В доме на окраине поселка, где окна выходят на пустырь, а вечерами пахнет чужими мангалами, жили Оксана и Андрей. Оба из тех, кто просыпается по будильнику без «ещё пять минут», успевает развесить стирку до работы и не забывает про счетчик воды. Она — бухгалтер в местной парикмахерской, аккуратная, тетрадки с клеточками, каждая квитанция в файлике. Он — инженер в снабжении на мебельной фабрике, молодой начальник участка, вечно с рулеткой в кармане, умеет молча починить капающий кран и не делает из этого героизма.
С весны в их жизнь вошли Слава и Лена — двоюродный брат Андрея с женой. Приехали «на пару недель подышать воздухом», но не жить — чего вы, боже упаси — просто «выскакивать на огонёк». На деле появлялись чаще курьера, смеялись громко, как будто им уже всё позволено, и разговаривали тем особым тоном людей, у которых в наличии только два средства — «возьми в долг» и «ну ты же понимаешь».
Первый вечер выглядел безобидно. Май, холодный ветер с пустыря, шашлык у соседей, кошка на заборе. Оксана сняла с плиты суп, Андрюха вертел в руках новую решетку для гриля, а Слава принес пластиковый контейнер с магазинными крылышками и сказал:
— Мы свои привезли, не переживайте. И давайте уж у вас пережарим, у нас духовка барахлит.
Лена поставила сумку на табуретку и, не разуваясь, прошлась до холодильника.
— Ой, смотрите, у вас тут сыр классный! Мы такой в городе берем, но дороже. Можно нарежу под крылышки?
Оксана улыбнулась деревянной улыбкой — неудобно же, родственники. «Ну ладно, сыр — это мелочь». Андрей подмигнул: мол, спокойно, всё нормально.
Нормально было ровно неделю. Потом Слава занял у Андрея перфоратор «на денёк»: нужно было просверлить что-то в балконе у тёщи. Перфоратор ушёл в неведомые дали, вернулся через две недели, как побитый боец: кейс в цементной пыли, шнур изодран изолентой.
— Слав, ну ты бы хотя бы мешок собрал, — сказал Андрей, вдохнув пыль и запершись в прихожей, чтобы этот цемент не разносять по комнатам.
— Да ладно тебе, — отмахнулся тот. — Мужское дело. Я же вернул. А изолента — это даже лучше, чем было. Надёжнее.
Лена в этот момент сидела на подоконнике и делала селфи: «Село, но жить можно». Оксане резануло по ушам. Не то чтобы село — поселок, да, но дом свой, веранда, настил из лиственницы, которым Андрей гордился, а она вспоминала каждую копейку, откуда взяли.
— Слав, — вмешалась Оксана, — ну если берёшь, может, хотя бы сообщай, когда вернёшь. Мы же по дому работаем, планируем.
— Конечно-конечно, — кивнул он, уже пролистывая ленту на телефоне. — Мы же семья.
Слово «семья» он произносил как волшебный пропуск в чужую зону ответственности.
Через неделю Слава с Леной начали «заскакивать» без предупреждения. «Мы мимо ехали». «У нас бензин кончился, заскочим кофейку». «Слушайте, а давайте у вас матч посмотрим, у нас интернет слёг». Их «заскоки» как-то всегда совпадали с тем, что у Оксаны было готово: борщ, заливная рыба, курица на противне. Они из порога: «Ого, как вкусно пахнет!» И Лена, не снимая куртки, уже открывает духовку, а Слава достает тарелки, будто живет тут.
— Слав, — пытался шутить Андрей, когда тот усаживал всех к телевизору, — ты хоть батон привози, что ли, а то у нас рационы не резиновые.
— Да ты скажи, что купить, мы купим! — добродушно соглашался Слава и забывал. Или появлялся через день с неуместной коробкой пирожных, как будто выкупал предыдущие безобразия сахаром.
В июне добавился новый мотив: Лена «устала от городской суеты» и предложила водить у Оксаны «тренировки по растяжке на веранде».
— С меня — атмосфера, с вас — коврики, — улыбалась она так широко, что казалось, ещё миг — и рот треснет. — Девочки из соседних домов подтянутся, знаешь, сколько народу? А потом — чайок. У меня есть улётный травяной.
Травяной оказался какой-то сушёной мятой, завалявшейся в их шкафу. Девочки подтянулись — две студентки с дачки, одна знакомая Лены из «инсты». После растяжки, как вы уже понимаете, они заходили в дом «руки помыть» и никак не могли выйти без бутерброда. Оксана пару раз пыталась организовать это культурно: купила печенье, поставила отдельную вазочку на веранде. Но печенье исчезало в первые двадцать минут. Потом тянулись к холодильнику.
— Ребят, — Оксана мягко улыбалась, — ну давайте договоримся, что кухня — это всё же наше. Хочется — поспрашивайте.
— Конечно, — поддакивала Лена, сглатывая последний кусок сыра. — Мы просто как свои, без церемоний!
Это «как свои» тревожило больше всего. Как свои — значит, границ нет. Как свои — значит, можно на ходу отрывать фольгу с запеканки, «попробовать корочку». Как свои — значит, не надо заранее писать: «мы приедем». Оксана ловила себя на том, что перестала расслабляться даже вечером: идёшь в душ — прислушиваешься, не слышно ли в прихожей шагов «мимо ехали».
Андрей сначала относился спокойнее.
— Дай им время, — говорил он. — Они найдут чем заняться. Славка вон собирается на вахту через месяц.
— Славка собирается на вахту уже год, — отвечала Оксана, сворачивая в трубочку чек из «Пятерочки» и укладывая в файлик. — И Лена собирается открыть студию. Только открывается у них пока холодильник у нас.
Её раздражение было не яркое, не газетное, а вязкое. Как сироп, который затёк под плиту и теперь липнет к тапкам. Казалось бы, мелочи. Но когда мелочей много, они становятся характером.
Июль начался с истории с «пай-сеткой» — приобретением Андрея для огорода. Лена увидела её в сарае и вдруг просияла:
— Ой, это же то, что мне нужно для фотозоны! Я на выходных делаю тематическую съёмку: «лето в провинции». Давай одолжим на два часа? Мы аккуратно.
Сетка уехала «на два часа» утром субботы. Вечером Андрей поехал забирать. Вернулся мрачный.
— Где сетка? — спросила Оксана, видя, как он молча разувается и моет руки дольше обычного.
— Ушла в аренду, — без тени иронии сказал он. — Ленина подруга взяла «на вечерок», обещали завтра. И ещё они ею какие-то цветы обмотали, привязали пластиковыми хомутами. Снимай теперь.
— И ты просто уехал? — Оксана почувствовала, как у неё внутри что-то колется. — Почему не забрал?
Андрей опустил голову:
— Я не хотел сцены. Там люди, музыка, всё в Stories снимают. Слава сказал: «Ты чего, родню под монастырь?» Я решил, что заберём завтра.
«Сцены». Это слово обожгло Оксану. Будто защищать своё — это сцена. Будто «сцена» хуже, чем «непорядок».
Она попыталась говорить спокойно. В воскресенье позвонила Лене.
— Лен, ну давай серьёзно. Мы же не прокат инвентаря. Нам эта сетка по делу нужна. Попросили — отдали. Давай так: если берёте надолго, предупреждайте, и возвращайте тем, у кого взяли, а не третьими руками.
Лена вздохнула:
— Оксан, ну ты чего. Ты же не против? Мы же всё вернём. Мне казалось, у нас доверительные отношения.
Слово «доверительные» с её интонацией прозвучало как «распахни дверь и отвернись».
Оксана повесила трубку и впервые за долгое время заплакала — тихо, без всхлипов. Её собственная аккуратность вдруг показалась ей слабостью. «Может, я правда зануда? Может, это у меня характер такой, что мне надо, чтобы всё по линейке?» Но потом она обнаружила в телефоне список покупок за месяц и поймала себя на механическом движении пальцев: прибавляет к сумме несуществующие «батоны», «колбасу», «сыр» — все то, что «заскакивающие» считали общим.
Вмешалась Людмила Павловна, мать Андрея. Она жила в соседнем квартале, видела сына и невестку раз в неделю и любила говорить «надо же помогать родне». Её «надо» всегда звучало как приговор.
— Оксаночка, ну что ты как бухгалтер, честное слово, — сказала она, когда зашла «на минутку» и попала на разговор о сетке. — У тебя душа к людям почему-то в таблицах.
— Мама, — тихо сказал Андрей, — вопрос не в таблицах. В границах.
— Границы — это от бедности душевной, — отрезала она и похлопала сына по плечу. — Ты у меня мальчик золотой, отходчивый. А ты, Оксана, не превращайся в экономку. Семья — это когда всё общее.
Оксана выдохнула. Хотела ответить что-то острое, но только сказала:
— У каждой «общности» есть ключи. Ключи — это договорённости. Мы пытаемся их наладить.
Людмила Павловна улыбнулась так, будто простила её за занудство.
В августе закипело по-настоящему. У Славы и Лены случился «проект»: они решили провести «встречу друзей» на природе. И площадкой выбрали двор Оксаны и Андрея.
— Нам просто негде, — объяснял Слава в мессенджере. — У нас дом в ремонте (хотя никакого ремонта там не намечалось). У вас — воздух, веранда, лампы на гирлянде. А мы всё на себя возьмём: продукты купим, мусор вывезем, музыку приглушим.
— Это когда? — спросил Андрей, уже угадывая подвох.
— В пятницу, часов с семи. Немного народу, свои.
— Сколько — немного? — вмешалась Оксана.
— Ну, человек восемь, максимум десять.
В пятницу к их воротам пришло пятнадцать. Кто-то в маске с блестками, кто-то с собакой, кто-то — с переносным колонком, который «сам по себе громкий». Лена руководила рассадкой, как фрейлина: «Эта лавка — девочкам, тут будет реквизит, аккуратнее с гирляндой, она нежная». Слава втащил в дом кулёк со льдом и, как-то не задумываясь, засунул его в морозилку, вытолкав оттуда запасные пельмени и замороженные ягоды. Пакет с ягодами порвался, малина рассыпалась красной росой, залепила ручку ящика.
— Ребята, — сказала Оксана, чувствуя, как у неё задрожали пальцы. — Мы же договаривались: продукты ваши — хранить у вас. Лёд — оставьте в ведре.
— Оксан, ну ты же видишь: жарко, — с легкой бессердечной улыбкой ответила Лена. — Не кипятись. Ты же разумная.
Соседка Нина Ивановна, слыша музыку и собачий лай, выглянула через калитку:
— Андрюш, вы чего там устроили? У меня внучка спит.
— Сейчас всё убавим, — машинально ответил Андрей, глядя на огромную колонку, которая уже вибрировала на полу веранды.
Музыку убавили. Но люди остались. Разговоры, смех, фотки, как будто их дом — фон для чужой жизни. В одиннадцать вечера Андрей предложил всем закругляться.
— А что, у вас комендантский час? — вскинулась Лена. — Мы же никому не мешаем.
— Меша́ете, — показала на свои окна Нина Ивановна. — Я как свидетель: мешаете.
— Ну, бабушка, вы не нервничайте, — вежливо улыбнулся какой-то парень в шляпе, и от этой «бабушки» у Нины Ивановны дернулась щека. Оксана подхватила её под локоть и отвела до ворот.
— Оксаночка, — шепнула соседка, — не молчи. Я видела таких. Сегодня музыка, завтра начнут в дом нос сунуть. Скажи им конкретно.
Конкретно сказать оказалось сложно. Они всё время проскакивали в щели: «Мы уже уходим», «Мы только на пять минут», «Мы сами всё уберём». Убрали в итоге трудно: стаканы оставили на ступеньках, лимонные дольки пристали к доске, а на шнуре гирлянды кто-то повис, и одна лампа теперь горела, как уставшая глазная мышца.
Андрей ночью лежал, уставившись в потолок.
— Может, я правда мягкий? — сказал он в темноте. — Мне кажется, если я начну жёстко, я стану похож на своего отца. А я не хочу.
Оксана провела ладонью по его плечу.
— Ты не станешь похож. Ты станешь собой, просто с границами.
Он молчал. В его молчании было и согласие, и страх.
С понедельника они решили действовать «по-взрослому». Оксана написала в общий чат: «Друзья, давайте договоримся. Уведомляете заранее, приходите по приглашению, еду и посуду — свои, вещи — берём и возвращаем в срок. Кухня — пространство семьи, без самодеятельности». Лаконично, без пассивной агрессии, почти протокол. Андрей поставил на холодильник маленький магнит с надписью «Дом — не проходной двор».
В ответ пришли смайлики, сердечки и одно голосовое от Лены:
— Оксан, ну что ты как адвокат? Мы же к вам с душой. Не усложняй. Всё будет ок.
Оксана выключила телефон и уронила его на стол, как тяжёлый ключ от комнаты, в которую давно пора навесить новый замок.
Август перевалил к концу. Оксана пару раз видела Лену в городе — та шла с пакетом еды из недорогого кафе и громко рассказывала подруге: «У них там вообще класс: свежие продукты, чисто, уютно». Речь шла явно о доме Оксаны и Андрея, как о бесплатном лофте. Оксана сжала плечи: «Класс» — это когда ты работаешь, чтобы было чисто и уютно, а не когда «заскакивают» и забирают готовое.
К сентябрю на поверхности всё выглядело ровно, но внизу ныло. Слава в очередной раз попросил машинаместа «на три часика» — поставить свою тачку у их ворот, потому что «во дворе места нет». Поставил, уехал на день. Вечером Оксана еле вытянула тележку с продуктами между его бампером и калиткой.
Она сказала Андрею: «Хватит». Он кивнул. В его кивке зрел тот самый человек «с границами», но ему требовалось событие, чтобы выйти из тени.
Событие уже шло к ним, как этот бессовестный бампер: медленно, но неумолимо.
Сентябрь начался с дождей и слякоти. Оксана любила это время: можно было сидеть на веранде с пледом, слушать, как стекают капли по крыше, и варить яблочное повидло в большой кастрюле. Уют — её маленькая победа над серостью. Но именно в этом уюте снова выросли чужие голоса.
В один из вечеров, когда повидло уже бурлило, дверь распахнулась без звонка. На пороге стояли Слава и Лена. В мокрых кроссовках, с какими-то пластиковыми контейнерами и видом людей, которые пришли «домой».
— Ну привет, хозяйки! — громко сказал Слава. — У нас тут ЧП: свет вырубило в доме. Мы подумали — не будем сидеть в темноте. К вам — и чай, и лампы.
Лена уже скользнула в кухню, подняла крышку кастрюли.
— Ой, а что это вкусненькое? Варенье? Ой, как пахнет! Можно баночку сразу в сторону отложу, а то я завтра к маме, ей как раз сюрприз.
Оксана сжала руки, чтобы не вырвалось что-то резкое. Андрей, который чинил розетку в зале, вышел с отвёрткой.
— Ребят, ну хоть бы позвонили, — сказал он устало. — У нас свои планы.
— Да что там звонить? — отмахнулся Слава. — Мы же как родные. Родным звонят, когда деньги занимают, а просто чай попить — это ж не повод.
Они остались до полуночи. Чай сменился на пиво, баночка повидла исчезла с подоконника, а Слава в процессе умудрился высыпать горсть семечек прямо на диван. Андрей убрал молча, с каменным лицом.
Через неделю Слава позвонил сам. Своим бодрым голосом сообщил:
— Брат, слушай, у меня тут тема. У нас во дворе детскую площадку разберут, мы хотим временно качели пристроить. Можно к вам? Там же у вас место, пустырь рядом. Всего на недельку!
— Качели? — переспросил Андрей. — Это как?
— Ну мы привезём, поставим, дети будут счастливы. У вас всё равно пусто. Мы всё сами закрепим.
«Сами закрепим» оказалось: воткнули две трубы в землю у калитки, подвесили скрипящий трос и оставили. Дети Славы и его друзей носились по двору, собака рыскала по грядкам, а качели били ветками по сетке, задевая малину.
— Андрей, — тихо сказала Оксана вечером, глядя на изломанные кусты, — мы живём как в коммуналке. Только за всё платим мы.
Андрей снял очки, протёр и сказал:
— Дай мне ещё время. Я не хочу срываться.
Но время капало как ржавая труба. Каждое «дай время» означало новые эпизоды.
Октябрь. В воскресенье Оксана собиралась к подруге Свете — просто посидеть, выпить кофе, поболтать о фильмах. Но Лена с утра написала: «Оксан, мы решили устроить девичник! У тебя так классно на веранде, давай к тебе? Я куплю фрукты!»
Оксана впервые решилась ответить прямо:
— Лена, я сегодня не могу. У меня планы.
В ответ пришло удивлённое: «Да ладно, чего ты. Мы всё сами». И в пять вечера у ворот уже хихикала компания девушек. Фрукты оказались одним бананом и апельсином. Остальное — «Оксана, у тебя же чай есть, мы тут себе пару бутеров сделаем».
Оксана смотрела на этот девичник с чувством, будто её выживают из собственного дома. Она позвонила Андрею:
— Они пришли, хотя я сказала «нет».
Андрей долго молчал на линии, потом сказал:
— Я еду. Сегодня хватит.
Он приехал, зашёл на веранду, где уже звучали танцевальные треки из телефона Лены, и впервые сказал жёстко:
— Всё, девочки, вечер окончен. Мы просили вас не устраивать сборища. Вон.
— Андрюш, ты чего? — протянула Лена. — Это же просто посиделки. Мы тихо.
— Вон, — повторил он, и в его голосе Оксана услышала того Андрея, который раньше молчал.
Девушки недовольно собрались, но ушли. Лена, уходя, прошептала:
— Оксан, ты его накрутила. Это не он такой.
Эта фраза ударила больнее всего. Как будто Оксана — кукловод, а Андрей безвольный. Она почти сорвалась в крик, но сдержалась.
Ноябрь. Снег выпал неожиданно. Андрей чистил двор, Оксана готовила горячий суп. В этот момент Слава пригнал к их калитке машину и, не спросив, вкатил во двор старый холодильник.
— Ну что, вам же пригодится? — сказал он бодро. — Нам лишний, а у вас место есть.
— Слав, — Андрей выпрямился, опершись на лопату, — мы не свалка.
— Да брось! Хороший холодильник, рабочий. Мы просто решили поделиться. Кстати, можно мы у вас продукты подержим? У нас там ремонт…
Слово «ремонт» звучало как вечная песня. Холодильник остался. И вместе с ним — новые «заскоки»: Слава и Лена начали приходить «проверять свои продукты». Проверка означала: достать половину кастрюли супа, забрать кусок мяса, «а давай попробуем этот тортик».
Оксана чувствовала, как земля уходит из-под ног. Её дом превращался в проходной двор. Её кухня — в общий буфет. Она даже перестала печь пироги: не хватало сил смотреть, как их уносят в пластиковых контейнерах «для мамы» или «для друзей».
Однажды вечером она сказала Андрею:
— Знаешь, я боюсь, что однажды приду домой, а они уже будут сидеть за столом, как хозяева.
Он вздохнул:
— Если это случится, я выгоню их сам.
Но случилось раньше, чем они думали. И не с пустыми руками.
Это случилось в начале декабря, в те короткие дни, когда темнеет уже к четырём. Оксана задержалась на работе, Андрей заехал по дороге домой в магазин. Они вошли почти одновременно — и замерли.
На кухне сидели Слава и Лена. За столом. На скатерти — кастрюля с борщом, наполовину пустая, тарелки с котлетами и салатом, открытая банка варенья. Оксанин ужин на три дня был превращён в пир на один вечер. К ним присоединились ещё двое — знакомые Лены, которых Оксана видела впервые. Те жевали котлеты и смеялись так, словно это их дом.
— О, хозяева пожаловали! — протянул Слава, жуя. — Садитесь, тут еды на всех хватит.
Андрей застыл. Оксана почувствовала, как внутри всё стянулось в узел. В этот момент рухнул последний барьер.
— Вы что себе позволяете? — её голос дрожал, но звучал громко. — Кто вам разрешил врываться в наш дом?
— Да ладно, Оксан, — Лена закатила глаза. — Мы же просто как родные. Ты что, жадничаешь? У тебя же всегда всё в избытке.
— Родные? — Андрей шагнул к холодильнику и увидел пустые полки. — Где мясо, которое я вчера купил? Где сыр? Где йогурты?
— Мы взяли, — беззастенчиво сказал Слава. — Чего им в холодильнике залеживаться? Мы ж не чужие.
В этот момент Оксана ощутила, как в груди поднялась волна, горячая и решительная. Она впервые не стала искать слова мягче, чтобы не обидеть.
— Сожрали холодильник и ещё хамите? Вон отсюда! — закричала она, хватая со стола кастрюлю и ставя её в раковину.
В доме наступила тишина. Даже чужие друзья Лены замолкли, растерянно переглядываясь.
— Оксана, ты чего? — Слава поднялся, нахмурился. — Мы ж по-доброму.
— По-доброму? — Андрей сделал шаг вперёд. — Вы превратили наш дом в столовую и клуб по интересам. Всё. Заканчиваем. Убирайтесь.
— Да вы неблагодарные! — взвизгнула Лена, вскакивая со стула. — Мы к вам как к близким, а вы… Да с вами невозможно! Все друзья говорят: у вас лица каменные, радости ноль.
— Вот именно, — резко сказала Оксана. — Пусть ваши «друзья» и кормят вас дальше.
Она открыла дверь настежь, и в комнату ворвался холодный воздух. Слава с Леной начали суетиться, собирая куртки. Чужие гости выскользнули молча, с видом людей, попавших не туда.
Слава, уже на пороге, бросил через плечо:
— Ещё пожалеете. Мы вам помогали, а вы…
— Помогали? — Андрей усмехнулся. — Забирали, ломали, ели. Вот и всё.
Дверь хлопнула. Наступила тишина, нарушаемая только звоном посуды в раковине. Оксана села на табуретку, уткнулась лицом в ладони. Андрей положил руку ей на плечо.
— Мы сделали правильно, — сказал он глухо. — Но, Оксан, они же не уйдут просто так.
И он оказался прав. На следующий день Людмила Павловна, мать Андрея, позвонила и начала с порога:
— Ну вы дали! Родных выставили на мороз! Слава с Леной в шоке, я их еле успокоила. Как вы могли?
— Мама, — сказал Андрей устало, — они перешли все границы.
— Границы, границы… — раздражённо перебила она. — Вы себя позорите. Люди подумают, что у вас каменное сердце. Родня — это святое.
Оксана вздрогнула. Святое? А её труд, её деньги, её дом — не святое?
Вечером соседка Нина Ивановна позвонила в калитку:
— Славка с женой по всему посёлку трещат, будто вы им чуть ли не кулаком пригрозили. Говорят, что вы их выгнали за кусок сыра. Будьте осторожны. У них язык длиннее забора.
Оксана поблагодарила и закрыла калитку. Сердце стучало, как после бега.
На кухне они с Андреем сидели молча. За окном падал снег. В доме было тихо, но эта тишина казалась хрупкой. Слава и Лена ещё будут звонить, ещё будут пытаться прорваться. И мать Андрея не отстанет.
Конфликт только начался.
А пока они сидели рядом — двое против целого мира наглых «родных» и чужих «друзей». И никто не знал, хватит ли у них сил отстоять свои границы до конца.
Барабашка , или Кто в моем домике живет