Когда Галина Ивановна вошла в их двушку, в руках у неё был чемодан, рюкзак с термосом, а на плече висела прозрачная сумка с пластиковыми контейнерами, плотно набитыми пирожками. Пирожки пахли жареным луком и чем-то тревожным, как пахнет вокзал утром — вроде тепло, а внутри холодок. Света это уловила сразу и, улыбаясь, поймала на себе короткий взгляд Антона: «ну ты ведь не против, правда?» — взгляд виновато-умоляющий, как у человека, который обещал рассаду полить и забыл.
— Я ненадолго, — сказала свекровь, разворачивая в прихожей сложенный до невесомости коврик для йоги. — Ты же знаешь, у нас это… с франшизой пока тонкий момент, надо пару месяцев перетерпеть. Сдаю свою, пусть чужие там ночуют, а мы тут поживём. Вы же семья.
Света постаралась не смотреть на Антона. Они договаривались иначе: помогать деньгами, но без «временного переезда». Галина Ивановна, как выяснилось, уже всё придумала. «Франшиза» — это её последняя затея: уголок домашних завтраков возле парка, круассаны, «кофе по-вьетнамски» и магнитики с мотивациями на кассе. Под франшизу она взяла кредит, а чтобы платить проценты, решила сдавать свою однушку посуточно. «Сезон фестивалей, туристы, я посчитала».
— У нас Машке садик через дорогу, — робко вставил Антон, снимая у матери с плеча сумку. — Мам, тебе удобно будет добираться до точки отсюда?
— Удобнее, чем с Тополиной, — бодро ответила она. — И, между прочим, дома у вас намного светлее. Это хорошо, детям нужен витамин солнца. Маша, иди сюда, бабушка тебе йог пробовать привезла. Без сахара, с финиками. Хлеб белый вы выбросили? Я надеюсь.
Света наблюдала, как свекровь поселяет себя в их гостиной. Гостиной, которая вечерами превращалась в кабинет Светы — ноутбук на раскладном столике, заметки, папки. Света работала удалённо в маркетинге: отчёты, квартальные планы, цифры, презентации — всё, что можно делать в тапочках. Теперь столик заняли контейнеры: «постные» вареники, баночка с надписью «горох намочен», пачка семян чиа и насыпанные в банку купюры: «расходы магазина».
— Свет, — сказал Антон на кухне, пока свекровь осматривала шкаф-купе, — ну правда на пару месяцев. Давай переживём, а? Мама потом всё вернёт. С франшизой у неё может выстрелить.
— А если нет? — спросила Света. — Мы живём в ипотеке, Антон. Владельцы ресторана «выстрелили» только в сериале, где им подарили помещение. У нас не сериал, у нас платеж двадцать восьмого, плюс Маша на занятия. Ты обещал, что это не повторится.
Антон пожал плечами и потёр лоб: «по-братски, Свет, выручим маму». И, как водится, тут же отступил на шаг, прислушиваясь к звуку передвигаемой по ламинату раскладушки. Свекровь предпочитала решать, не спрашивая разрешения.
Первую неделю Галина Ивановна стала встраивать в их жизнь свой распорядок. Она вставала в шесть, включала чайник и радиопередачу с бодрым диктором, который говорил о экономии семейного бюджета как о марафоне: «старт сегодня!» На холодильнике появился «табель расходов»: пять колонок и место для подписи. Вечером она садилась с ручкой и чековыми лентами и спрашивала, куда ушли две сотни на «прочее». Света чувствовала себя пятнадцатилетней, прячущей в кармане наушники, которыми «нельзя пользоваться за столом».
— Прочее — это моё такси, — говорила она, сохраняя в голосе спокойствие. — Я ехала с Мишей из садика, нас залил дождь.
— Но ведь есть дождевик, — отвечала Галина Ивановна благожелательно. — И зонтик в прихожей. Неудивительно, что у вас деньги улетают.
Маша, их пятилетняя, ходила за бабушкой по пятам. Та быстро занялась «методами». Начались занятия артикуляцией и логопедические скороговорки («в четверг четвертого числа другу Диму»). Света, перегруженная отчётами, ловила себя на том, что ей становится стыдно: бабушка вон — с ребёнком, развивает, готовит полезное. Но потом Галина Ивановна сдвигала в сторону Светин ноутбук: «ночью работать вредно», и «вот смотри, я Маше расписание составила». В расписании занятия английским переехали на семь утра («мозг свежий»), а танцы — на воскресенье («в субботу бабушке надо на точку с утра, помогать девочкам на раздаче»).
Соседка с площадки, Зоя Карловна, стала заглядывать чаще. Она приносила пластиковые пакеты с мелочёвкой «для вашего хозяйства» — то упаковку дешёвых губок, то кукурузную кашу в коробке с неразборчивыми иероглифами. Деликатно восторгалась пирожками и рассказывала, какие у неё замечательные внуки — «не то что нынешние, телефоны одни». При ней Галина Ивановна говорила, как бы между прочим:
— Мы с ребятами пока в тесноте, но не в обиде. Сейчас все трудно, кредиты, ипотека — вы же понимаете, Зоечка.
«Кредиты, ипотека» — говорилось так, словно это ответственность чужих людей. Света ела суп, который был похож на компот из сена, и думала, почему ей стыдно в своей же квартире.
Вторая неделя принесла «крупные коррекции». Галина Ивановна завела разговор о комнатах.
— Сынок, — сказала она Антону, — тебе нужен кабинет. Мужчина без кабинета — это без руля. Я завтра переставлю кровать в спальне, поставим туда стол, чтобы ты мог дома заниматься проектом. Света у нас мобильная, ей хоть на кухне удобно.
— Я работаю не меньше твоего сына, — спокойно ответила Света. — И стол у меня стоит, где мне удобно.
— Ну что ты сразу в штыки, — вздохнула свекровь. — Я от сердца, чтобы мужчине было где думать. Женщинам проще, они по природе многозадачны. И вообще, у меня сердце колет с утра, не нервируй меня.
Антон по привычке сделал вид, что ему звонят. Света заметила: чем резче она держит границу, тем мягче свекровь начинает жаловаться на здоровье. А потом — будто ничего не было — отвлекалась на СМС от арендаторов своей квартиры: «гости выехали, ключ под ковриком».
Вечером приехал двоюродный брат Антона, Паша, с огромной коробкой тридцати яиц и банкой мёда «с пасеки товарища». Паша, парень добродушный, сел на их подоконник и, покачивая ногой, сообщил:
— Тёть Гал, ты молодец, что рискнула с франшизой. Я бы на твоём месте ещё и доставки добавил. И сторис снимай, как ты тесто месишь. Я смонтирую.
— Да какие сторис, — всплеснула руками свекровь, но расправилась, услышав комплимент. — Мы без выкрутасов. Домашнее.
— Домашнее — это и есть выкрутас, — сказала Света, невпопад. И вдруг услышала в своём голосе иронию, от которой ей самой стало неловко.
Паша принёс ещё одну новость: франчайзер повысил закупочные цены и ввёл обязательные «имиджевые» кружки. Галина Ивановна отреагировала как опытный матрос при шторме: молча достала из прозрачной сумки блокнот и написала: «кружки — вне плана». Потом спросила у Антона, когда у них ближайший платёж по ипотеке.
— Двадцать восьмого, — ответила Света. — И ещё коммуналка.
— Коммуналка? — удивилась свекровь. — А чего у вас так много по счёту за воду? Машка так страдает от горячих ванн? Её надо приучать к обливаниям.
Квартира становилась тесной — не по метрам, по воздуху. Светин ноутбук стал ни к чему приравниваться к телевизору с мультиком: «выключи, свет уходит». На кухне вместо её любимой турки поселилась невысказанная претензия: «кофе вреден», — и банка с цикорием, который никто не пил. Из морозилки исчезли замороженные ягоды — свекровь сварила из них кисель «на неделю, чтоб не бегать». В прихожей появился её платяной мешок с надписью «сезонные вещи», который, казалось, занимал больше места, чем вся их обувь.
На третьей неделе Света впервые стала ловить себя на шаге в сторону: перестала звонить подруге Даше. Даша слушала и говорила резкие вещи, от которых всё обострялось. «Выгони. Это твой дом. Антон пусть определится». Но Свете нужно было не обострение, а тишина между дверью в спальню и кружкой чая. Она писала в рабочих чатах, делала вид, что в порядке, и ночами пересчитывала в приложении суммы: ипотека, садик, кружки, питание, «мелкие траты» — это то, что нельзя никуда записать, но без чего жизнь разваливается.
Однажды в воскресенье Галина Ивановна вернулась с точки раньше обычного, хмурая. Сказала, что франчайзер требовал «донастроить» уголок согласно бренд-буку: другой шрифт на ценниках, другой порядок булочек в витрине. Света, не удержавшись, пошутила про «руль для булочек», и свекровь обиделась тихо — не громко, не скандалом, а навесила на холодильник ещё одну бумажку: «план на неделю», где в колонке «вечер» Светина фамилия была от руки заменена на «Светлана». Казалось бы, мелочь, но это было как чужая булавка в твоей куртке.
В тот же вечер свекровь привезла в дом три коробки посуды. «С магазинчика остатки, я у себя хранить не могу». Посудой оказались керамические кружки с эмблемой франшизы — чуть кривыми буквами города выбежали по кругу. Света подняла коробку и почувствовала вес чужого решения. Она сказала, что на балконе сейчас +3, а у них там и так велосипед Машин, и ящик с инструментами. Свекровь вздохнула: «Ну, куда-нибудь пристроим. У кого-то же должно быть место».
На четвёртой неделе Галина Ивановна начала разговоры про «официальную регистрацию по месту пребывания». Для «скидок на детские секции» и «скидки на транспорт». Света ответила, что не нужно, совсем не обязательно. Свекровь надула губы и три дня рассказывала соседке Зое Карловне, как теперь «молодые такие недоверчивые», «мать в тягость», «страна у нас небогатая». Зоя Карловна кивала и закрывала за собой дверь, взвешивая в руке пакет с губками.
Появились и более острые углы. Галина Ивановна, не посоветовавшись, сменила тариф на их телефонах. «Семейный», «выгодный», «девочки, в офисе сказали, супер». Свете пришёл СМС-счёт на две тысячи больше прежнего. Когда она показала его мужу, Антон путано объяснил, что «мама хотела как лучше», «зачем ты сразу так остро реагируешь?» Внутри Светы горела маленькая кочерга — не костёр, нет. Горел именно тот предмет, который аккуратно поправляют в печке, чтобы пламя не угасало, а не как у людей.
Вечером Маша сказала: «Мама, бабушка сказала, что ты неправильную кашу варишь. Надо на воде и без соли. Соль у нас, оказывается, лишняя роскошь». Света улыбнулась, а потом, в ванной, закрыла глаза и отсчитала медленно до ста. В конце счёта чужой голос — её собственный — спросил: «Ты правда этого хотела? Ты ведь хотела просто жить: работа, ребёнок, нормальные ужины и мягкие носки из сушилки».
К концу месяца свекровь, как бы невзначай, заговорила об их квартире. Про «вклады», «наследство» и «правильные доли». Она рассказывала Зое Карловне, как Антон «своими руками» оплатил большую часть начального взноса. Света знала, что это не совсем правда. Просчитанный в приложении «делёж» выдавал другое: её премия за квартал, её накопления до свадьбы и кредит, который она взяла сама, когда курс прыгнул. Антон тоже вкладывался, но иначе — работал много, часто мирился «на всякий случай», переводил деньги матери. Света устала поправлять и устала молчать.
Однажды вечером они втроём оказались на кухне. Маша спала, и было так тихо, что чайник не свистел, а шептал. Света резала огурец, Антон разглядывал белую полоску на большом пальце — след от кольца, которое он иногда снимал, когда работал в мастерской. Галина Ивановна положила на стол ламинат с банковским логотипом.
— Я подумала, — начала она ровным голосом, — если мы семья, нам надо всё вести как семья. Вот здесь список статей расходов. Я говорила с менеджером в банке, можно объединить счета. Так удобнее контролировать. Чтобы ни копейки не уходило в никуда.
Света не сразу поняла, что на ламинате — их фамилии. Её — без отчества. Антона — с отчеством. Галина Ивановна — с полной парадностью. Она читала и не слышала свой голос: «нет».
— Нет? — переспросила свекровь, удивляясь больше интонации, чем слову. — А почему? Это же ваши знаки внимания к себе. Ты помнишь, Антон, как мы с папой…
— Мам, — перебил он, и тогда впервые за месяц в его голосе прозвучало что-то твёрдое. — Давай не будем сейчас. У нас и так… напряжённо.
Галина Ивановна посмотрела на сына, потом на Свету. В её взгляде мелькнуло что-то чужое — не обида даже, а расчёт. Она сложила ламинат пополам так, что осталась чёткая белая полоска, и сказала:
— Ладно. Если не готовы, то не надо. Я же не навязываюсь.
Света смыла с рук липкий сок огурца и подумала, что слова — как ламинат: сгибаешь, а потом уже никогда не выпрямишь без следа. В голове её тихо щёлкнул счётчик — день, когда впервые стало страшно за свою кухню, за свою ложку, за своё «нет».
Ночью Света проснулась от того, что в гостиной шуршал бумажный пакет. Галина Ивановна, сидя на раскладушке, считала купюры из банки «расходы магазина». Она двигала губами, и время от времени тихо повторяла: «семья… семья…» И в этих повторениях не было нежности — только счёт.
Утром Света впервые взяла на работу ноутбук и ушла в коворкинг на соседней улице. Там пахло кофе, а не цикорием, и никто не спрашивал, почему у тебя «прочее» — две сотни. Но дома всё равно была кухня, холодильник с табелем и аккуратная белая полоска на ламинате с логотипом банка — след от вчерашнего сгиба. И Галина Ивановна, которая готовилась «на точку», но успела оставить Маше записку: «Не забудь артикуляцию. И скажи маме, что в пятницу ко мне придёт мужчина из НФО, надо будет дома быть. Я объясню».
— Какой мужчина? — спросила Света. Но записка ответов не давала.
В пятницу в квартиру действительно позвонил незнакомый мужчина в сером костюме, с папкой и улыбкой, как будто он пришёл вручать приз. Галина Ивановна заранее поставила на стол вазу с яблоками и тарелку с теми самыми керамическими кружками с логотипом.
— Это менеджер по сопровождению, — объявила она, торжественно представляя гостя, будто это новый родственник. — Мы тут кое-что обсудим по финансам, а вы, Светочка, не мешайте.
Света не сдержалась:
— Простите, но это наша квартира. Я имею право знать, что обсуждают на моей кухне.
Менеджер вежливо улыбнулся, но глаза у него оставались холодными:
— Мы предлагаем семейный пакет. Очень выгодные условия, возможность консолидировать доходы, вести общий счёт.
Антон вошёл, как раз после работы, и вместо того, чтобы встать рядом с женой, сел на табуретку возле матери. Словно хотел занять нейтральную территорию.
— Мам, давай потом, — пробормотал он. — У нас ужин.
— Потом — это значит никогда, — отрезала Галина Ивановна. — У нас нет времени откладывать.
Света чувствовала, что ещё немного — и её голос сорвётся. Она достала из духовки противень с курицей и шумно поставила на плиту. Запах заполнил кухню, но вместо домашнего уюта возникло ощущение, что все трое сидят в тесном вагоне, где воздух спертый, а окна не открываются.
Менеджер достал бумаги, и Света заметила: в графе «созаемщики» были вписаны их с Антоном фамилии. Ни намёка на то, что речь идёт только о бизнесе свекрови.
— Подождите, — твёрдо сказала она. — Мы этого не подписывали. Уберите документы.
Мужчина развёл руками:
— Я лишь консультирую. Решение — за вами.
Антон молчал. Молчание это было хуже крика: оно заполняло всё, как вода в подвале.
После ухода менеджера Галина Ивановна долго ходила по квартире, закрывала шкафчики, переставляла кружки. Наконец произнесла:
— Я думала, у нас семья. А у нас — расчёт.
Эта фраза ударила по нервам. Света пошла в спальню, включила ноутбук и сделала вид, что работает. Но буквы прыгали, и курсор мигал, как насмешка.
Следующие дни прошли в напряжении. Антон старался задерживаться на работе. Маша начала спрашивать: «Мама, а бабушка будет всегда жить с нами?» Света отвечала уклончиво: «Бабушка сейчас помогает». Но сама понимала — помощь давно превратилась в диктовку.
На втором месяце совместного проживания «временность» стала почти официальной. В прихожей появился второй ключ от квартиры с ярко-розовым брелоком — свекровь гордо сообщила, что сделала себе дубликат «на всякий случай».
— Мам, зачем? — осторожно спросил Антон.
— А вдруг вы уедете, а я захочу Машу забрать в садик? Или продукты занести. Разве плохо, что у нас всё общее?
Света услышала — и внутри неё что-то защёлкнуло. Она впервые пошла в ЖЭК, чтобы уточнить, кто числится по прописке. На всякий случай.
В середине апреля конфликт стал явным.
Света вернулась с работы, а в спальне её ждала перестановка: кровать придвинули к стене, а на свободное место поставили массивный письменный стол — тот самый, который свекровь вытащила с «точки».
— Это что? — спросила она, глядя на Антона.
— Мам сказала, тебе будет лучше работать здесь. Просторнее, чем в гостиной, — ответил он, но глаза прятал.
— Я не просила. И вообще, я хотела этот угол для Машиного уголка.
— Ребёнку достаточно коврика, — вмешалась свекровь. — А мужчине нужен стол. Это же очевидно.
Света почувствовала, что если не скажет сейчас, то потом будет поздно.
— Очевидно, что меня здесь никто не спрашивает.
Галина Ивановна вспыхнула:
— Ты забываешь, кто тебе помогает! Если бы не мои вложения, вы бы не справились с ипотекой!
— Мам, — вмешался Антон, — ну хватит…
Но спор уже был не остановить. Света впервые повысила голос:
— Какие вложения? Я платила первоначальный взнос, мои премии шли на платежи! Ты просто хочешь всё переписать так, как удобно тебе!
В кухне повисла тишина. Только Машка из комнаты позвала: «Мама, я мультик досмотрела!»
С того вечера начались маленькие войны. Света намеренно покупала продукты, которые свекровь считала «вредными» — сыр с плесенью, шоколад, виноград без косточек. Галина Ивановна демонстративно их выбрасывала. Антон делал вид, что ничего не замечает.
Однажды Света пришла домой и застала Машу за странным занятием: девочка переписывала на листке «мамин доход» и «бабушкин доход». Рядом лежала тетрадка свекрови.
— Маша, кто тебе сказал это писать?
— Бабушка. Сказала, что мы учимся считать.
Света взяла тетрадь и увидела: там аккуратно были записаны суммы её зарплаты и Антона, расходы на садик, даже её покупки в аптеке.
— Мам, — обратилась она к свекрови вечером, — это уже слишком. Ты не имеешь права втягивать ребёнка.
— Учиться считать — никогда не слишком, — холодно ответила Галина Ивановна. — А что касается права… я мать твоего мужа. У меня оно всегда будет.
Света тогда впервые подумала о разводе. Слово страшное, как удар по стеклу. Но оно прочно поселилось в голове.
Через неделю пришло письмо из банка: напоминание о просроченном платеже по кредиту, который, как выяснилось, был оформлен на имя Антона в поддержку франшизы. Света открыла конверт и почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Ты подписал? — спросила она у мужа.
Антон отвёл взгляд:
— Мам просила. Сказала, что быстро перекроет.
— И ты не сказал мне? — голос сорвался. — Мы тонем в ипотеке, а ты позволяешь втянуть себя в её кредиты?
Антон сидел, уткнувшись в ладони. Он выглядел как мальчик, которого застали за шалостью.
— Я не мог отказать…
Света понимала: перед ней не взрослый мужчина, а человек, разрывающийся между матерью и женой. И обе стороны тянут его в разные стороны, пока он сам не рвётся.
В тот вечер Света собрала Машу и поехала к подруге Даше. Там, на диване с рассыпанными игрушками, она впервые вслух произнесла:
— Я больше не могу. Если он не выберет нас, я уйду.
Даша кивнула. И добавила тихо:
— Только будь готова: свекровь так просто не отпустит.
Когда Света вернулась домой, Галина Ивановна сидела за кухонным столом, перед ней лежали документы на квартиру. Она поднимала глаза и произнесла фразу, от которой у Светы похолодело внутри:
— Сынок, если она получит половину квартиры, то меня здесь больше не увидишь.
Эти слова повисли в воздухе, как приговор. Света поняла: развязка близко. Но какой она будет — зависело теперь не только от неё.
Антон вздрогнул от слов матери. Он смотрел то на неё, то на жену — словно школьник, пойманный на двойной списанной контрольной. Но Света уже не ждала ответа. Она тихо взяла Машу за руку и увела в спальню.
Ночью она не спала. Слышала, как свекровь по телефону кому-то жаловалась, при этом нарочно громко:
— Я всё ради них! А она меня выживает… Сын мой золотой, а этот дом — не её заслуга. Пусть даже не мечтает.
Света лежала, глядя в потолок, и понимала: если промолчит сейчас — всё, назад дороги не будет.
На следующий день она пошла в банк. Узнала, что кредит на франшизу оформлен действительно на Антона, поручителем числилась его мать. По сути, ответственность лежала на нём, а выгода — на ней.
Вечером Света положила перед мужем документы.
— Ты понимаешь, чем это грозит? Если франшиза рухнет, мы остаёмся с долгами. И квартиру заберут.
Антон сжал кулаки.
— Я не хотел втягивать тебя…
— Но втянул. — Света говорила тихо, но каждое слово резало. — Ты должен выбрать, Антон. Или мы — твоя семья, или эта бесконечная игра в послушного сына.
Он молчал. Только шум холодильника заполнил кухню.
Через неделю франшиза действительно начала трещать. Арендаторы перестали выходить на связь, доходы упали, и Галина Ивановна вернулась домой раньше обычного — со следами слёз, но с прежней гордостью в голосе.
— Они не понимают, — твердила она. — Но я не дам бизнесу умереть. Мы же семья, должны вложиться вместе.
Света поднялась из-за стола.
— Нет, — сказала она. — Мы не обязаны оплачивать чужие ошибки. У нас ребёнок и ипотека. Я больше не позволю.
Галина Ивановна резко встала.
— Значит, ты против меня? Ты хочешь забрать у меня сына? Дом, который я помогала строить?
Антон стоял между ними, бледный.
— Мам, хватит… — произнёс он едва слышно.
Но мать только усмехнулась:
— Ты опять молчишь. Значит, согласен с ней?
В ту ночь Света собрала чемодан. Не для Антона, для себя. Вещей было немного — самое нужное для Маши и документы. Она тихо позвала дочку, и та спросила:
— Мы уезжаем?
— На время, — ответила Света. — Пока дома слишком шумно.
Они ушли к Даше. В квартире стало пусто, только на столе осталась кружка с логотипом франшизы — как напоминание о том, что чужие мечты могут разрушить твой дом.
Через неделю Антон пришёл к ним. Он выглядел измученным. Сказал, что мать подала заявление на перераспределение долей в квартире, хотя юридически это было невозможно без согласия. Но сам факт…
— Она шантажирует, — сказал он. — Говорит, что если я не перепишу на неё часть, она перестанет платить по кредиту, и тогда долг повиснет на нас.
Света смотрела на него и понимала: вот оно, дно. Ещё шаг — и они потеряют всё.
— Антон, я не могу жить с человеком, который не умеет ставить границы. Я не буду сражаться за тебя с твоей матерью. Решение за тобой.
Он молчал долго. Потом сказал:
— Я… я не знаю, как без неё. Но и без вас не могу.
Света улыбнулась устало:
— Иногда «не могу» — это тоже выбор.
История так и не получила финала. Света осталась у подруги, Антон метался между двумя домами, а Галина Ивановна продолжала уверять соседку Зою Карловну, что «невестка неблагодарная, а сын вот-вот одумается».
Время шло, кредит висел, квартира оставалась в подвешенном состоянии. Никто не решался поставить точку.
Только слова, сказанные тогда на кухне, всё ещё звенели в ушах Светы, как угроза и как обещание одновременно:
— Сынок, если она получит половину квартиры, то меня здесь больше не увидишь.
И Света понимала: эта война не закончилась. Она лишь сменила поле боя.
Богатая наследница