Когда Игорь закручивал в кухонный шкафчик магнитный держатель для ножей, он впервые поймал себя на странной мысли: в этой квартире предметы не просто лежат — они занимают позиции. Как в шахматах. Чайник — на краю, как ладья; мультиварка — глухой ферзём; а вот белая фарфоровая сахарница, купленная Еленой «для уюта», — нежный слон, которого постоянно норовят переставить. И кто же делает эти ходы? Отчасти жена с ее привычкой «рационально использовать пространство», но в последние месяцы — в основном Галина Павловна, тёща.
Изначально всё выглядело временно. Осенью у Галиной Павловны «случилось колено» — не операция, а обследования в клинике рядом с их домом. «Дочка, переночую у вас пару ночей, не хочется туда-сюда мотаться», — сказала она, мягко постукивая по трости, которую Игорь видел лишь один раз — в день первого визита. Ночевки растянулись на недели, трость исчезла, а в прихожей прописались ее кроссовки, аккуратно выставленные носами к двери, будто собирались в поход, но передумали.
Первые замечания казались безобидными. «Игорёк, соль у вас — камнем, пересыпьте в баночку с рисом», «Ох, а мусор выносить лучше утром, пока баки не переполнены». Он кивал и думал, что у каждого человека своя система. Его система была в ноутбуке: таблица с вкладками «Ипотека», «Коммуналка», «Паша — сад», «Еда», «Непредвиденное». Таблица успокаивала — цифры выстраивались в будничный ритм, где у всего был смысл: работа, платежи, пятничная пицца. Елена в таблицу заглядывала редко, говорила: «Ты у меня экономист». На самом деле он был инженером-системщиком, но кто сказал, что инженер не может любить ровные строчки?
Галина Павловна систему не любила. Она предпочитала «как надо». «Сковороды в нижний ящик, так спина меньше устает», «Окна мыть при облачности, иначе разводы», «Паше кашу доводить до кипения два раза». Игорь один раз заметил, что у сына после «двух раз» живот крутило, но услышал в ответ: «У тебя в детстве гастрит был — вот и ищешь его везде». Елена побледнела: «Мама…» — и тут же улыбнулась мужу: «Ты же знаешь, она из лучших побуждений».
Он знал. И всё равно вешал на холодильник свой список: «Сахар — 1 кг, курица — 1,5 кг, брокколи — 400 г». Списка хватало на неделю, пока Галина Павловна не объявляла в дверном проеме: «Я на рынке купила настоящую брынзу, такая не выдержит — надо съесть». Список гнулся под брынзой и «домашними» колбасками, которые потом лежали в холодильнике и пахли чужой кухней. Игорь молча удалял из таблицы «Еда» пару сотен рублей из «непредвиденного».
Квартиру они купили два года назад. Игорь внес почти весь первоначальный взнос — премии за проекты, накопления, проданный мотоцикл. Галина Павловна добавила меньше, но напомнила, что «материнский капитал — тоже деньги». Юрист на сделке спрашивал: «В собственниках кто?» Елена взглянула на мать — та едва заметно кивнула. «Я одна», — сказала Елена. Игорь тогда пожал плечами. Ему казалось, что они семья, и дипломатия в бумагах — пустое дело. Он торопился к счастью, а не к формулировкам.
В день, когда в подъезде отключили лифт на профилактику, Галина Павловна впервые пожаловалась на боль по-настоящему, прямо у лестничной клетки присела, прислонилась к перилам. «У меня хрящ стирается, слышишь щёлкает?» Игорь ничего не слышал, кроме собственного вздоха. Он подхватил её под локоть, донес до квартиры, а вечером обнаружил, что на комоде появился тонкий пакет с её документами — полис, заключения, диагностические листы. Пакет лежал как визитная карточка: «Я здесь».
Соседка с третьего, Тамара Ивановна, стала заглядывать чаще — «чайку попить». Она из тех, кто становится нервной при виде незакрытой форточки. «Вы молодцы, что мать не бросаете, у нас молодежь совсем бездушная, — говорила она, — У нас в чате ТСЖ, кстати, опять шашлычников обсуждали. Летом нельзя на газоне! А Галина Павловна как раз предложила коллективную беседу». Игорь угукал и наливал кипяток. Он не любил ТСЖ-чаты. В них всегда было чуть больше контроля, чем комфорта.
Со временем замечания перешли в коррекцию быта. На кухне появился водяной фильтр-кувшин на пол-стола, шкафчик с специями был «перепакован» в баночки с наклейками «куркума», «паприка», «базилик», хотя до паприки Елена не дотрагивалась, а базилик у них был один — в горшке на подоконнике. В ванной исчезла Игорева триммер-насадка — «опасная штука, Паша в руки возьмет», — а на балконе поселились четыре колеса от «маминой машины братца Сережи», потому что «в гараже сыро». Колеса утяжелили воздух, и Игорю стало казаться, что у семьи прорезались лишние придатки.
С бюджетом Галина Павловна познакомилась случайно и очень основательно. Когда Елена попросила мужа купить новый увлажнитель — старый гудел, как самолет, — он открыл таблицу на ноутбуке прямо за столом. «Ох ты, как всё расписано, — сказала тёща и, не спрашивая, прокрутила колесо мыши. — Тут, Игорёк, есть на чем поработать. Зачем вы отдаете на интернет столько? Наш соседский провайдер дешевле». Он закрыл крышку спокойнее, чем чувствовал. «Работа требует стабильности», — сказал он. «Работа у всех требует, — отмахнулась она. — А семья требует экономности».
Вечером Елена принесла «семейную карту» — дополнительную к маминой кредитке. «Пусть будет, на всякий случай. Мама сказала — так проще отслеживать, и там кэшбэк». Игорь дернул подбородком, потом улыбнулся: «Мы же решили своей картой на продукты. Финансовый учет, помнишь?» Елена устало кивнула: «Я сегодня до десяти в офисе была, давай пока так, потом разберемся».
Потом — не наступало. Тёща всё чаще ночевала у них, утром шуршала по кухне, ставила чайник на «правильный режим», звонила из прихожей в поликлинику: «Да, да, Галина Павловна, суставы мои». Звонила дочери через час: «Ты позавтракала? Я омлет делала — заезжай на обед». Игорь слушал, как из простых фраз складывается решетчатая конструкция, как во двор ставят новую турникетную дверцу: вроде бы пропускает, но ведет строго по маршруту.
Паша стал просыпаться раньше — теперь бабушка звала его на «зарядку». «Раз, два, три, не щадим себя! А папу не будим, он работяга». Игорь слышал в голосе и заботу, и тонкую иглу: «не мешайся». Он вставал всё равно и шел варить кофе, как сигнал: «Я здесь».
Однажды он вернулся с работы — визит к заказчику — и застал в комнате «вечер правильных матерей». Три женщины в возрасте Галины Павловны, Тамара Ивановна и незнакомая Маша с четвертого обсуждали «питание без сахара» и «физическое развитие дошкольников». Галина Павловна хлопотала вокруг, как координатор, показывала распечатки статей, и в паузах бросала: «Игорёк у нас всё в таблицу пишет, на него можно равняться». Он почувствовал странное тепло густого супа, который подают без твоей просьбы: вроде приятно, но ты уже сытый и хотел чаю.
Вечером тёща отозвала его на кухню. «Я подумала, можно будет тебе ежемесячно переводить мне по десять тысяч за те деньги, что я вложила тогда. Не в долг же я давала? Мы же семья, а в семье компенсации — норма. Я буду оплачивать Пашины занятия английским, а ты — компенсировать. Этим всё и закроем». Игорь пощупал в кармане ключи, как камешки. «Галя… — он редко называл её по имени, — мы ипотеку тащим, сад, коммуналка. Давай без компенсаций. Ты помогла, спасибо. Но это не инвестиции». Она вздохнула и приложила ладонь к колену: «У меня колено. И нервы. Ты не понимаешь, каково это — одной всю жизнь, а теперь еще в этой квартире… кстати, фильтр дорогой — надо картой моей платить, там проценты капают».
Он промолчал. В ту ночь таблица не успокаивала. Цифры расплывались, и вместо ровных линий он видел план квартиры — горизонты и оси, по которым кто-то медленно переставляет фигуры. Раньше казалось, что он играет белыми. Теперь он сомневался, кто ходит первым.
Ключи Галины Павловны обнаружились у Игоря в кармане пальто не сразу. Точнее, обнаружился факт их наличия: однажды он вернулся домой и понял, что не закрывал за собой входную дверь, а дверь закрыта. Дома никого — Елена писала, что «задержится на совещании», Паша с бабушкой на «логопедике». На кухне из чайника тонко слышалось «до кипения не доводить», возле мойки лежала свежая губка, а в шкафу над вытяжкой — аккуратно переставленные банки. Игорь сдвинул одну и увидел маленький брелок с латунной пчелой — копия их домофонного чипа и ключ от «нижнего замка». Внизу брелка — бирка с сердечком. «Ключи на всякий случай», — проговорил он в пустоту и почувствовал, как у него чуть дернулся глаз.
В тот же вечер тёща принесла Паше карту со «звёздами за послушание» и набор наклеек, а себе — новую тему: «интернет». «Я поговорила с нашим провайдером через Тамару Ивановну, — сказала она, нарезая салат так старательно, что ломтики огурца напоминали по линейке размеченные кружочки. — Они давно хотели провести тариф для всего подъезда. Получается дешевле. Я уже оставила заявку, чтобы завтра подключили». Игорь даже не сразу нашёл голос. «Завтра у меня два звонка с заказчиком. У нас стабильный канал, мы платим за него не просто так». Галина Павловна поджала губы: «Это твоя работа. Я же о семье думаю. Сэкономить можно две тысячи в месяц». Елена обхватила кружку и прошептала: «Мам, может обсудим?». «Я уже обсудила, — отрезала та. — Ты всё время занята, а Паша растёт. Надо думать наперёд».
Наутро, когда монтажники пришли «на часок перекинуть кабель», у Игоря как раз шла репетиция демонстрации через VPN. Он слушал, как мужской голос в прихожей поясняет: «Ну тут старая витая пара — мы её отсоединим». И через минуту вместо экранов на ноутбуке возник серый квадрат «нет подключения». Он переключился на мобильный модем, но демонстрация шла рывками, коллега Кирилл пересказывал за него, клиент требовал «потом выслать запись в хорошем качестве». Вечером Игорь вернулся к таблице и увидел, что премия по проекту превратилась в «вопрос на следующий квартал». Он поставил в ячейке примечание: «Интернет — провайдер Х». Потом стёр. Примечания не лечат.
Паша принес из садика бумажный диплом «за настойчивость в конструкторе». Галина Павловна повесила его на стену прихожей, там, где раньше висела маленькая карта мира с булавками «где мы были». Булавки лежали теперь в баночке от витаминов. «Мир — это, конечно, хорошо, — сказала она, — но сначала надо закрепиться дома». Игорь промолчал, хотя именно карта мира спасала Пашу от истерики по вечерам: мальчик выбирал «синий океан» и укладывал туда самолётики.
Список расходов поплыл. В графе «Еда» появились регулярные траты из «семейной карты» тёщи: «ортопедический салон — 6 500», «семинар родительских компетенций — 9 200», «eco-ферма — 3 100», «био-акции — 2 800». Игорь аккуратно переносил их в отдельную вкладку «Мамино», но цифры всё равно тонули в общей сумме, как бельё в прохладной воде: отдельно стирать — значит признать, что это другой комплект. Елена говорила: «Давай потом. Я не успеваю. Мама переживает за колено, у нее реально болит». Галина Павловна вставляла: «Колено — это одно. А вот Паша — важнее. Ты видел, у него звук «р» скрипит? Это из-за питания. Мясо надо тушить, а не жарить».
Однажды Игорь пришел и обнаружил, что его рабочий стол переехал в спальню. «Мы Паше здесь сделали «угол для лепки», — объяснила тёща, проведя руками над маленьким пластмассовым столиком с лампой-копией совы, — И стол твой оказался прямо на сквозняке из окна. Ты же потом жалуешься на спину». Он хотел возразить, что жалуется не на спину, а на чужие решения, но слова застряли в горле. В спальне стол смотрелся сиротливо, упершись ножками в ковёр с геометрией. Монитор стоял криво. В тумбочке лежала сложенная пополам его тетрадь с набросками — рядом с пузырьком валерианы.
В конце месяца Игорь поймал себя на том, что идёт домой по другой стороне улицы — чтобы чуть позже подойти к подъезду. Как будто эта задержка даст ему шанс собраться. В телефоне вибрировал чат «ТСЖ-Секция А»: «Галина П. предлагает субботник у мусорок», «Кто за ночной тариф по электричеству?», «У подъезда опять оставили детский самокат». Тамара Ивановна отметила его ник: «Игорь, а вы могли бы подгрузить свою таблицу расходов как пример?». Он сделал вид, что не заметил.
Случай с портфелем случился внезапно и как-то по-детски обидно. Его кожаный рюкзак, который он покупал на первые неплохие деньги, пахнущий льняной пропиткой и вниманием к деталям, однажды оказался без формы. «Я его простирала — там же пыль, — сказала тёща, — Он теперь чистый. Без твоих этих… ухищрений». Вода из-под крана, видимо, сделала своё: кожа скукожилась, оторвался маленький внутренний карман — тот самый, где он держал флешку с бэкапом. «Зачем?» — спросил Игорь почти шёпотом. «Грязь — это микробы», — ответила она, как будто объясняла Паше таблицу умножения. Елена позднее обняла его в коридоре: «Я куплю тебе новый. Только не делай из этого трагедию, пожалуйста».
Кирилл позвал его на кофе у офиса. «Ты весь как провод без оплётки», — хмыкнул он. Игорь, не улыбаясь, рассказал про интернет, про ключи, про рюкзак, про «семейную карту». «Ты же не мальчик, — сказал Кирилл, — Возьми и поговори. Запиши правила. Повесь их на дверь. И юристом к знакомому зайди — хотя бы понять, что ты можешь, а что нет. Ты живёшь как съёмщик в своей жизни». Слова задели. Вечером Игорь действительно распечатал лист «Наши договоренности»: 1) Финансы обсуждаем вдвоём. 2) Ключи — только у домочадцев. 3) Личные вещи — не трогаем без спроса. 4) Интернет и рабочее место — не меняем без согласования. Он повесил лист на холодильник магнитом с морской звездой.
Наутро лист исчез. На его месте висела «Памятка заботливой семьи» с пунктами: «Слышать старших», «Беречь здоровье» и «Думать о ребёнке». Внизу — сердечко и подпись: «ГП». Игорь не сорвал её. Он сел за стол, налил себе кофе и почувствовал, как внутри шевелится не злость даже — сухая усталость, похожая на песок в ботинке.
Через неделю Галина Павловна устроила «семейный совет». Пришёл её брат Серёжа — тот самый с колёсами на балконе, широкоплечий, пахнущий гаражом и яблочной жвачкой. Пришла её племянница Оксана — менеджер по продажам, разговорчивая, в очках без диоптрий. Заглянула и Тамара Ивановна «на пять минут, я только чай». Елена сидела напротив Игоря, крутила в пальцах резинку для волос. «Речь такая, — начала тёща, — Мы тут живём как семья. Но семья — это распределение. Я беру на себя Пашу: логопед, занятия, питание. Серёжа помогает по автоделам и балкону — колеса не вечные, вы что. Игорь берёт на себя мужскую часть — коммуналка, ипотека, стабильный интернет — хотя бы научиться выбирать правильные тарифы. И, конечно, компенсация мне за вложения — десять тысяч в месяц. Это, кстати, меньше, чем аренда комнаты». Оксана кивала: «Ну да, это рыночная логика». Тамара Ивановна добавила: «Всё правильно. У нас сосед на восьмом тоже так. Молодёжь должна…» Игорь поднял руку, как на совещании: «Стоп. Во-первых, квартира оформлена на Лену. Я не буду платить «компенсации». Я готов помогать, покупаю всё, что нужно, но…». Галина Павловна приложила ладонь к груди: «У меня давление. И ты ещё…». Елена тихо: «Мам…».
Совет не решил ничего. Они разошлись, как расходятся клубы пара над кастрюлей — никуда, но стало душнее. Ночью Игорь не спал. В голове крутились обрывки: «компенсация», «балкон», «интернет», «ключи». Он думал о Паше — как тот смеётся, когда пускает мыльные пузыри; как в садике уже кто-то рассказывал, что «у Серёжи колёса крутые», а Паша спросил: «А наши?» — и посмотрел на балкон, где чернели резиной чужие вещи.
Утром Игорь собрал рюкзак — тот, ставший мягким и обиженным — и поехал к своей маме. Не со скандалом, не хлопая дверями. Сказал: «Я просто переночую», — и почувствовал странное облегчение, как будто из носимых часов сняли ремешок, который больше не давит. Мама испекла блины и аккуратно молчала, как умеют молчать только матери — не задавая лишних вопросов. Он рассказал чуть позже, после второго блина и чайной ложки варенья. «Ты хороший, — сказала мама, — но никто не увидит этого, если ты будешь постоянно уступать. Твоя семья — это ты, Лена и Паша. Остальные — родственники. Это разные вещи». Он кивнул. Простые слова опустились куда-то в ту же клетку, где раньше жили булавки карты мира.
Вернувшись, он застал в прихожей коробки. «Это дружеский обмен вещами, — объявила тёща, — У нас в доме акция: кто что не носит — приносит сюда, а я распределяю. У вас тут простор, да и контроль нужен». Коридор превратился в узкий проход. Паша пытался проехать на маленьком велосипеде между коробок, цепляя рукавом скотч. Игорь сел на корточки: «Паш, не здесь». Тёща вздохнула: «Вечно ты запрещаешь».
В тот день он поставил в таблице жирную строку «План Б». Под ней — пункты: «Съёмная квартира на три месяца», «Разговор с юристом Кирилла», «Интернет назад», «Ключи». И отдельно — «Лена». Он понимал, что без неё любое движение — только фигурки по доске подвигать. Нужен был разговор с ней. Настоящий. Без «потом».
Вечером они сели на кухне. Паша строил гараж для машин из коробок. «Лена, — сказал Игорь, — Ты меня слышишь?». Она кивнула, но глаза ее были пустоватыми: «У нас квартальный отчёт. Я…». Он положил руку на стол, ближе к ней: «Я не про отчёт. Я про нас. Нам нужны границы. Ты должна решить, в какой семье ты живёшь: в нашей или в маминой. Я не могу жить в ТСЖ-чате». Она потерла лоб: «А если я не готова выбирать?» — «Тогда за нас выберут». Тишина расслоилась на слои — как приплюснутые в стопку блины, где каждый сам по себе. За дверью шуршала Галина Павловна, распихивая по коробкам «обменные» кофты. В чате «ТСЖ-Секция А» вспыхнуло: «Завтра приходят ребята менять щиток. Не забудьте дать доступ». Игорь перечеркнул внутри себя эту реплику.
Через два дня, когда он вернул старого провайдера и договорился, что переключение сделают вечером, тёща позвонила ему на работу: «Игорёк, тут пришли мастера от управляющей — сказали, что провод не по нормам, я их пустила, они всё передвинули, теперь у нас кабель по стене, зато безопасно». Он почувствовал, как к горлу подступает смех — не от смешного, от отчаяния. «Ты пустила?» — «Конечно. Я же за дом отвечаю». Вечером по стене в коридоре действительно тянулся серая змейка, прихваченная белыми клипсами. «Квартира — это не подъезд», — сказал он тихо. «Квартира — это место, где ребёнок не должен спотыкаться о твои провода», — отрезала она и ушла, прихрамывая ровно настолько, чтобы Елена бросилась: «Мам!».
Ситуация, казалось, достигла точки кипения и чуть не убежала. Игорь понял это в ту ночь, когда Паша проснулся и сказал: «Пап, а бабушка сказала, что ты упрямый. Это что?». Он сел на кровать, потрогал теплую макушку сына и не нашёл слов. Упрямый — это тот, кто не соглашается на чужой план. Или тот, кто наконец-то заметил, что доска — его, а фигуры — живые.
Он включил лампу и открыл ноутбук. В «Плане Б» появились даты. Они смотрели на него как отверстия под саморезы в ровной стене: или соберёшь полку, или так и останется пустота.
Даты в «Плане Б» выглядели трезво и неприятно, как расписание процедур на стене поликлиники. В понедельник — консультация у юриста Кирилла. В среду — просмотр двух съёмных квартир, «на три месяца, чтобы выдохнуть». В пятницу — разговор с Еленой без третьих лиц. Он поставил напоминания и впервые за долгое время лёг спать с ощущением, что у него есть хоть какой-то руль.
Юрист оказался суховатым мужчиной в клетчатой рубашке, пахнущим кофе и папками-скоросшивателями. «Формально собственник — ваша супруга, — сказал он, пролистывая договор купли-продажи. — Брачного договора нет. В случае развода — нюансы, но пока вы в браке и у вас общий ребёнок, вас никто «просто так» не выселит. Другое дело — быт и нервы. Рекомендую зафиксировать правила проживания письменно и подпись супруги получить. А ещё — ограничить доступ третьих лиц без вашего согласия». Игорь кивнул. «А если третье лицо — её мама?» Юрист пожал плечами: «Юридически — гость. Фактически…» — он развёл руками. «И да, ключи менять можно только по согласию собственника. Вы же понимаете». Он понял. Именно это и давило: понимал слишком хорошо.
Вечером он завёз Паше новую карту мира — ту же, только с мягкими магнитными рыбками. «Пап, а это океан с акулами?» — «С добрыми акулами», — ответил Игорь, и ему захотелось самому верить в доброту акул.
Разговор с Еленой он устроил в кафе у парка, куда они ходили на первом году отношений. Тогда там был сироп в графинах и липкий столик, теперь — латте «по-скандинавски» и салаты с киноа. Вспомнилось, как они спорили из-за окна: она любила открывать настежь, он — приоткрывать. «Ты вечно всё считаешь», — смеялась она. «А ты всё открываешь», — улыбался он. Теперь её взгляд был уставшим, как у человека, который держится за поручень в переполненном автобусе. «Лен, — начал он, — я не хочу войны. Я хочу, чтобы у нас были правила. Чтобы наш дом — это мы с тобой и Паша. Чтобы решения принимались нами. Чтобы мама не оформляла провайдера и не вела «акции обмена» у нас в коридоре. Чтобы ключи…» Она вздохнула: «Ты понимаешь, что если я скажу маме «уйди», она воспримет это как предательство? Она столько делала для меня. В детстве…». Он молчал, давая ей выговориться. «Я не прошу «уйди», — сказал он, когда пауза стала длинной, — я прошу: «не управляй». Это разное». Она кивнула, глядя куда-то за его плечо, где дети катались на самокатах. «Давай попробуем. Я поговорю с ней». «Сегодня», — сказал он. «Сегодня», — ответила она, и ему показалось, что в их разговоре впервые за месяцы прозвучал реальный глагол.
В тот же вечер Елена попыталась. Игорь слышал их голоса из комнаты — ровные, потом напряжённые, потом та самая тяжёлая тишина, где слова превращаются в стены. «Я мать, — сказала наконец Галина Павловна, — я знаю, как правильно. Вы молодые — вы проедаете». Елена что-то прошептала, кухонная дверца щёлкнула. Игорь вышел: «Галина Павловна, давайте без «правильно». Давайте с «удобно всем». Ключи?» Она посмотрела на него так, будто он попросил у неё паспорт. «На ключи не навязывайся. У меня колено — ты знаешь. Если что — я должна иметь доступ. А то вдруг у вас интернет опять упадёт». Он усмехнулся: «Не упадёт. Я уже поменял обратно. И договор с новой фирмой, который вы «обсудили», я расторгнул». Она откинула прядь волос: «Деньги штрафа из чьего кармана? Из семейного? Значит, я имею право знать». «Имеете, — кивнул он. — Но право решать — у нас с Леной».
Наутро он обнаружил на столе плотный конверт: «Частная студия раннего развития «БудущееРечи». Внесён невозвратный депозит — 30 000». Подпись: «ГП». «Что это?» — спросил он у Елены. Та поджала губы: «Мама записала Пашу. Говорит, это шанс. Я… я не успела». «Мы договаривались вчера», — тихо сказал Игорь. Внутри него что-то щёлкнуло — как выключатель в щитке: не искрит, просто темнеет. «Мы поедем и вернём деньги», — добавил он. «Нельзя. Невозвратный». Он сел и закрыл лицо руками. «Тридцать тысяч за «шанс», — мелькнуло в голове, — а у нас ипотека с плавающей ставкой через полгода. И сад. И еда, чёрт возьми».
Днём он вернулся раньше — проездом между встречами. В подъезде пахло пылью и свежим металлом. У их двери стоял мужчина в синем комбезе и крутил в руках цилиндр замка. Рядом, скрестив руки на груди, стоял Сергей. «Ты что делаешь?» — спросил Игорь, чувствуя, как кровь приливает к вискам. Сергей не моргнул: «Меняем личинку. Безопасность. В подъезде были «чужие», Тамара Ивановна видела. Мама попросила». «Какая мама?» — «Ну Галина. Она же за дом отвечает». Игорь прохрипел: «Убери руки от двери».
Галина Павловна вышла из квартиры — волосы собраны, халат плотный, голос спокойный, почти ласковый: «Не повышай. Мы тут решаем вопросы. Ты был против безопасности — вот я и взяла на себя». «На себя — это про твои колени, — сорвалось у него, — а дверь — это к нам с Леной». Напротив приоткрылась дверь Тамары Ивановны. В глазке блеснул телефон. Игорь вдруг ощутил себя героем любительского репортажа «скандал в подъезде».
Елена подоспела через десять минут, запыхавшись, без пальто. «Мам, остановись, пожалуйста. Мы вчера говорили». Галина Павловна повернула к ней лицо: «Мы говорили, что ребёнка надо защищать. А мужчина должен думать о семье, а не о своих «таблицах». У нас тут…» — она обвела рукой воздух, — «люди живут, у людей есть понимание». «У меня тоже есть понимание, — сказал Игорь. — И план». Он посмотрел на Сергея: «Отойди от замка. Сейчас». Тот сделал шаг назад, но не из страха — скорее из скуки: «Делайте, как хотите. Я просто помочь».
Дверь так и не сменили. Но порог уже разделил их на «по эту сторону» и «по ту». Вечером Игорь собрал свои бумаги в одну жёлтую папку и впервые за много месяцев не оставил ноутбук на столе — положил в рюкзак. В комнате пахло манной кашей: Галина Павловна варила «двойным доведением до кипения». Паша показывал ему рыбку-марlin на новой карте и шептал: «Она добрая». Игорь поцеловал сына в макушку: «Добрая».
В ночь они с Еленой договорились: неделя — на «перезагрузку». Мама уходит к себе на три дня. Потом — возвращается «в гости», но без ключа. Расписать бюджет на бумаге, без семейной карты. «Я скажу ей утром», — пообещала Елена. Он кивнул и лёг рядом, вслушиваясь в её дыхание. «Если бы не долги, не ипотека…» — мелькнула трусливая мысль. Он прогнал её, как прогоняют ночной шорох — включением света в коридоре.
Утром Галина Павловна не ушла. Вместо этого пришла Оксана, принесла пакет с яркими буклетами студии развития и сказала: «Мы уже заняли место. Если сейчас откажемся — потеряем всё. Это же инвестиция». «Инвестиции — это там, где риск просчитан, — ответил Игорь. — А тут — чьи-то привычки». Он чувствовал, как злость поднимается равнодушной волной — не швырнуть стакан, а уйти и не оборачиваться. Но уйти — значит оставить поле. Он остался.
Вечером пришли «свидетели». Тамара Ивановна «случайно заглянула за солью». Сергей сидел в коридоре и листал телефон. Оксана рассылала кому-то голосовые: «Ну я им объяснила…». Елена стояла у плиты и мешала соус, который никто не собирался есть. Игорь сидел на табурете и ждал. «Давайте», — сказал он, — «говорите всё, что хотите». Галина Павловна подняла глаза — там был блеск, в котором легко перепутать обиду и победу. «Говорю: ты живёшь в квартире моей дочери. Ты неплохой, работящий. Но порядок — мой. Потому что я старшая. Потому что я вложилась. Потому что я думаю о ребёнке, а ты — о рулетках и приоритета́х». Он не поправил её — сил не было. «И ещё: ключи у меня останутся. Я должна иметь возможность зайти. Я — мать». «Ты — мать Елены, — сказал он, — а я — отец Паши. И муж Елены. И мне тоже «можно». И ещё раз: ключи — только у нас. И бюджет — только мы. Мы решили». Он взглянул на Елену. Она открыла рот и закрыла. Пауза тянулась секундами, как резинка, вот-вот лопнет.
И вот тогда Галина Павловна сказала чисто, звонко, нараспев, так, чтобы услышали и соседи, и те, кто когда-нибудь будет пересказывать:
«Прав на квартиру ты не имеешь, будешь продолжать, поедешь жить к своей маме, — заявила теща Игорю».
Слова легли между ними, как толстый коврик у входа: наступи — и не заметишь перепад высоты, но дальше пол уже другой. Елена дернулась, словно от щелчка резинки. «Мам!» — выдохнула она, но это «мам» не было ни протестом, ни просьбой — пустой звук, как пузырёк воздуха в кипящей воде.
Игорь встал. Подошёл к шкафу, достал жёлтую папку. Поставил её в рюкзак — тот самый, изломанный и упрямый. Взял на секунду карту мира — провёл пальцем по мягкому океану. В коридоре мелькнул Паша. «Пап, ты куда?» — «Временно к бабушке». «К моей?» — «К своей», — сказал он и вдруг понял, как ломко звучит «своя» в доме, где всё делят на «мамино» и «семейное».
Он не хлопнул дверью. Просто вышел. На лестничной площадке было тихо, только Тамара Ивановна за дверью пересылала кому-то видео. На улице пахло мокрым асфальтом. Он шёл и думал, что у хороших шахматистов есть такой приём — отступление с угрозой. Выглядит как проигрыш, но доска от этого не исчезает.
Через час он сидел у мамы на кухне, пил чай без сахара, ел омлет с зелёным луком. Телефон вибрировал. Сообщения от Кирилла: «Держись». От Елены — три коротких: «Извини», «Я поговорю», «Приезжай завтра, Паша спрашивает». Он долго смотрел на экран, потом написал: «Приезжаю утром. Поговорим втроём. Мама — гость по расписанию». Поставил точку и впервые за многодневную полосу почувствовал, как тело возвращается в него, словно кто-то выключил режим «экономии энергии».
Утром он пришёл — без ключа. Позвонил. Елена открыла сразу, глаза красные, волосы собраны кое-как. Паша кинулся к нему: «Пап, смотри — акула теперь на своём месте». «Вижу», — сказал Игорь и улыбнулся сыну. Галина Павловна сидела на кухне, покачивая ногой. Трость стояла рядом — та самая, давняя, из первого визита, как знак, что всё «временно». Игорь сел напротив. «Мы договоримся», — сказал он. «Ты будешь продолжать в таком тоне — нет», — ответила она. Он сглотнул и, не глядя на неё, посмотрел на Елену: «Лена, ты готова?». Она закрыла глаза, вдохнула, как перед прыжком. «Мам, ключи, пожалуйста». Тишина была густой, как тесто; Галина Павловна перевела взгляд с дочери на внука, с внука — на окно. «Мне нужно время», — сказала она, поднимаясь и беря трость. «И я не обещаю». «И я не обещаю», — ответил Игорь и вдруг понял, что это и есть честность — не обещать то, чего не можешь выполнить.
Они просидели утро, обсуждая бюджет, сад, логопеда, интернет. О многом не договорились. О чём-то — да: семейной карты больше нет; депозит в студию — потеря, но «уроки» — только раз в неделю и рядом с домом; шкаф в коридоре — освобождают. Ключи — позже. Елена распечатала лист «Наши правила» — тот самый, но теперь её подпись под ним легла рядом с Игоревой. Галина Павловна ничего не подписала. Она ушла к себе, громко сказав в коридоре: «Всё равно без меня вы пропадёте».
Вечером Игорь привёз из маминой квартиры документ-папку и карту мира поменьше — «в дорогу». Паша раскладывал рыб на океан, Елена резала помидоры, молчала, потом сказала: «Спасибо, что вернулся». Он кивнул. В чате «ТСЖ-Секция А» вспыхнуло: «Кто за то, чтобы в субботу провести собрание по вопросу колясочной?». Он выключил уведомления. Пускай доска поживёт своей жизнью, а они — своей.
Финал не случился. Ничего окончательного не произошло. На следующее утро Галина Павловна позвонила Паше и спросила, ел ли он кашу «как надо». Через день Елена каждый час срывалась на «мам, я на работе». Через неделю Сергей привёз новые коробки «обмена», но оставил их внизу — «чтобы никого не раздражать». Игорь тихо оплачивал ипотеку и искал глазами стену, на которой повесит карту будущего. Он помнил слова юриста: «Пока вы в браке, вас не выселят». Он понимал их уже иначе: пока они вместе, у них есть дом — даже если в нём множество посторонних голосов. А если нет — он найдёт другой дом. Не лучше, не хуже — свой.
Ночью он проснулся от того, что Паша подошёл и шепнул: «Пап, а добрые акулы… они не кусаются?» Игорь обнял сына: «Они плавают рядом, чтобы помнить, каково это — быть сильным и не ломать». Паша кивнул и уснул, тёплый и тяжёлый, как маленькое обещание, которое можно выполнить. За стеной бесшумно вибрировал телефон — в чате ТСЖ снова обсуждали лампочку в подъезде. Он повернул его экран вниз, закрыл глаза и пообещал себе до рассвета ни о чём не думать. Утро покажет, на чьей стороне будет следующий ход.
Случайная находка жены