Когда Ирина вышла замуж за Сергея, она сразу поняла, что его семья — это не просто родня, это глыба. Большая, шумная, сросшаяся намертво. Младший брат Сергея — Дима, с виду весельчак, балагур и душа компании, с первого дня начал обращаться с Ириной как с мебелью. Поначалу Ира отмахивалась. Ну, мало ли — стиль общения у них такой.
— Ой, Ириш, ты же дома сидишь, приготовь вот этот соус, я завтра забегу, — писал ей Дима среди рабочего дня.
— Привет, а ты не могла бы забрать посылку? Мне с работы неудобно, а ты рядом, — звонила его жена Лариса, не дождавшись ответа, просто присылала трек-номер.
Ирина работала удалённо: писала статьи, копирайтинг. Не скажешь, что прям халтура — дедлайны горели, клиенты капризничали. Но для семьи мужа она была «на диване», и точка.
— Ты же не на заводе. Ну что тебе, мышкой пощёлкать? — как-то сказал Дима на семейном ужине.
Сергей всегда занимал нейтральную позицию.
— Да ну их, не бери в голову. У них свои загоны.
Не брать в голову, когда тебе звонят в девять утра с просьбой погладить рубашку к свадьбе их подруги — потому что «ты всё равно дома». Или когда Лариса просит «одолжить» мультиварку, а возвращает её спустя три месяца, испачканной кетчупом и жиром.
Не брать в голову, когда Дима приходит с пакетом замороженных пельменей и фразой:
— У тебя же духовка хорошая, сделай эти мини-хачапури, как в прошлый раз. Ты делала — нам понравилось.
Ира пыталась объяснять. Вежливо. Потом твёрже. Но наталкивалась на скользкую стену улыбок.
— Да брось, мы ж свои! — смеялась Лариса. — Что ты как чужая?
Иногда Ира пробовала сказать Сергею, что ей неуютно. Тот лишь вздыхал:
— Ириш, ну не превращайся в склочную. Это ж мой брат, мы с ним выросли.
А ещё — он и сам умел быть удобным. Когда у них родилась дочь, Тая, именно Ирина вставала по ночам. А Сергей? Он «работал» — а потому спал. Он «не умел пеленать». Он «волновался, что уронит».
— Я ж мужчина, я по-другому устроен, — сказал он однажды, когда Ирина уснула на полу детской, не выдержав второй бессонной ночи подряд.
На второй год брака Ирина поняла: она как будто бесплатное приложение к квартире и столу, которые невестке любезно позволяют использовать.
Ситуация достигла нового витка, когда Лариса принесла в коробке полусломанный кухонный комбайн.
— Выкинь, а? Он у меня место занимает. Или разберёшься, может, мотор ещё живой. Муж твой с руками, почините.
— У нас нет на это времени, Ларис, и, честно говоря, мусор — это не ко мне.
Та даже не обиделась. Просто рассмеялась:
— Глянь, какая ты теперь строгая! Всё бы тебе границы. А раньше-то не такая была…
Позже Ирина рассказывала это соседке по подъезду — Лене, приятной женщине лет сорока, с которой они часто встречались на площадке.
— Да ты просто удобная. Они к тебе пригляделись. Ты им — как швейцарский нож: всё в одном.
Лена пожала плечами.
— Я со своей золовкой сразу жёстко расставила рамки. Так теперь уважают. А ты чего? Всё терпишь…
Терпела. До тех пор, пока не началась схема с дачей.
— Послушай, Ир, — говорил Дима, — нам нужна площадка. Лариске нравится ваш посёлок, мы там летом хотим зависнуть. Ты же знаешь, сколько снимать стоит. А вы ж всё равно с мая по август в городе, Серёжа на работе, у вас там жара…
— Ты хочешь… чтобы мы вам отдали дачу на лето? — переспросила Ирина.
— Ну а чё? По-доброму же. Всё своё, как говорится. Мы там подлатим кое-что. Смотрю, забор подгнил, шланг проржавел.
Ирина даже сначала подумала, что ослышалась. Но нет. Они не только хотели переехать в их дачный домик, но и поставили условие: надо, чтоб не приезжали туда без предупреждения. Мол, «мы там как у себя, не хочется сюрпризов».
Она рассказала Сергею. Тот покашлял, почесал затылок:
— Может, и правда, пусть поживут? Нам-то что. Всё равно простаивает…
Вот тут Ирина впервые внутренне отдалилась от мужа.
Их «мы» внезапно перестало быть «ими».
Она и раньше чувствовала, что многое — за её счёт. Но теперь это было очевидно.
Тогда она впервые отказалась.
Сказала твёрдо. Без истерик. Без «ну ладно, только в этом году».
И что вы думаете?
— Мы вообще-то думали, что вы семья, — сказала Лариса и перестала здороваться.
— Вот уж не думал, что ты такая… — бросил Дима в трубку.
Но это был только начало настоящего давления.
После отказа отдавать дачу «в семейное пользование» началось что-то среднее между бойкотом и пассивной агрессией. Ни звонков, ни сообщений, ни даже лайков под фото Таечки, которыми Ирина иногда делилась с роднёй мужа. Вроде бы — тишина. Но тревожная, вязкая.
Первые недели Ира чувствовала облегчение. В доме стало спокойнее. Никаких неожиданно появляющихся гостей, ни просьб «забежать за хлебом», ни разговоров на тему, почему Ирина «не такая весёлая, как раньше».
Она наконец занялась работой всерьёз: взяла два крупных проекта, сдала вовремя, получила неплохие деньги. Даже заказала себе кресло с высокой спинкой — мечта фрилансера. Но на третий день после доставки кресла в дверь позвонили.
— Привет, — сказала Лариса, стоя в коридоре с нахальным выражением. — Я за детским стульчиком. Мы всё равно им не пользуемся, а нам сейчас гости приедут с ребёнком. У тебя ж вроде два было?
— Один мы сами купили. А второй ты нам оставила «на время», два года назад. И, кстати, он сломан, — спокойно ответила Ирина.
Лариса не ожидала.
— Ого, ты теперь ещё и делишь? Поняла. Не обеднеем, найду. Просто по-семейному решила.
И ушла, громко цокая каблуками по лестнице.
На следующий день позвонила свекровь.
— Ира, я не хочу влезать, но у меня сердце болит. Почему ты ведёшь себя, как чужая? Лариска в слезах. Неужели нельзя быть добрее? Дима у тебя на руках жену с ребёнком тащит, а ты…
— Мама, — перебила Ирина. — Ты знаешь, сколько раз они просили нас отдать им что-то? И не только вещи — время, усилия, нервы. Ты вообще слышишь, как они разговаривают?
Та вздохнула в трубку.
— Ты ведь умная, Ира. Могла бы и помягче. Удержать семью — это ведь про гибкость. А не про «мне неудобно».
Гибкость — это слово потом вертелось в голове Иры весь вечер. Она села за ноутбук и пересчитала: за два года брака она отправила Ларисе более тридцати сообщений с напоминаниями о возвращении вещей. Примерно двадцать раз передавала что-то «за компанию» — продукты, посылки, билеты. Трижды встречала их сына из садика, потому что «нам с мужем в ЗАГС, подруга замуж выходит». Ещё один раз Лариса заняла у неё шесть тысяч, которые «вот буквально на два дня», и до сих пор не вернула.
Ирина распечатала этот список. Просто так. Для себя. Чтобы не чувствовать себя параноиком.
На семейном собрании, когда Сергей предложил пригласить всех на совместный ужин, Ирина сказала:
— Только если каждый что-то приготовит. Мы не обязаны быть рестораном.
Сергей посмотрел удивлённо.
— Это как-то… по-детски. Мы всегда делали всё у нас.
— Вот именно. Мы делали. То есть я.
Но он промолчал. Не стал спорить. И это тоже был знак.
В день ужина всё началось вполне мирно. Принесли салат, нарезку, бутылку вина. Лариса обняла Иру напряжённо, Дима шутил натянуто. Ирина приготовила горячее. На десерт испекла пирог с вишней — Тая его очень любила.
Когда Лариса начала собирать на кухне оставшуюся еду в контейнеры, Ира осторожно сказала:
— Пирог оставь, пожалуйста. Мы с Таей завтра хотим его на завтрак.
— Конечно! — усмехнулась Лариса. — Ну ты и хозяйственная.
Вечером, укладывая дочку, Ирина заметила, что Сергею звонит Дима. Тот вышел говорить в коридор. Возвратился через пять минут, с кислой физиономией.
— Ты же знаешь, что ты перегибаешь? — сказал он.
— В смысле?
— Ну ты как бы демонстративно. И с пирогом этим, и с этим «пусть все приносят». Они же обиделись. Зачем так жёстко?
— Потому что это мой дом. И я не хочу, чтобы меня тут превращали в домработницу.
Он молча взял плед и ушёл на диван. Это был первый раз, когда он не лёг с ней спать.
Через два дня появилась свекровь. Без звонка, с банкой солёных огурцов и лицом мученицы.
— Послушай, Ира. Я понимаю, ты в себе копишь. Но это же семья. Тебе что, жалко еды? Или времени? У тебя ж всё есть — работа, ребёнок, муж… А у Димы всё сложно. Им тяжело. Лариса одна тащит. Ты могла бы хоть в чём-то помочь.
— Мама, я не обязана быть всем для всех. У меня нет лишнего времени. А им удобно использовать чужое.
Та села на табурет, перекрестилась и тихо произнесла:
— Я знала, что так и будет. Блондиночка красивая, но с характером. Такие семьи не держат. Им бы границы, границы…
Ирина не выдержала:
— А вы не подумали, почему люди вообще начинают ставить границы?
Свекровь только встала, прижала к груди банку с огурцами, будто хотела защитить хотя бы её, и ушла.
Прошло два месяца. Вроде бы всё устаканилось. Они не злились — они просто перестали общаться. Брат мужа, его жена, мать. Будто стёрли Ирину из памяти. Ни поздравлений на день рождения. Ни сообщений.
И вот, когда Ирина уже подумала, что всё закончилось, что теперь будет спокойно, как в воде без ветра, Сергей за ужином вдруг произнёс:
— Мам позвонила. Сказала, Диме операцию сделали, грыжа. Лариса вся на нервах. Хотят к нам на выходные. Посидеть, отдохнуть. Просто расслабиться. Можно?
Ирина положила ложку.
— То есть — жить?
— Да нет, просто на пару дней. Отвезу их потом в понедельник. Не начинай, Ира. Они ж в беде. Мы же не звери…
Она закрыла глаза.
Какой же это был круг. Какой вечный, утомительный круг.
Она не ответила.
Потому что знала: всё уже решено. Она — только фон.
Когда в субботу они появились, всё снова было по накатанному.
Лариса уселась в кресло с пледом. Дима пошёл в душ. Свекровь пошла разогревать еду. Ирина взяла Таю на прогулку.
Возвратившись, она застала всех на кухне.
На столе — коробка с тарталетками, бутерброды, овощи, какой-то салат. Празднично, как будто снова Новый год.
И тут Дима, усмехаясь, достал баночку из холодильника.
— Ты икру не открывала? Мы тогда начнём, чтоб не пропала, — заявил брат мужа.
Ирина посмотрела на него.
А потом — на Сергея.
А потом — на дочь.
И поняла: так больше не будет.
Ирина молча поставила Таю на пол, сняла с неё куртку, ботинки.
Девочка бросилась к игрушкам, Ира осталась в прихожей. Всё, что было дальше, она наблюдала с некоторым отстранением, будто через стекло. Лариса рассмеялась, открыла банку икры, принялась раскладывать её в тарталетки. Дима с довольным видом наливал вино. Свекровь щебетала, будто их не было здесь два месяца, будто не обвиняла Ирину в эгоизме и бессердечии.
Сергей кивнул ей:
— Ира, иди к столу, а?
Она подошла. Села. Улыбнулась Тае — девочка сосредоточенно разрисовывала салфетку.
— А вы долго у нас планируете быть? — спросила она Ларису спокойно, как будто речь шла о погоде.
Та вскинула брови.
— Ну, до понедельника. Мы же договорились. Тут удобно. Спать есть где, ванна шикарная. И воздух — не чета нашим пятиэтажкам. Ну, как бы… мы с благодарностью. Но в комфорте.
— Понятно, — кивнула Ирина. — Тогда давайте сразу договоримся: убираться вы будете сами. Готовить — тоже. Я работаю, и у меня нет ни времени, ни желания быть на подхвате.
— Да что ты! — рассмеялся Дима. — Ира, ты чего? Мы ж родня. Мы ж по-семейному. По-доброму. Или что — платно хочешь? Ну, скажи цену. Мы посмеёмся.
Ира встала.
— Нет, не по цене. По границам.
Сергей поднёс бокал ко рту, замер.
— Ирин…
— Нет. Я не буду снова проглатывать. И не буду извиняться за то, что не готова жить под чужие расписания. Вы считаете, что я обязана, потому что «семья». Но вы ничего не даёте взамен, кроме ожиданий. А я больше не играю в эти игры.
Лариса хмыкнула.
— Ой, началось… Опять феминистская проповедь. Всё вам, девочкам, кто-то должен…
— Я никому не должна, — перебила Ирина. — И тем более вам. Я не няня, не повар, не обслуживающий персонал. Я жена вашего брата, мать вашей племянницы и отдельный человек. Надеюсь, теперь понятно.
Повисла тишина. Та самая, глухая, когда даже холодильник кажется чересчур громким.
Свекровь кашлянула.
— Ну, чего ты заводишься? Сели по-человечески, поели бы. Мы же с добром.
Ирина посмотрела на Сергея.
— И ты опять промолчишь?
Он развёл руками.
— Ну ты же сама всё знаешь. Они такие… Ну, это наш стиль общения.
— Стиль? Это не стиль, Серёжа. Это эксплуатация.
Дима, доев тарталетку, встал.
— Слушай, если ты не хочешь, чтобы мы тут были, так и скажи. А не устраивай тут сцены.
— Хорошо, — кивнула Ирина. — Не хочу. Вы гостьём, которые приходят без уважения и уходить не хотят.
Он усмехнулся:
— Ну, наконец-то честно. А то мы всё думали — ты устала. А ты просто… ну, такая. Контроль-фрик.
Лариса залпом допила бокал вина и демонстративно откинулась на спинку стула:
— Ну ничего. Придёт ещё время, когда ты сама к нам за помощью придёшь. Поживём — увидим.
Свекровь встала, подошла к Ире:
— Знаешь… Ты разочаровала. Ты могла бы стать нашей. А стала — против нас.
Ирина отступила на шаг.
— Я не обязана быть ничьей, кроме своей.
После ужина они так и не убрали. Просто встали, ушли в комнату, легли на диван. А Ирина сидела на кухне. Смотрела, как медленно стекает в бокале тёплое вино. Через пару часов Сергей зашёл.
— Может, не надо было так резко?
— Надо. Это была не резкость. Это был выбор.
— И что теперь?
Она посмотрела на него. Он стоял, в мятой футболке, усталый, виноватый, но всё ещё — не на её стороне.
— Теперь ты тоже должен выбрать. Или ты с ними. Или ты со мной.
Он отвёл взгляд.
— Я не хочу выбирать.
— А это уже и есть выбор, Серёж.
На следующее утро Лариса проснулась первая. На кухне было тихо, Ира с Таей уехали к бабушке. На холодильнике — записка:
«Оставлю вам завтрак. Только уберите за собой. Я не горничная.»
Дима плотно закрыл банку с икрой.
— Ты икру не открывала? Мы тогда начнём, чтоб не пропала, — снова сказал он, как будто вчерашнего разговора не было.
И в этой фразе — было всё.
Привычка. Самоуверенность. И полное отсутствие понимания, что теперь всё иначе.
Они ели молча.
Ирина так и не вернулась до вечера.
А к ночи пошёл дождь.
Странная квартира