Валентина всегда считала, что людям надо помогать. Особенно тем, кто в трудной ситуации. Так её учила мама — тихая, улыбчивая женщина, прожившая с отцом тридцать пять лет и ни разу не повысившая на него голос. А уж если речь шла о родных — тут и думать нечего. Надо помочь. Надо впустить. Надо понять.
Когда Светка, троюродная сестра мужа, позвонила и со слезами в голосе попросилась пожить «на недельку-другую», Валентина не стала ни спорить, ни уточнять. Хотя за двенадцать лет брака со Стасом, Свету она видела всего раз пять, и каждый раз — с натянутой улыбкой. Вечно куда-то опаздывающая, говорящая громко и не в попад, она казалась Валентине из другого мира. Но если человек просит…
— Конечно, приезжай. У нас диван в зале раскладывается, — сказала она в трубку, чувствуя, как под ложечкой растекается тревога.
Стас только плечами пожал. Он у неё был мягкий, не конфликтофоб, а скорее — «да всё как-нибудь само». Он работал в техотделе в мебельной фабрике, а Валентина — в бухгалтерии частной школы. Их сыну, Сашке, было двенадцать, он как раз заканчивал учебный год. Всё шло своим чередом.
Но с приездом Светланы всё сразу пошло как-то вкривь и вкось. Во-первых, она приехала не одна. С ней была её дочь — Вероника, пятнадцатилетняя девица с наращенными ресницами, телефоном в руке и вечным выражением скуки на лице.
— Не бросать же ребёнка одну, — Света развела руками. — Она у меня, как и я, тонко чувствующая. Мы сейчас обе в стрессе.
Суть «стресса» выяснилась на третий день. Света с мужем разругались, он её «психически подавляет» и, как она выразилась, «отрицает её право быть собой».
— Да кто же его теперь поймёт, этих мужчин! — говорила она Валентине за вечерним чаем. — Я ему только сказала, что на море с подругами хочу поехать. Без него. И что? Он устроил истерику. Диктатор!
Валентина кивала, но внутри уже чувствовала: пахнет не неделькой. Пахнет затяжным визитом.
Вскоре начались мелочи. Сначала Света занимала ванную по сорок минут. Валентина поначалу шутила, но когда Сашка не успел в школу из-за того, что не смог умыться, стало как-то не до смеха.
— Света, может, как-то график составим? — попыталась она аккуратно.
— Ну ты же понимаешь, у меня сейчас повышенная чувствительность. Мне душ помогает расслабиться.
Потом оказалось, что в доме как-то стремительно заканчиваются продукты. Хотя Валентина по-прежнему закупалась раз в три дня и даже добавила в список йогурты, которые любит Вероника, и энергетики, которые Света называла «медиативными напитками».
— Ты же знаешь, мне сейчас главное — не упасть в депрессию, — говорила она, открывая очередную банку. — А то потом психосоматика пойдёт.
На пятый день Саша не выдержал:
— Мам, а кто всё время съедает мои сырки? Я один положил в холодильник — их нет. Потом два — тоже нет. Я специально на верхнюю полку, за банку с горчицей — их и там нет!
Валентина сделала вид, что не слышит. Стыдно было. Но на следующий день она увидела, как Вероника ест тот самый сырок, и мимоходом сказала:
— Это вообще-то Сашины были.
Девочка пожала плечами:
— А чё он их сам не ест? Пропали бы.
Потом стало ещё веселее. Света решила, что их квартира — идеальное место для её трансформации. Она начала йогой заниматься в зале — ровно в то время, когда Валентина обычно смотрела новости и вязала. Под музыку, с дыхательными практиками и полным изгнанием «низковибрационного контента».
— Телевизор — это яд, — сказала она Валентине. — Мы с Никой отказались от него ещё до всей этой ситуации. Подумай сама: только негатив! У тебя потом карма заворачивается, как труба старая.
Потом пришёл её племянник, Артём — «поставить на ноуте новую систему». Пришёл и остался ночевать. А заодно обмолвился, что, может, и задержится. Валентина глянула на Стаса — он пожал плечами: мол, это же Светкин племянник, как мы его выгоним?
К вечеру в их двухкомнатной квартире ночевало шесть человек, включая самого Артёма, развалившегося на кухонном диване и храпящего в пять утра.
На шестой день Валентина впервые поскандалила с мужем. Впервые — за двенадцать лет.
— Я не понимаю, где ты, а где мужик?! Это что, гостиница?! Ты хоть раз ей сказал, сколько это всё тянет по деньгам?! Я теперь работаю и на них тоже?!
— Ну ты же сама разрешила… — мямлил он. — Я думал, ты не против…
— Я — против! — голос её дрожал. — Я против того, чтобы нас тут ставили в угол и ели наше, извините, всё, что плохо лежит! Я против того, чтобы меня спрашивали, когда я могу сходить в душ!
Стас, кажется, только сейчас понял, что это не «пока потерпеть», а реальный конфликт.
— Ладно, поговорю с ней, — сказал он.
Он и поговорил. Света, выслушав, сделала обиженные глаза:
— Я думала, мы семья. А ты вот так… Ну, понятно. Когда человек в беде — его все бросают. Выгнать женщину и подростка на улицу — да, круто.
Она не уехала. Просто на следующий день пригласила к себе двух подруг «в поддержку». Они сидели в зале, пили чай и многозначительно вздыхали, глядя на Валентину.
— Я бы с ума сошла, — громко сказала одна. — Представь: человек страдает, а ему вместо поддержки — подзатыльник. Ты держись, Светик. Такие, как ты, — сильные. Выстоишь!
Валентина поняла: идёт настоящая осада. И цель её — не просто воспользоваться. Цель — закрепиться.
На восьмой день Валентина начала просыпаться с сжатыми зубами. Она замечала, как тело напрягается уже с утра — от того, что ей не хотелось выходить из спальни. В квартире было ощущение, будто это не её дом, а съёмное помещение, где она лишь случайная гостья.
Света и Вероника уверенно оккупировали общее пространство. Завтрак был уже съеден, кофе — допит, полотенце в ванной — влажное, а от Сашки она каждый вечер слышала одно и то же:
— Мам, ну сколько они ещё будут тут жить?
Валентина пыталась не срываться. Разговаривала со Стасом по вечерам, иногда плакала, но не устраивала сцен. Она надеялась, что Света поймёт, что задержалась. Но та не только не понимала — она расцветала.
— Мы с Никой решили остаться в Москве, — заявила она однажды. — Тут столько возможностей! Я записалась на курсы эмоционального интеллекта, буду помогать другим женщинам выходить из токсичных отношений. У меня же свой путь!
Валентина машинально поставила кастрюлю с супом на плиту и почувствовала, как у неё трясутся руки.
— Свет… А ты не думала, где вы будете жить?
— Ну, пока что у вас. Вы ж не против? Это временно. Я найду клиенток — и мы снимем с девочкой угол. Только дайте немного восстановиться. Вон у вас сколько книг в шкафу, а я в библиотеку всё никак не доеду. Ну кайф же у вас! Уютно. Как в хостеле в Индии — только чище.
После этой речи Валентина пошла в ванную, закрылась и двадцать минут просто сидела на крышке унитаза, не шевелясь. Не плакала, не думала. Просто не дышала.
Позже она начала вести дневник. Не бумажный — в телефоне, в заметках. Там появлялись короткие записи:
«Съели мой борщ. Просто съели. Я его варила с вечера, на два дня. Даже не оставили.»
«Постирала полотенца, положила в шкаф. Утром всё исчезло. Включая моё банное, с лавандой.»
«Сегодня Света устроила «энергетическую чистку» квартиры. Сожгла палочки. Теперь весь дом пахнет, как лавка в переходе. Сашке плохо, у него аллергия. Она сказала: это у него блокировка чакры. Нормально?»
Когда она пыталась аккуратно выстраивать границы, Света играла на публику.
— Я не понимаю, почему такая враждебность, — говорила она, когда при Валентине сидели их общие знакомые. — Мы же не просим многого. У нас тяжёлый период. Но ведь это не значит, что надо относиться к нам как к врагам?
Знакомые сочувственно кивали, и Валентина чувствовала себя сумасшедшей.
Её поддержала только подруга по работе — Галя. Женщина с острым языком и тяжёлым разводом за плечами. Та выслушала Валентину в обеденный перерыв, поставила чашку на стол и коротко сказала:
— Валя. Их не жалко. У таких, как они, вечный сезон бедствия. Сегодня муж абьюзер, завтра — курс в Париже. Не дашь воли — они выселят тебя из твоей же жизни. Ты для них ресурс. Всё.
— Но она же родственница…
— Ты в банк так скажи, когда ипотеку платить не сможешь, — хмыкнула Галя. — «Извините, у меня троюродная сестра трансформируется у меня дома, поэтому коммуналку не внесла». Прокатит?
Прошло ещё две недели. Света не искала жильё. Зато по выходным устраивала «женские круги» — встречалась с подругами, угощала их вином из Валентининой заначки и читала карты. Валентина в эти часы уходила в парк с Сашкой.
Вероника перестала здороваться. На Валентину смотрела, как на няньку в чужом доме. Стас всё чаще сидел допоздна на работе. Он не ссорился, не спорил, не защищал. Просто ускользал.
Однажды в пятницу Валентина пришла домой раньше. С работы отпустили в три. Думала: сварю Сашке его любимые макароны с рыбкой в сливочном соусе. Купила хорошее филе, пармезан — настоящий, не из пакета.
Пока готовила, даже напевала. Было что-то терапевтическое в самом процессе. Она нарезала зелень, выставила всё на стол, позвала сына.
— Саш, ужин готов!
Но Сашка не откликался.
На кухню зашла Вероника. Без стука, без «привет», просто открыла холодильник и взяла банку колы. Валентина напряглась, но ничего не сказала.
Через пару минут в кухню заглянула Света.
— О, Валь, а ты не видела нашу рыбу?
— Какую рыбу?
— Ну, ту, что на сковородке. Мы её доели, кстати. Классная была! Это ты готовила? Прям ресторан!
У Валентины внутри всё сжалось.
— Ты… ты мою рыбу съела?
— А что? Она стояла, не подписана. Мы подумали — общее. А ты, если что, себе что-нибудь другое приготовь, — сказала Света, почесав макушку и зевнув.
У Валентины в ушах зазвенело. Она смотрела на пустую сковородку, на масляные следы, и чувствовала, как в ней нарастает нечто старое, глубокое. Не гнев. Усталость. Глухая, бездонная.
— Ты, если что, себе что-нибудь другое приготовь, — отозвалось в голове.
— Ты, если что, не жалуйся. Ты, если что, не проси. Ты, если что, подвинься.
Ты, если что, сама виновата.
Она не стала кричать. Не швырнула сковородку. Даже не всплеснула руками.
Просто вышла из кухни, прошла в спальню, закрыла дверь и присела на кровать. Через несколько минут вошёл Сашка.
— Мам… я что-то хотел… А, да. А ты рыбу не видела? Я с утра про неё думал.
Он замер, когда увидел выражение её лица.
— Мам?
— Её съели, — спокойно сказала Валентина. — Всё нормально, Саш. Сейчас что-нибудь приготовим.
Сын отошёл, а она лежала на кровати и смотрела в потолок. На душе было глухо и тяжело. Как будто что-то надломилось — но не снаружи, а внутри. Тихо, беззвучно, как старая пружина, которая больше не распрямится.
В эту ночь она не спала.
Утром встала раньше всех, оделась и пошла в ближайший торговый центр. Купила папку, завела новую сим-карту, сняла деньги, перевела все важные файлы с компьютера на флешку и упаковала в сумку. Купила себе билет на электричку до Калуги — там жила её тётя, Валя иногда гостила у неё летом. Женщина одинокая, крепкая, прямая.
Когда Стас проснулся, Валентина сидела с чашкой чая и в последний раз смотрела на кухню.
— Я уезжаю, — сказала она. — Надолго.
— Что? — он встал, как будто не понял. — Куда?
— Это уже не мой дом. Я пыталась, Стас. Я правда старалась. Но меня тут нет. Меня здесь съели. Знаешь, на что я вчера сорвалась? На рыбу. Не потому что жалко — я бы вам хоть каждый день готовила. А потому что мне не оставили ни шанса. Даже сказать «это моё» — уже преступление.
— Ты сейчас сгоряча…
— Нет. Сгоряча — это когда я молчала. А сейчас я трезвая как стекло.
Он молчал. Даже не пытался её удержать.
Она пробыла в Калуге две недели. За это время впервые за год начала высыпаться. Утром пила кофе на балконе. Помогала тёте в огороде. Смотрела в окно и думала, что жизнь может быть тише.
Стас писал. Немного, сухо. В основном — про сына.
Сашка тоже писал. Сначала обиженно: «Ты что, нас бросила?» Потом — тише: «А ты вернёшься?»
Она звонила. Каждый день. Только Саше. Только ему.
Через пару недель её вызвали на работу — закрытие квартала. Валентина вернулась в Москву, но не домой. Сняла комнату на окраине, у одинокой женщины, которая держала чистоту и любила разговаривать на кухне по вечерам.
Встречалась с Сашкой в выходные. Он был тише, внимательнее.
— Папа не знает, как тебя вернуть, — однажды сказал он. — А Света с Никой до сих пор у нас. Теперь ещё и Артём уволился. Он у нас каждый день. Папа вроде имекает, что надо уходить, но не выгоняет.
— Ясно, — сказала Валентина. — А ты как?
— Я… Я тоже не люблю, когда они у нас. Но я тебя понимаю. Ты как будто стала по-другому говорить. Даже голос у тебя другой.
Через месяц Света сама позвонила.
— Валь, привет. Я, конечно, понимаю, что ты обиделась. Но, может, уже вернёшься? Мы же не навсегда. Просто ты нас как-то… ну, неожиданно кинула.
— Я не кинула. Я ушла, — спокойно ответила Валентина.
— А у Сашки, между прочим, переходный возраст! Ему мать нужна. А ты где?
— А ему ещё и отец нужен. Ты с ним поговори.
Света сделала вид, что не поняла. Потом сменила тактику.
— Слушай, а ты не могла бы приготовить чего-нибудь вкусненького? Мы твою рыбу доели — ты, если что, себе что-нибудь другое приготовь.
Валентина отключила звонок.
Просто положила трубку и села на кухне за стол. Перед ней стоял блокнот. В нём был список продуктов. Она вычеркнула из него всё, что готовила раньше «на всех». Оставила только то, что любит Саша. И она сама.
Стук в дверь.
Это была хозяйка квартиры, с чашкой черничного пирога.
— Покушаем? — спросила она. — Свежий ещё.
— Давайте, — улыбнулась Валентина. — А то я всё как-то другим готовила. А себе — что-нибудь другое. Всё время.
Прошло ещё две недели. Света с Вероникой и Артёмом продолжали жить у Стаса. Соседка снизу написала жалобу: шум по ночам. Соседка сверху сказала, что из их квартиры «невыносимо воняет благовониями». У Светы начались головные боли от «агрессивной энергии», и она собиралась на ретрит в Карелию. За счёт кого — не уточняла.
Валентина шла по улице. В пакете — продукты, в кармане — билет в парк на завтрашний концерт. Сашка придёт после школы. Будут печь пиццу. Домашнюю.
Она остановилась у витрины. Внутри стояла тарелка с рыбой на пару. Аккуратная подача, лимон, зелень.
Валентина усмехнулась.
«Мы твою рыбу доели — ты, если что, себе что-нибудь другое приготовь».
Нет, Света. В этот раз — не приготовлю.
И всё. Точка. Или запятая.
Или многоточие.
–Выходит, что мы с Ангелиной для тебя – не семья? – спросила Рита