамой в шоке. Ты что, решила одна всё тащить? Катя же ждёт. Мы думали…
— Вы много думали за меня. Теперь моя очередь.
— Лена… Не перегибай. Семья — это компромиссы.
— А я всё время была компромиссом.
Он замолчал. Потом, после долгой паузы, сказал:
— Ты всегда была умнее. Вот тебе и квартира.
Я не ответила. Просто нажала «отклонить вызов». А потом — «заблокировать».
Вечером я сидела у себя на новом диване. Стены ещё были голые, коробки не распакованы, но впервые за много лет я не чувствовала долга, вины или тревоги.
Просто тишину.
И в этой тишине я поняла: они не изменятся.
Но я — уже другая.
Женись на начальнице