Юля никогда не была против семьи мужа. Наоборот — старалась. Приезжала на дни рождения, приносила торты, звала свекровь в театр, делала фото на семейных застольях. Даже с Аней — младшей сестрой Андрея — сначала складывалось неплохо. До свадьбы.
Аня была из тех девушек, которые будто родились с правом на большее. Она могла внезапно заявиться в гости, открыть Юлину косметичку и «одолжить» тушь. Могла во время ужина сказать, что рыба недожарена. Могла залезть в личные переписки брата «по приколу». Юля пыталась не обращать внимания. В конце концов, Аня — младше, с характером, живёт с мамой, немного инфантильная. Бывает.
После свадьбы всё стало резче. Аня начала приходить слишком часто. Сначала — просто переночевать после клуба, потом — пожить пару недель «во время сессии», потому что «у мамы ремонт». У Юли тогда тревожно заныло внутри — но она промолчала.
— Ну, у нас же гостиная, диван, — Андрей обнимал Юлю за плечи. — Чего ты напрягаешься? Это же Анька.
Он произносил «Анька» так же тепло, как Юля его имя. А Юля снова старалась. Готовила ужин на троих, гладила сестре мужа рубашки «на собеседование», слушала бесконечные истории про «этих тупых преподов». А потом — вытирала слёзы ночью, пока Андрей спал.
Всё изменилось, когда умерла бабушка Андрея. Дом, где прошло всё его детство, где они с Аней играли в «магию» и пекли пироги с бабушкой, оказался в наследстве. Сначала Андрей молчал, даже от Юли. Потом — робко сообщил: дом пополам, с сестрой.
— Мы с ней решим, как лучше, — сказал он. — Может, продадим, разделим.
Но прошло несколько месяцев, а разговоры о продаже всё не звучали. Наоборот — Аня зачастила в этот дом. Сначала просто фоткалась в старых комнатах. Потом стала устраивать «свои выходные» с подругами: мангал, пледы, вино, сторис с тегом #мойдом. Юлю это начало коробить.
— А ты не думаешь, что она слишком уж чувствует себя хозяйкой? — осторожно спросила Юля.
— Ну это же её детство. Пусть вспоминает. Я ж тоже ностальгирую.
Юля пыталась не ревновать. Не к женщине. К девочке. К его прошлому, в котором не было её. Но это прошлое становилось слишком настоящим.
Спустя полгода Андрей принёс идею:
— А что если… — он почесал затылок. — Мы сдадим этот дом?
Юля уже собиралась согласиться — наконец-то хоть какая-то конкретика, — но он продолжил:
— А на вырученные деньги — поможем Аньке взять ипотеку. У неё ведь не получается с работой, никуда не берут.
Юля удивлённо замолчала.
— Подожди. Мы? Ты?
— Ну, по сути, это её половина, — пожал плечами Андрей. — А мне как бы не горит. А ты не против?
В этот вечер они поссорились впервые за долгое время. Настоящая, взрослая ссора. Без крика, но с горькими паузами. Юля чувствовала себя не женой, а какой-то помехой. Как будто она вторглась в старый клуб, где уже есть свои правила, и где её никто не ждал.
— Почему ты так переживаешь? — в который раз спросил он.
Юля не знала, как ответить, чтобы не выглядеть ревнивой истеричкой.
Прошло ещё несколько месяцев. Аня в ипотеку не влезла. Зато нашла «стартап». Небольшой шоурум с одеждой. Просила брата быть «тихим инвестором». Юля узнала об этом случайно, когда услышала их разговор на кухне. Тихий голос Ани:
— …и ты же всегда говорил, что поддержишь меня. Ты ведь мне обещал. Помнишь, как я хотела быть дизайнером?
Юля стояла за дверью и чувствовала, как внутри всё горит. Её будто снова вернули в детский сад, где у кого-то есть «лучшая подруга», а ты — чужая.
Позже, когда они остались вдвоём, она спросила прямо:
— Ты дал ей деньги?
— Ну, немного. От своей половины. Твоих там нет, не переживай.
Но Юля переживала. Не из-за денег. Из-за ощущения, что она — приложение. Фон. Человек, с которым удобно жить. А в сердце у него всё ещё сестра. С которой у них свои воспоминания. Свои шутки. Свои тайны.
Однажды Аня заявилась с чемоданом.
— Меня выгнали с квартиры. Хозяйка вдруг решила продать. Мне буквально завтра некуда идти.
Юля вцепилась в край раковины. Аня снова — на диване. Снова с их кружками, с её косметикой, с хрипловатым смехом.
— Я только на пару недель, — бросила Аня весело. — Обещаю!
Но прошло три месяца.
Юля пыталась сохранять лицо. Но Аня — как заноза. Начала приводить подруг, устраивать ночные разговоры на кухне, не убирала за собой в ванной. Самое раздражающее — это ощущение самоуправства. Как будто она снова дома. Как будто Юля — гость.
— Юль, ты не могла бы не убирать мои вещи с кресла? Я там монтирую сторис, мне свет удобный.
— Юль, у тебя нет чего-нибудь от прыщей? У меня перед съёмкой лицо посыпало.
— Юль, ты же не против, если я возьму вот этот топ? Ты всё равно его не носишь.
Однажды Юля не выдержала:
— Ты собираешься искать жильё?
Аня округлила глаза.
— Ну, я коплю. Мне пока тут удобно. Я ж тебе не мешаю?
Юля посмотрела на Андрея. Он только пожал плечами:
— Потерпи немного. Она же родная сестра…
Юля ушла в ванную. Села на край ванной и закрыла глаза.
В какой момент она перестала быть хозяйкой? Когда допустила? Или когда промолчала в первый раз?
Юля старалась не выносить сор из избы. Она не жаловалась подругам, не звонила маме, не писала в анонимные чаты. Только молча вычеркивала дни в блокноте. И считала чужие тапки у своей двери.
Аня прочно поселилась в их жизни. Не как гость, а как неофициальный третий член семьи. Иногда Юле казалось, что Аня даже чаще общается с Андреем, чем она сама. Он стал задерживаться с ней на кухне — болтали, пили чай, обсуждали какие-то модные бренды. Они смеялись над своими школьными кличками, пересматривали старые фото, пели караоке на ноутбуке. Юля чувствовала себя третей лишней в собственной квартире.
— А ты помнишь, как бабушка нас учила делать морковные котлеты? — вдруг спросила Аня однажды за ужином.
— Конечно, — улыбнулся Андрей. — А потом она заставляла нас мыть посуду. Мы с тобой кидали монетку, кто будет мыть.
Юля сидела, ковыряя рыбу. Не морковную. Но аппетит пропал.
— А Юля умеет их готовить? — будто невзначай спросила Аня, подливая себе компота.
— Ну… — Андрей замялся. — Не пробовали вроде. Ты готовила, Юль?
— Нет. Я не бабушка, — сухо ответила Юля и ушла в спальню.
Она надеялась, что всё закончится само. Что Аня съедет, устроится, наладит свою жизнь. Но прошло полгода. Аня всё ещё жила у них, шоурум не взлетел, а дом бабушки они по-прежнему не продавали.
— Она не хочет продавать, — пояснил Андрей. — Ей кажется, что она может сделать там студию. Типа «творческое пространство». И сдавать под мероприятия.
— А ты?
— А мне норм. Пусть пробует.
Юля поняла: Ане можно всё. И проживать в их квартире, и распоряжаться общей собственностью, и тянуть с него деньги. Главное — не огорчить сестру. Не нарушить баланс воспоминаний.
Зимой Аня вдруг уехала. Сказала: «надо перезагрузиться», поехала к подруге в Питер. Юля выдохнула. Без сестры квартира сразу стала тише, свободнее. Они с Андреем начали разговаривать. Смеяться. Даже смотреть фильмы вместе. Как раньше.
Юля уже начала было надеяться, что всё в прошлом. Даже подумала: а может, она была слишком строга? Может, всё и правда решается временем?
Но через две недели Аня вернулась. Без предупреждения. С чемоданами. И кошкой.
— Она у подруги осталась, и я не смогла её бросить, — быстро объяснила она, доставая из переноски мохнатое нечто. — Смотри, какая крошка!
— А у нас муж аллергик, — тихо напомнила Юля.
Аня посмотрела с удивлением.
— Правда? А он мне не говорил…
Андрей действительно не говорил. Он чихал и капал в нос, но молчал. Юля тогда хотела уйти. Хоть куда-нибудь. Хоть в гостиницу. Хоть к подруге. Но осталась. И поставила ультиматум:
— Или она найдёт себе квартиру. Или я.
Вечером, когда Аня ушла в душ, Андрей сел рядом.
— Не обижайся на неё, — начал он привычную мантру. — Она сейчас в уязвимом состоянии. Проект не пошёл. Она очень переживает.
— А я не в уязвимом? Ты видишь, что я живу как квартирантка?
— Ну ты же взрослая. Терпеливая. Устойчивая.
Эти слова резанули сильнее, чем любой упрёк. Юля поняла: её зрелость — это удобная ширма. Её сила — это повод на неё навалиться. Её молчание — индульгенция для всех.
После Нового года Юля нашла в старых документах странную папку. Внутри — копия завещания бабушки. То, что Андрей не показывал ей до конца. Там было написано, что дом наследуется в равных долях — да, но с правом пожизненного проживания для внуков. То есть — и Аня, и Андрей могли жить там, не платя друг другу арендной платы. Юля решила спросить напрямую:
— Почему ты сразу мне это не сказал?
— Я не думал, что это важно, — пожал плечами Андрей.
— Это объясняет, почему она так за него цепляется. И почему не хочет продавать. У неё же как будто гарантия — можно жить, и ты не выгонишь.
— Ну, формально — да. Но мы же не собираемся туда переезжать.
— А она?
Он промолчал.
Весной Аня вдруг начала шептаться с мамой Андрея. Сначала по телефону, потом свекровь стала приходить чаще. Чай, конфеты, разговоры в коридоре. После одного из таких визитов Юля услышала кусок фразы:
— …всё равно половина дома её, имеет право. Пусть хоть на время.
Юля вскочила с места.
— Что значит «на время»? Кто, куда?
Аня, не моргнув, сказала:
— Я подумала, может, переехать в дом. Я устала зависеть от всех. Там тишина, своя кухня, я смогу снимать контент, наконец.
Юля не верила своим ушам.
— Так езжай. Что мешает?
— Мешает то, что я одна не потяну даже коммуналку. А если бы вы вдвоём переехали… было бы проще. В смысле — вы с Андреем.
Юля рассмеялась. Горько.
— То есть ты хочешь, чтобы мы с мужем переехали в дом, чтобы ты там жила на своей половине, а мы — на своей? И при этом мы платили?
Аня улыбнулась:
— Ну, это же справедливо. Там же наша общая собственность.
Юля посмотрела на Андрея. Он, как всегда, молчал. Ловил взгляд жены, потом — взгляд сестры. Смотрел в пол. Тянул чай.
На следующий день Аня заявила:
— Я решила. Всё. Переезжаю. На этой неделе.
Юля почти обрадовалась. Но рано.
— А пока — поживу у вас. Ну, недельку. Пока там уберусь, завезу вещи. Ты ж не против?
Юля села на кровать. Голова гудела.
Потом, уже ночью, она слышала, как Аня с кем-то говорила по телефону на кухне. Сквозь дверь долетали слова:
— …он как тряпка. Всё, что скажу, делает. Юлька эта — с придурью. Думает, он её выберет. Ага, щас…
Юля не спала до рассвета.
На следующее утро Юля не стала устраивать сцен. Не было смысла. Она чувствовала, как в ней что-то надломилось — не внезапно, а тихо, почти буднично. Как трещина в стекле, которая росла месяцами, а теперь прошла сквозь всё. Она больше не верила, что может договориться. Ни с Аней. Ни с Андреем.
В этот же день она собрала вещи. Без истерик, без «да как ты мог», без выстрелов. Просто уложила чемодан, взяла ноутбук и документы. Оставила записку:
Я не хочу делить свою жизнь с твоей сестрой. Мне нужно пространство, где я буду хотя бы кем-то, а не третьим лишним. Подумай, чего хочешь ты.
И уехала к подруге. На две недели.
Андрей звонил в первый день — не с упрёками, а с растерянностью:
— Почему ты так резко?
Юля молчала.
— Ты же знаешь, как сложно с ней. Я просто не хочу конфликта.
— Ты его и получил, — ответила она и повесила трубку.
Следующие дни были туманными. Подруга вытащила её в кафе, потом в кино. Потом Юля уехала в санаторий на три дня — просто чтобы выспаться. Без мяукающей кошки, без сестры мужа, без гнетущей тишины. И впервые за долгое время почувствовала — она живая.
Через неделю Андрей приехал к ней. Без предупреждения. С мешками под глазами, небритый, растерянный. Сел на лавку у санатория, как в школьные годы.
— Я не могу без тебя, — сказал он.
Юля ничего не ответила.
— Я выгнал Аню.
Вот тут она подняла глаза.
— Она ушла к подруге. Я ей сказал, что мы с тобой — семья. А не они с ней. И что мне надо быть с женой, а не играть в детство. Я ошибался. Я боялся. Боялся, что ты уйдёшь. Но теперь понял — если она не уйдёт, ты уйдёшь точно.
Юля смотрела на него долго. И, может быть, даже поверила. А может — устала сомневаться.
— Ты готов доказать это делом? — спросила она. — А не словами?
Он кивнул. Уверенно. Почти по-настоящему.
Они вернулись домой. Вместе. В квартире пахло кошкой, духами Ани и её новомодным шампунем. Но она исчезла. Оставила записку: Сделала выводы. Не жди.
Прошло два месяца. Всё вроде бы стало нормально. Почти. Андрей изменился. Старался. Готовил завтраки, звонил среди дня, предлагал продать бабушкин дом.
— Начнём с нуля, без наследств, без притязаний, — сказал он однажды.
Юля даже расплакалась тогда. Не от радости. От облегчения.
Дом выставили на продажу. Покупатели находились, потом срывались. Потом снова находились. Но всё как будто шло к лучшему.
Пока однажды Юля не вернулась домой раньше обычного.
На кухне был голос. Сначала тихий. Потом чуть громче.
Она замерла у порога.
— Ну ты же понимаешь, я не могу быть на улице, — говорила Аня. — Это и мой дом. Половина моя. И по закону я имею право там жить. Я просто немного побуду, пока всё уляжется.
Голос Андрея — мягкий, нерешительный:
— Я не знаю, как сказать Юле… Ты ведь понимаешь, она не примет этого.
— А я не спрашиваю. Я тоже хозяйка. Имею право на свою долю. Это моя семья. Я вернулась.
Юля не верила своим ушам. Она стояла у двери, ключи в руке, как нож. Мир снова покачнулся. Боль вернулась. Обидно было даже не из-за слов, а из-за интонации. Из-за уверенности. Из-за того, как привычно это звучало.
Она не стала входить. Просто вышла на лестницу и села на ступеньку.
Сильная женщина. Зрелая. Терпеливая. Снова.
Спустя минуту услышала, как открывается дверь. Андрей вышел. Остолбенел, увидев её.
— Юль…
Она посмотрела на него.
— Серьёзно? Твоя сестра будет жить тут из-за своей доли? — спросила она спокойно, даже мягко.
Он опустил глаза.
И вот в этот момент она поняла — конец это или начало, но всё уже не будет как прежде.
Я тебе сама устрою развод, милый