Марина привыкла все раскладывать по полочкам — и носки, и мысли. У неё был блокнот с клеточками и отрывными листами: «пятница — закупки, суббота — покрасить перила, воскресенье — утеплить кладовку». Илья подшучивал, что у неё календарь дышит как гармошка, но послушно носил доски, закручивал саморезы и вечно откуда-то приносил редкие гвозди, которые «пусть полежат, пригодятся». Домик в садовом товариществе достался им не подарок: крыша протекала, веранда провисла, а внутри пахло прошлогодними газетами и мышами. За два сезона они превратили облезлую будку в аккуратный домик с белыми наличниками и скамейкой, на которой было удобно пить чай и обсуждать счета.
— До мая бы дотянуть без сюрпризов, — сказала Марина в начале апреля, листая платежки. — Свет оплатили, воду не подключали, мусор — авансом.
Сосед Паша, парень из соседнего участка, сутулый, всегда в бейсболке, любил рассматривая их покрашенные перила, говорить: «Конфетка. Не дом — открытка». Он помогал Илье таскать песок и однажды чинил их перекосившуюся калитку. Паша видит все и никому не докладывает — такой у него стиль.
Как-то вечером позвонила Оля — двоюродная сестра Марины. Оля всегда была «из тех»: слова сладкие, взгляд поверх плеча, откуда-то появляются новые ногти и сумки, хотя работы у неё то «перерыв», то «проект в поиске». Муж её, Антон, молчаливый и немного расплывшийся к тридцати, научился улыбаться так, будто виноват не он, а вилка, которой он ел.
— Слушай, у вас там домик… Мы тут с Антоном думали, — протянула Оля, — приятель обещал рыбку на озере, а нам до него далеко. Можно к вам заехать на выходных? Мы тихо-тихо. Ночевать не будем. Мы в машине, как романтики.
Марина закрыла блокнот ладонью. Всё звучало невинно. «Мы же не звери», — подумала она и мягко сказала:
— Заезжайте. Мы в субботу будем, в воскресенье тоже. Только предупреди заранее, ладно? У нас там стройка.
— Конечно, — защебетала Оля. — Мы как тень, вы нас не заметите.
Первый заезд прошёл деликатно. Оля привезла пластиковый контейнер с салатом «коул-слоу», который никто не ел, но все благодарили. Антон пятился перед Ильёй, восторгаясь перилами: «Ого. Сам? Да ты мастер». Они сели на скамейку, посмеялись, выпили компота, и Оля щебетала, что «какой воздух» и «у вас как в Pinterest». По дороге на озеро она, конечно, унесла их плед: «В машине холодно. Верну-верну».
— Вернёт, — уверенно сказала Марина, хотя записала про плед в блокнот.
Плед вернулся через две недели, мокрый и пахнущий машинным. «Случайно», — сказала Оля. Это был первый песок, залетевший в идеальную шестерёнку.
Потом началась чехарда. Оля с Антоном стали появляться не только по выходным, но и в будни: «Мы проездом, буквально на десять минут. Заберём вишню». Какая вишня в мае? Но уже было поздно: они стояли на крыльце. Оля шла первой, улыбалась и трогала перила, словно проверяя, не липнет ли краска. Антон молча ставил пакет с какими-то булками на стол и делал вид, что это подарок. Булки были вчерашние.
— Мы на ваше электричество на часок чайник подключим, можно? — спросил Антон однажды, уже включив чайник.
Марина сглотнула и выдохнула: «Ладно». Она хорошо знала, как звучит слово «нет», но произнести его было трудно, потому что Оля тут же включала режим «обиженная сирота», а Антон начинал сыпать мелким одолжительством: «Я потом вам газонокосилку дам… у знакомого». Знакомого, конечно, никто не видел.
— Ты много допускаешь, — тихо говорил Илья вечером, когда они возвращались в город. — Оно увеличивается. Любая щель будет шире, если туда подсовывать палец.
— Это же родня, Иль, — отвечала Марина. — Разок — не система.
Система возникла сама. Эпизод первый: Оля с Антоном «на минутку» привезли двух друзей, «ну ребят просто высадить, они на озеро». Ребята оказались шумными, с гитарой и надувным матрасом, который они хотели надуть «для смеха». Марина стояла на крыльце, глядя на их распахнутые багажники, и улыбалась так, как улыбаются в поликлинике на стойке регистрации, когда уже шестой человек без талона.
— Совет: крыльцо бы шкуркой пройти, — бросил один из ребят. — Иначе занозы. — Он провёл ладонью по перилам, и сердце Марины разом провалилось: зачем трогают, если их предупреждали?
Эпизод второй: в июне прилетела квитанция от товарищества — «доплата за общий вывоз мусора». «Все платят», сказала бухгалтерша Марина Сергеевна, а сосед Паша пожал плечами: «У вас-то пакеты аккуратные, я видел. А вот кто-то у контейнера оставил протекающие мешки с окурками и корками». В тот же день Марина увидела в углу у крыльца чужой белый пакет без узла, пахнущий подгнившим луком. Оля, заглянув на огонек, сказала, что «это не мы», а Антон удивился: «Странно. А у нас мусор с собой везём всегда».
Эпизод третий: утром в субботу новая табличка «Осторожно, собака» появилась на их калитке. Никакой собаки у них не было. Зато у Олиной подруги, о которой Марина знала лишь со слов «она классная», был огромный лабрадор. Рыжий мокрый ком, который трижды победил их грядки, и раз мальчишка со второго ряда участков тихо заплакал: собака наступила на его машинку. Антон смеялся: «О, он просто играет!» А мама мальчишки посмотрела на Марину так, будто того, кто «просто играет», надо убрать с поля.
Эпизод четвёртый: замок на сарае. Однажды они приехали и обнаружили, что привычный ржавый навесной замок заменен новеньким блестящим. Внутри обычно стояли инструменты, краска и складные стулья. Теперь дверь не открывалась, а на гвозде висела записка на листочке из блокнота с русалками: «Мы закрыли, чтобы никто не взял. — О». Марина почувствовала, как в груди шагнула вверх злость, как кислая отрыжка. «Оля закрыла. Чтобы никто. Кто никто?» Илья покопался в ключах, нашёл старую петлю и снял доску, не ломая. Внутри всё было на месте, только добавилась чужая удочка в красной чехле и ящик с «какими-то штуками для рыбалки». Они не обсуждали это при Оле. Пока.
Марина пробовала разговаривать. Она готовилась, репетировала фразы, выкидывая из них заносчивость и старательно подбирая мягкие слова, как иголки, чтобы уколоть, но не оставить рваной раны.
— Оль, слушай, давай договоримся. Предупреждай заранее. И друзей — только с нами. И хозяйство — не трогаем. Это же наш дом.
— Конечно! — кивала Оля, блестя глазами. — Мы же не лезем. Мы просто семья. Ты что, думаешь, мы тут… — она надувала губы так, что Илья ронял взгляд в землю. — Ну если вы так переживаете… — И тут же обнимала Марину: — Солнышко, вот чесслово, мы будем как тени. Правда, Антош?
— Как тени, — басил Антон. — Я даже лампочки не трогаю. — И, уходя, выключал тот самый чайник с издевательским щёлком.
Внешняя жизнь у Марины тоже была, и в ней было всё по часам: бухгалтерия в небольшой типографии, где коллеги носили серые худи и спорили о бумаге. Сергей, начальник, любил повторять: «Порядок — это экономия нервов». Марина записывала это фиолетовой ручкой в новый блокнот. Когда в июле он предложил ей курировать одного крупного клиента, она вдохнула так, как вдохнула бы у моря. «Справлюсь», — сказала. И справлялась, хотя по вечерам шла переписка с Олей: «Мы подъедем завтра, ключи у нас, ты же не против?» В ответ Марина писала: «Против. Мы будем сами». И получала: «Ой, мы уже рядом, у нас бензин на нуле».
Свекровь, Лидия Петровна, приезжала из города пару раз в месяц — с горячими пирожками и советами. Она любила Марину, но у неё всегда находилась фраза, как камешек в ботинок.
— Родня есть родня, — наставительно говорила она на кухне, где пахло тестом и белым перцем. — Оля девочка безотцовщина, её жизнь проверяет. Надо мягче. Не жестче.
— Мы и так мягче уже некуда, — отвечал Илья, кусая пирожок. — Они читают мягкость как добро пожаловать на голову.
Лидия Петровна морщилась: — Ты грубишь. Надо договариваться.
Подруга Марины, Таня, смеялась в телефон: — Пробовали договариваться с людьми, у которых слово «договорились» означает «я сделаю по-своему, но улыбнусь»? Ты хочешь быть хорошей — и это правильно. Но хорошесть — это не то, что они думают. Это не коврик у двери.
Соседи наблюдали. Валентина Сергеевна из третьего участка гуляла по вечерам в халате, как флаг, и однажды остановилась у калитки, провела пальцем по истрёпанной табличке «Осторожно, собака», вздохнула и сказала Марине: — Деточка, кто у вас хозяин-то? Вы или эти приезжие? — И ушла, оставив за собой запах валерианы и недосказанность.
Лето кренилось, и домик стоял чистый, как скатерть в праздники. В последние недели августа у Марины вырисовался план: поставить на ворота кодовый замок, организовать расписание, заранее обмениваться датами. Она даже придумала маленькую хитрость — отправлять самой себе письма с пометкой «согласовано» и прикладывать скриншоты переписки. Илья качал головой: — Ты строишь систему вокруг людей, которые живут без систем. Они лезут туда, где тепло.
— А мы сделаем не так тепло, — тихо ответила Марина.
И в этот момент она ещё верила, что слово и бумага имеют одинаковый вес. Что люди благодарят за доверие, а не пользуются им, как скидочной картой. Что вишня может быть «на десять минут», а не на пол-лета.
Сентябрь начался как всегда — резким утренним холодком и длинными тенями от сараев. Марина любила это время: трава ещё зелёная, но пахнет уже прелыми листьями и дымом. Весь сентябрь они планировали провести спокойно, заканчивая мелкие дела: подшить занавески, убрать на хранение садовую мебель, покрасить ступеньки.
Всё рухнуло в третьи выходные месяца. В пятницу вечером, когда они уже сложили сумки в багажник, позвонил Паша.
— Марин, я, может, не в тему, но у вас свет горит уже второй день. И машины чужие стоят. Две. — Он говорил тихо, будто боялся, что его услышат через телефон.
Марина моментально представила — чужие ботинки на её коврике, чайник, булькающий на их электричестве, плед, брошенный на пол.
— Спасибо, Паш. Мы едем.
Въехали они в товарищество уже в темноте. Дом светился, на веранде мелькала тень. С калитки доносился запах жареного мяса и гитары. Оля и Антон сидели за столом с тремя другими людьми, которых Марина видела впервые. Стол был завален одноразовой посудой, пустыми банками из-под газировки и тарелками с объедками.
— О! — воскликнула Оля, как будто их ждали. — А мы вас как раз вспоминали! Заходите, садитесь! Тут ребята такие классные, из Питера. Мы им предложили переночевать у нас, ну у вас, потому что им в машине тесно.
— Ключи у вас откуда? — тихо спросил Илья.
— Так ты ж сама давала, — искренне удивилась Оля. — Ну, на случай, если… — она сделала неопределённый жест рукой. — Мы же родня.
Марина почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло, как выключатель. Она хотела сказать, что «случай» не значит «открытый шлагбаум», но вместо этого просто обошла стол, вошла в дом и увидела на их кровати раскиданные вещи — мужская куртка, женская толстовка, туристический рюкзак. Запах чужого шампуня бил в нос.
— Переодевались, — пояснила Оля, заглянув в дверь. — Дождь был, они промокли. Ты не против?
Марина молчала. Илья, войдя следом, просто развернулся и вышел, не сказав ни слова.
После того вечера напряжение стало почти физическим. Оля и Антон, похоже, не чувствовали никакой вины. Через неделю они приехали снова, уже с другими людьми. «Это наши коллеги», — сказала Оля, хотя Марина знала, что у Оли нет работы. Гости раскладывали на веранде свои вещи, как дома, и смеялись над тем, что «у вас тут даже вайфай ловит».
— Марин, ну чего ты такая серьёзная? — спросил Антон, пододвигая ей пластиковую тарелку с шашлыком. — Надо проще. Мы же никому не мешаем.
«Никому» значило — только им с Ильёй.
В конце сентября Марина предприняла вторую попытку — разговор уже без обиняков. Они с Олей сидели на лавке, и Марина говорила чётко, по пунктам:
— Ключи возвращаете. Предупреждаете о визите. Посторонних не приводите. Не пользуетесь нашими вещами без разрешения. Это всё.
Оля закатила глаза:
— Марин, ну ты как ребёнок. Мы же семья! Что, жалко тебе, что ли? Или ты боишься, что мы что-то испортим? Да мы аккуратнее вас.
Антон, стоявший рядом, усмехнулся:
— Если б мы хотели что-то испортить, давно бы уже.
После этих слов Марина поняла, что разговорами ничего не добиться. Они с Ильёй сменили замок. Новый, с кодом. Код знали только они и Паша — на случай аварии.
Две недели было тихо. Настолько тихо, что Марина успела расслабиться. Но в середине октября, вернувшись из города, они увидели — калитка распахнута, замок на двери сарая болтается открытым, а на крыльце стоят две коробки с надписью «НЗ». Внутри — банки тушёнки и бутылки дешёвого вина.
— Что это? — спросила Марина у Паши, который выглянул из-за забора.
— А, это те… приезжали. Сказали, что теперь у них тут «кладовая». Я сказал, что вы не будете рады, а они: «Мы всё согласовали». — Паша развёл руками.
Марина подняла коробку, занесла в дом и поставила в угол. И поняла, что это не просто наглость — это уже демонстрация: «мы можем».
В ноябре конфликт вышел за пределы их участка. На собрании товарищества председатель встал и сказал, что нужно штрафовать тех, кто паркует машины у чужих ворот. Марина даже не успела открыть рот — соседка Валентина Сергеевна уже повернулась к залу:
— Это про Олю с Антоном, между прочим. У них вечно хвост из машин.
Оля, сидевшая в углу, тут же вскинулась:
— А чего вы на нас? Мы-то хоть трезвые! А вот некоторые… — и она кивнула в сторону Марины.
Марина почувствовала, как на неё уставились десятки глаз. Она хотела возразить, но Илья взял её за руку под столом. «Не здесь», — сказал он взглядом.
После собрания Лидия Петровна, услышав об очередном конфликте, позвонила:
— Марин, ну зачем ты вражду разводишь? Ты же умная. Надо искать компромисс.
— Мам, компромисс — это когда обе стороны что-то меняют, — устало сказала Марина. — А мы только уступаем.
— Родня — это не враги, — упрямо ответила Лидия Петровна.
К декабрю Марина уже не удивлялась ничему. Но то, что случилось накануне Нового года, всё-таки выбило её из равновесия.
Они приехали на участок, чтобы забрать ёлочные игрушки, и обнаружили, что на их веранде стоит… новогодняя ёлка. Настоящая, в ведре с песком, украшенная чужими игрушками. На столе — мандарины, шампанское и конфеты. В кресле — незнакомая женщина лет пятидесяти в вязаной шапке. Она пила чай из их кружки.
— А вы кто? — спросила Марина, даже не повысив голос.
— Я тётя Света, — улыбнулась женщина. — Я тут у Оли в гостях. Она сказала, можно пожить пару деньков. У меня с мужем разлад, а тут тихо. Вы не против?
Марина села на край скамейки, чувствуя, как под пальцами похрустывает песок — кто-то заходил в дом в грязной обуви.
— А Оля где? — спросила она.
— В город поехала, — пожала плечами тётя Света. — Сказала, вернётся к вечеру, и чтоб я тут никому не открывала, кроме вас. Ну вот, открыла. А что?
Илья, молча пройдя мимо, проверил сарай. Вернулся с лицом, в котором злость уже давно уплотнилась в камень.
— Инструменты перетащены. Всё вперемешку. Половины банки краски нет.
— Я… — тётя Света замялась, — я только чай… А краску Антон брал, он говорил, что вам потом возьмёт новую.
Марина глубоко вдохнула, чтобы не сорваться. Она уже знала: любое «потом» у Оли и Антона означает «никогда».
— Собирайте вещи, — ровно сказала она. — Прямо сейчас.
— Марин, ну что вы! — тётя Света удивилась искренне. — Новый год же!
— Именно. И встречать мы его будем без посторонних.
Оля объявилась через три часа. На пороге, в красной шубке, с пакетом мандаринов и таким видом, будто её застали на пороге собственного дома.
— Ты чего тётю Свету выгнала? — с порога пошла в атаку. — Человек в беде, а ты…
— Человек в беде — не повод устраивать ему санаторий за наш счёт, — перебила Марина.
— Наш? — Оля подняла бровь. — Ты совсем… Ты в курсе, что мы сюда приезжаем уже полгода, и всё было нормально?
— Нет, — жёстко ответила Марина. — Полгода было ненормально. Просто мы молчали.
Антон, стоявший сзади, усмехнулся:
— Да ладно тебе, мы же никого не убили.
— Вы убили всё, что называется уважением, — тихо сказал Илья.
Марина уже видела — их слова не долетают. Как горох в стену.
Январь пронёсся в переписке. Оля писала, что «вы нас унизили перед людьми», «так с роднёй не поступают», и «мы всё равно будем приезжать, потому что у нас тут вещи».
— А если не пустим? — спросила Марина у Ильи.
— Значит, полезут. Таких двери не останавливают.
Они поставили камеру на веранду. Паша обещал присматривать. Но в феврале камера записала, как Оля с Антоном, в полном спокойствии, открывают калитку, выносят из сарая мешок картошки и два ящика с банками варенья.
— Это же моё! — написала потом Оля в мессенджере. — Мы же вместе в августе варили!
— Мы варили, — ответила Марина. — А ты приехала и забрала.
— Ты неблагодарная, — получила она в ответ. — Мы столько для вас сделали.
Весной стало ясно, что они не уйдут сами. Оля прислала наглое: «Мы к вам на дачу на майские, как обычно». И никакого «можно?» или «вы будете?».
Вечером того же дня Марина сидела на кухне и перебирала блокнот, где за эти месяцы накопилось больше двадцати записей: «взяли без спроса плед», «гости без нас», «замок сарая», «тётя Света», «камера — картошка».
Каждая запись была как маленькая заноза, и теперь они сложились в одно: нет, больше так не будет.
Первого мая они с Ильёй приехали в дом раньше всех. Внутри — чисто, тихо, пахнет деревом. Марина надела фартук, стала мыть посуду, когда услышала шум калитки.
Оля с Антоном, как всегда, без звонка. За ними — два молодых парня с сумками и собака, тот самый лабрадор.
Оля улыбнулась:
— Ну мы тут подумали, что и гости твои обрадуются…
И в этот момент Марина, вытирая руки о фартук, вышла на крыльцо, встала в дверях, перекрыв проход, и, глядя прямо в глаза Оле, произнесла:
— Вы вообще спросили, можно ли вам сюда приезжать?
Я уж и текст завещания на тебя составила, — сказала тетя