«‘Наташенька, миленькая, ты же понимаешь — мне совсем деваться некуда».
С этих приторных слов началась история моего добровольного бездомья. Развелась, купила квартиру, и тут же купилась на душещипательные истории бывшей свекрови о том, как тяжело ей жить с Борей, моим бывшим мужем. ‘Он совсем озверел, кричит на меня, придирается к каждой мелочи! Наташенька, миленькая, можно мне у тебя пожить немножко? Недельку-другую, не больше!’ — и я позволила ей временно пожить в своей новой однушке, пока сама вернулась к маме.
Пока я жалела ‘бедную старушку’ с её ‘скачущим давлением’, в моей квартире появились диван, кресло, компьютерный стол и даже племянник с вульгарной подружкой. А я стою на пороге собственной квартиры и чувствую себя незваной гостьей.
Три месяца назад у меня была крыша над головой и муж-тиран, теперь нет ни того, ни другого — только маленькая квартирка, в которой хозяйничает Агафья Карловна. Каждый мой визит туда встречают театральные вздохи, дрожащие руки на сердце и отчеты о новом рекорде давления.
А мама смотрит на меня так, будто я выбросила ключи от квартиры в канализацию, и твердит: «Наташка, ты как трёхлетка — только вытащила голову из петли, и сразу суёшь в неё обе ноги!» Боюсь, она права.
Визиты в свою квартиру становились для меня всё более мучительными. Каждый раз я обнаруживала новые изменения.
То шкаф появится. То занавески нарисовались с желтоватым тюлем. То мои вещи переедут из одного угла в другой. На диване, который я купила, теперь спит Агафья Карловна, а Кирилл с Алиной каким-то образом умудрились втиснуть второй диван к стене напротив компьютерного стола.
— Агафья Карловна, а где мои книги? — спросила я в очередной приход, не найдя своих коробок на балконе, где они стояли согласно вашей «уборке».
— Ах, книги, — она замялась. — Кирюша сказал, что им с Алиной нужен балкон для своих вещей, а твои коробки занимают слишком много места. Мы отнесли их в подвал. Там сухо, не волнуйся!
В следующий визит я заметила, что исчез мой новый компактный столик, который я недавно купила как вторую покупку после дивана.
— Агафья Карловна, а где мой столик? — спросила я, чувствуя, как внутри закипает возмущение.
— Какой столик, Наташенька? — она хлопала глазами с видом абсолютной невинности, как будто я спрашивала о чём-то несуществующем.
— Мой новый столик. Светлый. Он стоял вот здесь, у окна.
— Ах, этот… — она прижала ладони к щекам.
— Кирюше с Алиночкой он мешал. Они отвезли его на дачу к Борису, чтобы не занимал место. Не сердись, деточка! Когда будешь въезжать, они тебе новый купят, гораздо удобнее.
«Когда я буду въезжать?» — мысленно ахнула я. Но вслух сказала другое:
— Агафья Карловна, мы договаривались, что вы поживёте здесь временно. Прошло уже два месяца.
Она мгновенно поникла, плечи опустились, на глаза навернулись слёзы.
— Ах, Наташенька, ты хочешь нас выгнать? — она достала из кармана носовой платок и промокнула сухие глаза. — Сейчас, когда у меня такие проблемы со здоровьем? Ты видишь, как я похудела? Доктор говорит — сердце ослабло.
— Я не выгоняю, — быстро возразила я. — Просто хочу понять, когда вы планируете…
— У тебя же есть где жить, — перебила Агафья Карловна, и в её голосе промелькнуло что-то твёрдое, почти стальное. — У тебя мама, целая квартира на двоих! А куда нам деваться с детьми? На улицу?
В её глазах я внезапно увидела что-то новое — расчётливый, оценивающий взгляд. Будто она прекрасно понимала, что делает.
— Конечно, не на улицу, но…
— Вот и славно, — она улыбнулась и потрепала меня по руке, как дрессировщик похлопывает послушную собачку. — Ну и что, что твоя квартира? Нам всем здесь хорошо. И никаких проблем.
Этот снисходительный жест окончательно вывел меня из себя, но я только сжала зубы. В голове стучала одна мысль: «Она трогает меня, как ребёнка. В моей собственной квартире».
— А я сегодня пирог испекла, будешь?
Я отказалась и ушла, чувствуя себя полной курицей.
— Мам, как думаешь, я плохой человек? — спросила я вечером, разливая чай.
— С чего ты взяла? — удивилась мама.
— Мне кажется, я предаю Агафью Карловну. Она ведь правда многое для меня сделала.
Мама посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом.
— Наташа, если человек однажды помог тебе, это не значит, что ты должна всю жизнь расплачиваться за это своим комфортом и спокойствием. Да, она поддержала тебя в трудную минуту. Но это было двадцать лет назад! И ты бы сделала для неё то же самое, окажись она в твоей ситуации.
— Да, но…
— Никаких «но», — отрезала мама. — Она использует твою доброту и чувство вины. Ты позволила ей пожить несколько недель, а она заняла твою квартиру, притащила туда внука с девицей, распихала твои вещи по углам, отправила твою мебель на дачу к бывшему мужу… И вместо благодарности манипулирует тобой! «Ой, я такая больная, несчастная, куда я денусь?»
Я молчала. Мама, как всегда, была права.
— У тебя есть ровно два пути, — отрезала мама, стукнув ладонью по столу. — Либо ты немедленно берёшь швабру, идёшь туда и вымётаешь всю эту шайку-лейку на улицу. И плевать на слёзы, охи и причитания. Либо…
— Либо что? — подняла я глаза.
Мама подалась вперёд и заговорщически понизила голос:
— Либо делаешь то, что я тебе скажу.
И она изложила план, от которого у меня перехватило дыхание.
Следующие два месяца я жила двойной жизнью.
Днями я играла роль безобидной овечки-Наташи. Приходила, кивала, терпела. Слушала бесконечные стенания «бедняжки» свекрови о её несуществующих болячках, мигренях и скачках давления.
— Ты знаешь, Наташенька, — ворковала Агафья Карловна, — мне этот район просто душу греет! И магазины близко, и поликлиника хорошая. И соседка по площадке такая милая женщина, мы уже с ней подружились! А на лавочке у подъезда собирается такая интересная компания пенсионеров, мы уже сдружились…
Кирилл с Алиной тем временем чувствовали себя полноправными хозяевами. Они уже не здоровались со мной, когда я приходила. Девушка развешивала бельё на «моём» балконе, а парень установил на кухне кальян.
А по вечерам я становилась «тайным агентом». Встречалась с риелторами, подписывала документы, просматривала варианты новых квартир. Всё это — в тайне от «жильцов».
— Ты же понимаешь, что действуешь полностью в рамках закона? — повторяла мама. — Это твоя собственность. Ты имеешь право её продать.
Но сомнения всё равно грызли меня. Правильно ли я поступаю? Не перегибаю ли палку? Да, она нагло заняла мою квартиру, но всё-таки это мать Бориса, с которой я прожила бок о бок тридцать лет.
Агафья Карловна всегда была манипуляторшей, но что если в этот раз она действительно оказалась в сложной ситуации? И как объяснить всем, кто знал нас годами, почему я ‘выгнала бедную старушку’? Не стану ли я в глазах общих знакомых той самой бездушной стервой, какой меня наверняка выставит Агафья Карловна?
А потом я вспоминала свой единственный купленный столик, увезённый на дачу к Борису. И мои книги, сосланные в сырой подвал. И презрительный взгляд Алины, когда я, как нищенка, робко звоню в дверь собственной квартиры. С каждым таким воспоминанием что-то внутри меня крепло и твердело.
И вот час расплаты настал. Я дождалась выходного, когда вся троица гарантированно будет дома. Специально не воспользовалась своим ключом, а позвонила в звонок. Как гостья. Чужая.
Дверь открыла Агафья Карловна в новом халате, который я видела впервые.
— Наташенька! — всплеснула она руками с наигранной радостью. — Ну наконец-то! А я тут со вчерашнего дня лежу… голова прямо раскалывается…
— Здравствуйте, Агафья Карловна, — отчеканила я так официально, что сама себя не узнала. Колени дрожали, а сердце колотилось как бешеное, но я была полна решимости. — Я сегодня не одна пришла.
Из-за моей спины выступили трое: молодая пара с сонным малышом на руках и невысокий лысоватый мужчина в серьёзных очках.
— Это… кто? — Агафья Карловна растерянно моргала, переводя взгляд с меня на незнакомцев.
— Знакомьтесь, — я с трудом протолкнула ком в горле. — Это Павел и Марина с сыночком. Они купили эту квартиру. А это Виктор Семёнович, юрист. С завтрашнего дня они — новые владельцы.
В прихожей повисла такая тишина, что я слышала, как на кухне капает вода из подтекающего крана.
— Что ты… несёшь? — прошипела Агафья Карловна, растеряв все свои «ласковые» обороты.
— Я продала квартиру, — повторила я, глядя ей прямо в глаза. Сама не верила своей смелости. — Документы оформлены. У вас есть ровно неделя на сборы.
И тут случилось невероятное. Лицо Агафьи Карловны изменилось, будто кто-то содрал тонкую кожуру с яблока. Куда делись страдальческие морщинки и трясущиеся руки? Передо мной стояла разъярённая фурия с перекошенным от злобы лицом.
— Змея подколодная! — выплюнула она, отшвырнув в сторону платочек, которым секунду назад промокала якобы выступившие слёзы. — Вот как ты отплатила за мою заботу! После всего, что я для тебя сделала!
На вопли из комнаты выскочили заспанные Кирилл с Алиной. Она в футболке, надетой как ночнушка, он — в одних боксерках.
— Чё за крики? — буркнул Кирилл, почёсывая всклокоченную голову. Увидев толпу в прихожей, он напрягся. — Тёть Наташ? Что происходит?
— Она продала нашу квартиру! — заорала Агафья Карловна, тыча в меня скрюченным пальцем как ведьма из сказки. — Выбрасывает родную свекровь на улицу!
— Чего?! — опешил племянник, машинально прикрываясь ладонью. — Вы не можете! Это… это произвол!
— Вообще-то может, — встрял юрист, поправляя очки. — Наталья Викторовна — единственная собственница данной жилплощади. Сделка юридически чиста.
— Вы… вы… — Агафья Карловна задыхалась от ярости, пытаясь нащупать привычную роль жертвы, но гнев пересиливал. — Куда же я теперь, старая больная женщина?!
— К Борису, — отрезала я. — У вас есть своя квартира. Две комнаты на двоих — роскошь по нынешним временам.
— А мы?! — взвизгнула Алина, нервно одёргивая растянутую футболку. — Нам куда теперь? После того, как мы тут всё обустроили?
— Обустроили? — я не выдержала. — Вы вышвырнули мои вещи, увезли мебель, заняли МОЮ квартиру, а теперь ещё качаете права? Общежитие у вас есть, вот и езжайте туда.
— Мы будем жаловаться! — не унималась Агафья Карловна. — Мы всем родственникам расскажем, какая ты бессердечная! С тобой никто общаться не будет!
Но странное дело — все эти угрозы больше не пугали меня. Где была та заботливая свекровь, которая держала меня за руку в больнице? Исчезла, растворилась, как утренний туман. А может, её никогда и не было — просто очередная маска для манипуляций?
— Жалуйтесь, — спокойно поддержал меня юрист. — Но факт остаётся фактом: вы проживали здесь временно, без всяких документов. Закон не на вашей стороне.
— Я благодарна вам за ту поддержку двадцать лет назад, — сказала я Агафье Карловне, удивляясь собственному спокойствию. — Но это не значит, что я должна расплачиваться за неё всю оставшуюся жизнь. Неделя на выезд — это более чем щедро.
— Чтоб ты сдохла, неблагодарная! — прохрипела она, брызгая слюной.
А внутри у меня будто лопнула какая-то струна — та, что все эти годы держала меня в вечном напряжении вины и долга. И на её месте разлилось странное, почти пьянящее чувство свободы.
— Все вопросы — к Виктору Семёновичу, — сказала я и повернулась к молодой паре. — Павел, Марина, поздравляю с покупкой. Надеюсь, вам будет здесь хорошо.
И вышла, не оглядываясь, чувствуя, как с каждым шагом становлюсь легче.
Прошло полгода. Оказывается, жизнь после «катастрофы» не заканчивается. Агафья Карловна и Борис, наверно, были в ярости — но им пришлось вернуться к совместному проживанию в их квартире, как и планировалось изначально.
Общая знакомая, с которой мы случайно столкнулись в поликлинике, рассказала: теперь Агафья Карловна с новой силой выносит сыну мозг точно так же, как раньше мне — теми же театральными вздохами, теми же жалобами на сердце и тем же нытьём. А он огрызается так же, как огрызался на меня — вечные упрёки в неправильной готовке и плохо отглаженных рубашках. Замкнутый круг, из которого я так удачно вырвалась.
Узнав эту новость, я вдруг поняла: все мои терзания были напрасны. Агафья Карловна не была беспомощной старушкой, а просто нашла жертву для манипуляций, когда поняла, что Борис стал слишком неуправляемым. Своей жалостью я чуть не разрушила свою новую жизнь. А Кирилл с Алиной — они просто вернулись в общежитие, откуда и пришли. Моя свобода оказалась для них не так важна, как бесплатное жильё.
Я сменила номер, удалила все аккаунты и переехала в новую квартиру. Чуть просторнее прежней, в тихом районе, где никто не знает моего прошлого.
Плохой ли я человек? Наверное, кто-то так и решит. Но впервые за всю взрослую жизнь я перестала жить ради других и начала жить для себя.
В день новоселья мама притащила торт и дешёвенькое, но такое вкусное пузырьковое.
— За твою новую жизнь! — провозгласила она, чокнувшись со мной кружками.
— За новую жизнь, — отозвалась я.
И эта жизнь оказалась удивительно хороша. Без вечных «ты должна», без манипуляций, без выкручивания рук.
И никакая Агафья Карловна не имеет права заявлять: «Ну и что, что твоя квартира? Нам всем здесь удобно».
Уходи, — спокойно сказала она