Наташа всегда думала, что жить вместе со свекровью — это не про них. У них с Димой была своя жизнь: ипотека, работа, редкие поездки на юг, маленькая однушка на шестом этаже панельного дома и ощущение, что всё, что у них есть, они заработали сами.
Квартира была куплена задолго до свадьбы. Наташа тогда ещё жила одна, брала смены в бухгалтерии по выходным, чтобы закрыть первый кредит. Когда встретила Диму, они почти сразу стали жить вместе — и ей казалось естественным, что он переедет к ней. Даже кольцо он подарил там же, на маленькой кухне с видом на соседний балкон, где вечно сушилось чьё-то бельё.
— Зачем нам что-то арендовать? — тогда сказал Дима. — У тебя тут уютно. И ближе к моей работе.
Тёплый, домашний период продлился всего пару лет. Всё изменилось в тот день, когда свекровь, Валентина Петровна, позвонила срывающимся голосом:
— Димочка, у меня ремонт сверху, трубы прорвало, жить негде… Можно я на недельку к вам?
Наташа тогда даже не возразила. «Неделя — не катастрофа», — подумала она. Она купила новые полотенца, приготовила любимый винегрет свекрови и даже освободила полку в шкафу.
Сначала Валентина Петровна была благодарной и мягкой. Постоянно говорила, что «не хочет мешать», старалась тихо передвигаться по квартире и даже купила торт «к вечернему чаю». Но уже через пару дней Наташа заметила: свекровь всё чаще критикует её мелочи.
— Ты варишь суп без зажарки? Это же как вода, а не еда. Димочка любит наваристое, — сказала она однажды, снимая кастрюлю с плиты и пересаливая блюдо.
Дима промолчал. Только пожал плечами и сел за ноутбук.
Через неделю «временное проживание» переросло в «пока ремонт не закончат». А ремонт, судя по звонкам свекрови соседям, тянулся и тянулся.
Наташа старалась не замечать раздражение. Она задерживалась на работе, иногда специально, лишь бы прийти позже. Но дома всё равно ждал хаос: вечно распахнутые дверцы шкафов, переставленные на кухне банки, чужие вещи на спинке дивана и голос, который комментировал каждое её движение.
— А зачем ты опять купила этот йогурт? Химия одна… — с лёгким укором говорила Валентина Петровна, доставая продукты из пакета. — Ты бы лучше борща сварила.
В какой-то момент Наташа поймала себя на том, что начинает подбирать одежду дома так, чтобы не раздражать свекровь: длинные майки, без ярких принтов. Даже музыку в наушниках делала тише.
А Дима… Дима словно растворился. На работе задерживался всё чаще, объясняя: «Проект горит». По вечерам он приходил уставший, садился за компьютер, а на слова жены отвечал рассеянно, не глядя.
— Дим, поговорить надо, — сказала Наташа как-то вечером.
— Не сейчас, Наташ. Устал. Давай завтра.
Но завтра никогда не наступало.
Валентина Петровна же обживалась всё плотнее. Она умела занять пространство так, что у других не оставалось ни воздуха, ни места. В ванной появилась её косметичка, на полках в шкафу — аккуратно сложенные стопки её вещей. Даже чай она заваривала теперь «как правильно»: в большой заварочный чайник, который достала из закромов.
Однажды Наташа вернулась с работы и застала свекровь на кухне с соседкой из квартиры напротив — той самой, что вечно сидела на лавочке у подъезда.
— Ну и квартирка у них, конечно… — говорила соседка. — Но твой сын молодец, устроился, обеспечил жену.
— Да уж, — вздохнула Валентина Петровна. — А то жила тут одна, как мышь. Хорошо, что теперь у них семья.
Наташа тихо прикрыла дверь и сделала вид, что не слышала. Но слова застряли где-то внутри, оставив неприятный осадок.
Через месяц она перестала узнавать собственную жизнь. Каждое утро начиналось с комментариев: про её прическу, про то, что «надо бы рожать, пока не поздно», про траты на «ненужные вещи». А по вечерам, когда Дима возвращался с работы, Валентина Петровна умела так ловко вставлять свои реплики, что Наташа казалась капризной и раздражительной.
— Я не понимаю, Наташ, зачем ты так реагируешь, — говорил Дима, когда они оставались вдвоём. — Мама просто помогает.
И Наташа молчала. Потому что знала: любое слово будет воспринято как нападение.
Но однажды утром она заметила странность: её документы — папка с договорами и бумагами по квартире — лежали не на верхней полке шкафа, а на столе.
— Дима, ты что-то брал?
— Нет, а что?
— Папка лежала на виду. Я её всегда убираю.
— Может, ты сама забыла, — пожал плечами он.
А вечером Наташа услышала, как свекровь тихо шепчется с кем-то по телефону в кухне. Она не различила слов, но в голосе были те самые интонации — задумчивые, осторожные, как у человека, который строит план.
И тогда у Наташи впервые появилось чувство тревоги.
С того дня тревога только росла. Наташа пыталась убедить себя, что это глупости, что она накручивает себя. Но странности множились.
Документы снова «переезжали» по квартире. Сначала папка оказалась в ящике комода, потом — на полке с полотенцами. Один раз она даже нашла её на кухонном столе, рядом с чашкой Валентины Петровны.
— Может, она просто протирала пыль? — сказала себе Наташа. Но даже в мыслях это звучало неправдоподобно.
Дима всё чаще приходил домой поздно. Иногда с запахом дешёвого кофе и усталостью, как будто не спал несколько суток.
— Что-то на работе завал, — говорил он, даже не поднимая глаз.
— Ты хотя бы поужинай, — пробовала заботиться Наташа.
— Потом.
Свекровь же вела себя так, будто квартира уже её территория. Она переклеила магнитики на холодильнике, переставила мебель в спальне «чтобы удобнее», купила новые шторы без спроса.
— Ты не против? — улыбнулась она в ответ на удивлённый взгляд Наташи. — Тут свет лучше падает.
И улыбка у неё была такая спокойная, будто именно Наташа должна благодарить её за эти перемены.
Особенно Наташу бесило, что даже соседка с лавочки теперь заходила как к себе домой. Приносила пирожки, садилась на кухне и начинала обсуждать жизнь всего подъезда. А Валентина Петровна щебетала с ней, словно старые подруги.
— Наташ, а чего это у тебя обувь вся в прихожей разбросана? — как-то раз язвительно спросила соседка, кивая на аккуратно выставленные туфли. — У Димки терпение ангельское.
Наташа молча развернулась и ушла в спальню.
Однажды вечером, вернувшись с работы, она застала Диму и мать на кухне. Голоса были приглушённые, но слова долетали до комнаты.
— Ты понимаешь, Димочка, — говорила Валентина Петровна, — так нельзя. Женщина должна уважать мужа. А Наташа… она всё сама, всё сама. Даже квартира эта…
— Мам, давай без этого, — устало отвечал Дима. — Не начинай.
— Я не начинаю, я говорю как есть. Если бы не я, ты бы и не устроился так хорошо. И сейчас тоже… надо думать о будущем.
Наташа замерла в коридоре, боясь, что её шаги выдадут. И впервые чётко ощутила: её вытесняют из её собственной жизни.
Она не выдержала и позвонила подруге Ирине. Та выслушала, молча, а потом сухо сказала:
— Наташ, это захват территории. Она тебя просто выдавливает. Ты готова к тому, что следующим шагом будет разговор про «общее жильё»?
Эти слова ударили в самое сердце.
— Но квартира-то моя, Ира. До брака купленная.
— А ты уверена, что он так же думает? — горько усмехнулась подруга. — Держи ухо востро.
После этого разговора Наташа начала внимательнее прислушиваться. И однажды, когда Дима задержался на работе, она услышала, как Валентина Петровна разговаривает по телефону. Голос был тихий, но интонации резали слух.
— Да, я ему сказала… Конечно, он согласен… Она? Она сама не понимает, что к чему. Тут вопрос времени.
Наташа не стала слушать дальше. У неё дрожали руки.
Следующие дни она жила, как на иголках. Дима становился всё холоднее, отстранялся. Валентина Петровна, наоборот, стала мягче, заботливее, но эта забота была липкой, как паутина.
А потом случилось то, что перевернуло всё.
Вечером, зайдя в спальню, Наташа увидела, что ящик тумбочки выдвинут, а на кровати лежат её документы. Свидетельство о собственности на квартиру, распечатка ипотечного договора — всё аккуратно разложено, как для просмотра.
— Это что такое? — голос её дрожал от злости.
Валентина Петровна, не смутившись, посмотрела прямо в глаза:
— Наташенька, не кипятись. Я просто решила навести порядок. А то у тебя всё в хаосе.
— В моих бумагах?! — Наташа почти закричала.
— Не в твоих, а в наших, — мягко поправила свекровь. — Вы семья. Всё должно быть общее.
Дима, услышав шум, вышел из кухни.
— Что случилось? — спросил он устало.
— Случилось то, что твоя мать копается в моих документах! — выпалила Наташа.
— Наташ, ну что ты… — Дима поднял руки, как будто защищаясь. — Мама просто хотела помочь.
— Помочь? — Наташа рассмеялась, но смех вышел истеричным. — Ты серьёзно это сейчас сказал?
После того вечера в квартире повисла тишина. Никто не разговаривал друг с другом. Дима стал приходить всё позже, а Валентина Петровна делала вид, что ничего не произошло.
Но ночью Наташа снова услышала голоса. Дима и мать сидели на кухне, говорили тихо, будто сговорщики. Она уловила обрывки: «оформление», «юрист», «правильное решение».
Сердце забилось так, что она едва не выдала себя. Она тихо вернулась в спальню и поняла: время
На следующее утро Наташа проснулась раньше всех. На кухне пахло свежесваренным кофе и корицей — Валентина Петровна любила устраивать «уютные завтраки». Наташа села за стол, глядя на кружку с рисунком подсолнухов, подаренную ей подругой на новоселье, и вдруг ясно поняла: её выталкивают из её собственной квартиры.
Она молчала весь день, наблюдая. Дима вернулся поздно, усталый, раздражённый, почти не глядя на неё. Валентина Петровна встретила его улыбкой хозяйки, разложила ужин по тарелкам, налила чай. И всё это выглядело так, будто Наташа здесь — гостья.
Вечером она достала папку с документами и положила её в сумку. В голове мелькала мысль: «Отвезти к нотариусу, застраховаться, поставить замок на отдельный шкаф». Но руки дрожали так, что она едва застегнула молнию.
В этот момент в прихожей щёлкнул замок. Вернулся Дима. Его голос с кухни был уставшим, ровным, как будто отрепетированным:
— Мам, ну хватит уже. Давай без этого.
— Я просто хочу, чтобы ты подумал, Димочка. Всё равно квартира — семейная. Ты ведь понимаешь, что жениться на женщине с квартирой — это не значит, что эта квартира только её. Семья — это общее.
Наташа замерла в комнате, держа сумку в руках. Сердце колотилось, в ушах звенело.
— Мам, — тихо сказал Дима, — не сейчас.
— А когда? — Валентина Петровна повысила голос. — Ты думаешь, я не понимаю? Пока всё на ней, она будет крутить тобой, как захочет. Женщина должна знать своё место.
И тут Наташа поняла: всё, точка невозврата пройдена.
Она вышла в коридор, стараясь держать голос ровным:
— Я слышала, как ты со своей матерью обсуждаешь, как отжать мою добрачную квартиру? — её голос звучал чужим, глухим.
Тишина, тяжёлая и вязкая, повисла в воздухе. Валентина Петровна моргнула, губы её дрогнули, но она быстро оправилась:
— Наташенька, ты всё не так поняла. Мы просто хотели…
— Что? — перебила Наташа. — Хотели что? Чтобы я вышла за порог и оставила вам ключи?
Дима сделал шаг к ней, поднял руки, как будто хотел успокоить:
— Наташ, давай без истерик. Мы же просто обсуждали варианты…
— Варианты? — её смех сорвался на крик. — Какие ещё варианты, Дима? Это МОЯ квартира. Моя, слышишь? До брака купленная, на мои деньги. И если вы думаете…
Она не договорила. Внутри что-то оборвалось, как тонкая нить. Наташа посмотрела на Диму — усталый, растерянный, он выглядел так, будто не понимал, в чём проблема. И на Валентину Петровну, чьи глаза блестели странным торжеством.
— Знаешь что, — тихо сказала она, опуская сумку на пол. — Живите, как хотите. Только без меня.
Она вышла, не захлопнув дверь. Вечерний воздух ударил в лицо холодом, но внутри было пусто. Ни злости, ни слёз — только тишина.
Через неделю она сняла маленькую студию на окраине. С минималистичной мебелью и запахом свежего ремонта. Поставила на полку кружку с подсолнухами и смотрела на неё долго, будто пытаясь убедиться, что всё это — реальность.
Дима звонил дважды. Сообщения были короткими: «Наташ, давай поговорим». «Ты неправильно всё поняла». Потом тишина.
От Валентины Петровны — ни слова. Но однажды соседка с лавочки написала в мессенджере: «Слышала, они уже ищут юриста. Будь осторожна, Наташа».
Она закрыла чат и положила телефон экраном вниз.
Вечерами, сидя у окна с чашкой чая, она пыталась понять, где именно всё сломалось. Может, в тот момент, когда промолчала, когда впервые переступила через себя. Может, когда решила, что «неделя — это не катастрофа».
Теперь оставалось только одно: защитить себя. И свою квартиру.
И где-то глубоко внутри Наташа знала — эта история ещё не закончена.
Завистливая сношенница