Дом на набережной выглядел благополучно: светлые подъезды, клумбы с георгинами, дворник Гамлет ласково гонял метлой листья, будто уговаривал их лечь кучнее. Илья шёл с работы в темнеющем ноябре, держа сетку с картошкой и банкой кабачковой икры — акция в супермаркете, Оля давно просила взять. Он был из тех, кто не забудет чек и сдачу, кто ещё и просрочку проверит на кассе. В отделе бухгалтерии его ценили за пунктуальность и спокойствие, дома — за умение починить всё, что перестаёт дышать: чайник, стул, даже скрипучую дверь в кладовку, которая жила своей жизнью и возмущалась по ночам.
Оля встретила его в прихожей — в овечьих носках и с тёплым запахом укропа на руках: варила суп на завтра. На плите тихо булькало, в раковине блестели чистые тарелки. На столе лежал список: «Купить мешки для мусора, перчатки, корм для Рыжика». Под списком Олина аккуратная приписка: «Позвонить Нине по поводу отчёта». Оля работала в рекламном отделе издательства, где вечные дедлайны мерили не часами, а чашками холодного кофе. Она любила порядок — в словах, в мелочах, в отношениях. Люди с таким складом или делают карьеру, или устают от чужой хаотичности. Оля пока держалась.
— Слышал новости? — спросила она, вздыхая. — Марина написала. Помнишь, двоюродная? С золотыми ресницами и вечным «выручите на денёк».
Илья помнил смутно: фото с курорта, хрустящие салаты на её сторис и бесконечные «я только уточню». Кажется, у Марины был муж — Игорь, любитель «стартапов», которые начинались с красивых слов и заканчивались у чужой двери в поисках чайника. Они жили в соседнем подъезде, но год назад уехали «в свободное плавание», а теперь — вернулись. Не из-за ремонта — ремонт был бы честнее. Игорь «закрыл проект», Марина «временно» сняла студию у знакомой, но ключи от студии постоянно оказывались то у курьера, то «в пути». А вещи — у соседей.
— Что она хочет? — Илья снял куртку, погладил Рыжика — тот фыркнул и ушёл смотреть на булькающий суп.
— «Чисто посидеть на кухне пару вечеров», — прочитала Оля с телефона. — У них там плита не подключена, и «мастер обещал завтра». Ну, а там посмотрим.
Илья молчал. Он умел молчать так, что в этом было больше смыслов, чем в длинном письме. Оля знала: он против, просто не хочет быть грубым. А ей было трудно сказать «нет» — особенно тем, кто когда-то давал ей шарф в одиннадцатом классе или утешал после контрольной. Марина, правда, ничего такого не делала, но умела говорить так, будто давно спасла всех от беды и теперь пришла за благодарностью.
На следующий день Марина пришла вовремя — в этом была первая странность. На пороге — высокий Игорь с белёной бородой, как на картинке барбершопа, и широкая коробка с надписью «Органик-микс». Пахло корицей и чабатом.
— Мы с пустыми руками не ходим, — улыбнулась Марина. — Салат киноа, сыр фета, травы. Игорь сам мариновал лимоны.
— Заходите, — Оля посторонилась, почувствовав, как тонко ухнуло внутри: густой аромат был слишком уверенным, слишком «мы тут надолго». — Только у нас скромно.
— Мы свои, — кивнул Игорь и, не спрашивая, поставил коробку на стол, отодвинув банку с солью и Олины записные крестики на листочке.
Первый вечер прошёл на удивление мирно. Марина рассказывала, как «нашла себя» в кулинарных мастер-классах, Игорь — как «запускал платформу для фриланса» и упёрся в «коррумпированный рынок». Они ели суп, обсуждали, кто чем увлекается. Илья слушал и думал, что у некоторых людей голос — как мягкая резинка: всё стирает, и твои границы тоже.
— Завтра мы на часок, ладно? — Марина застёгивала плащ, глядя поверх плеча. — Мастер уже едет, просто поздно. Мы тебя не подведём, Оленька.
На второй «часок» Марина пришла без Игоря — с двумя баулами. В одном звякнуло. Оля коснулась молнии взглядом: сода, специи, какая-то миска с трещиной по краю. Марина ловко выгрузила всё на подоконник.
— Это временно. У нас окно в студии не закрывается — сквозняк, продукты «плачут». Пусть постоят у вас, там солнышко.
— У нас зима, — хмыкнула Оля, но мягко: — Ладно. Только недолго.
Марина улыбнулась как человек, которому дали не десять минут, а квартиру.
С этого дня «часок» распух до вечера, а потом — и до ночи. На третий день Игорь притащил электрогриль, поставил на табурет, и из кухни понеслось аппетитное шкворчание. Рыжик обиделся и ушёл жить на батарею в коридоре. Оля стала просыпаться раньше, чтобы успеть сварить свои макароны до «мастер-класса от Марины». Илья уходил на работу с плотным узлом в горле: ему не нравилось, как Игорь двигает их чашки, как Марина кивает на Олины полотенца — «давайте это мы заберём, а вам купим потом новые». От их «потом» в воздухе пахло нереализованным обещанием.
— Может, поговорим? — сказал Илья однажды, тихо, когда они с Олей мыли посуду за гостей, а на столе блестели капли масла. — По-прежнему «временно»?
— Я скажу, — вздохнула Оля. — Только как? Они же… без плиты. И Марина — родня. И тётя Лида сразу позвонит: «Оля, не стыди!»
Тётя Лида позвонила без намёка, на пятый вечер. Голос её был как чайник — кипит и свищет.
— Маня мне звонила, — сказала она бодро. — Говорит, как вы выручаете, золотые! Я горжусь. Илью тебе Бог послал — мужчина в доме, опора. Да что им стоит-то. Ты не напрягайся, дети.
Оля слушала и ощущала, как стены их кухни становятся прозрачными: тётя Лида, Марина, Игорь — все уже внутри. И ещё кто-то — из дому Марины, наверное, её сестра в чатике с эмодзи «сердечки» — тоже смотрит на их чайник.
Через неделю Игорь появился с двумя блендерами. На одном — наклейка «Ремонт». На другом — «Тест». Игорь объяснил быстро:
— Я тут запускаю маленький сервис. Пара рецептов, пару обзоров. Надо поснимать у вас — свет хороший. Я тихо. Вообще не доставлю.
Он не доставлял — кроме кабелей, штатива и незнакомых людей, которые один за другим заглядывали «на минутку», примеряясь к их стульям. Один парень в широком свитере сел на Олину подушку и оставил крошки кунжута. Девушка с красными ногтями спросила: «А где у вас фильтр для воды?» и, не дождавшись ответа, полезла в шкаф под мойкой.
Оля поймала себя на глупой мысли: записать на бумажке «Это наш дом». И приклеить к холодильнику. Но испугалась, что это прозвучит смешно.
Они попытались мирно. В субботу утром Илья сварил крепкий кофе и предложил «поговорить втроём». Марина пришла с пряниками, Игорь — с блокнотом.
— Мы рады помочь, — начал Илья, глядя по очереди на каждого. — Но у нас тоже есть режим. Я рано встаю, Оля работает. Нам бы график. И — вещи. На подоконнике вы заняли половину. Давайте как-то ограничим. И электроприборы — у нас проводка старая. Опасно.
— Конечно! — Марина кивала слишком быстро. — Мы вас обожаем. Просто уже всё решается. Мастер, провода, плиту — оформили!
— И график, — добавил Игорь, листая блокнот. — Вот: вторник и четверг мы у вас с шести до восьми. Фикс. Остальные дни — у себя. Честно-честно.
Оля посмотрела на Илью — мол, ну? Он пожал плечами: попробуем. Они даже договорились, кто приносит моющие средства, и Марина мило поставила в угол новую банку с надписью «Эко-гелЬ». Оля улыбнулась: буква «Ь» на конце почему-то смягчила сердце.
Вторник прошёл терпимо. В четверг «восьми» не случилось. В девять Игорь ещё снимал «сцену намазывания», в десять девушка с красными ногтями чихала на их специи, в одиннадцать в коридоре на полу спал чужой рюкзак. Оля закрыла глаза и считала: раз, два, три. Открыла — Марина смеётся над роликом с танцующей лошадью, телефон громко рычит.
— Ребята, — сказала Оля уже не мягко. — Мы же договаривались. До восьми.
— Оленька, ну чего ты, — Марина выгнула бровь. — Творческий процесс. Разве его измеришь?
Оля почувствовала, как внутри щёлкнуло. Но проглотила.
На следующей неделе в их чат двора прилетел придушенный стон: «Кто сушит рыбу в общем коридоре?» Под фото — их дверь. На табурете рядом и правда лежала серебристая скумбрия. Игорь отписался бодро: «Это реквизит, на пару часов!» И добавил смайлик с подмигивающей рыбой.
Сосед Паша, худой, как натянутый провод, постучал вечером. Постучал не вежливо, а директно — костяшками.
— Ну вы чего? — спросил, глядя поверх Оли на стул с блендером. — У нас тут дом, а не рынок.
— Это не мы, — попыталась Оля. — Это… гости. Временно.
— Временно — это когда зуб ноет, — сказал Паша и ушёл, оставив за собой запах дешёвого табака и правды.
Оля потом долго сидела с телефоном в руках, переписывая сообщение Марине. Стирала фразы «нам неудобно», «мы устали», «дайте передых». Писала: «Марин, правда, давай пока без гостей». Стирала. Писала: «Нам тяжело». Стирала. В конце отправила неуверенное: «Можно завтра у вас?»
Ответ пришёл сразу, бодрый: «Конечно, у нас всё по плану! Только у нас вода отключена на день, приезжайте к вам? Мы тихо-тихо».
Илья читал и молча положил телефон на стол, аккуратно, будто это не телефон, а граната.
— Я понимаю, — сказала Оля, уткнувшись ему в плечо. — Я правда понимаю. Но если я скажу резко — тётя Лида устроит разнос, родители скажут, что я «зажралась», что «родню не уважаю».
Илья обнял. Он не был ни мягкотелым, ни бесхарактерным — просто верил, что мир можно поправить разговором. А мир, как оказалось, был пластилиновым только у тех, кто привык лепить чужими руками.
В конце месяца у Оли на работе случилось «аврал-по-настоящему»: журнал не закрывался, верстальщик уходил и хлопал дверью, главный редактор просил «еще одну версию макета». Оля приходила домой и падала, словно книзу приклеили магнит. А дома — очередь к чайнику. Марина с Игорем запускали «вторую волну» какого-то марафона и шли «вперед к мечте».
— Нина звонила? — спросил Илья в кухне, снимая со сковороды чьё-то забытое авокадо.
— Угу, — кивнула Оля. — Сказала, у меня баннеры ровные, как линейка. Это комплимент.
— Линейка — это ты, — сказал Илья. — Ровная. А вокруг — кто-то, у кого ноль делится на бесконечность.
Оля усмехнулась, но не успела — в дверь позвонили. Марина влетела, как ветер, и сразу к шкафу: забрать «их соль». Потом — к холодильнику: положить «их салат». И уже из коридора крикнула:
— Илюш, ты мужчина! Помоги мешок донести, ага?
Мешок пах пастой карри и лёгкими чужими духами. Илья молча закинул его на плечо, чувствуя, как тянет вниз не вес, а чувство, что его жизнь — теперь общий подъезд.
Вечером они вдвоём написали письмо — не злое, не в штыки. Про границы, про усталость, про график. «С понедельника — только выдвинутые заранее часы, без гостей, без техники, без складирования вещей. Иначе — извините, нам придётся отказать совсем». Оля читала вслух, поправляла слова, вычёркивала лишние смягчения. Илья отправил.
Ответ пришёл короткий, но ёмкий: «Вы что, серьёзно? Мы же семья».
Оля смотрела на эти четыре слова и думала, что «семья» иногда звучит как «инструмент». Как рычаг, которым нажимают на твою совесть. Она вдруг увидела Марину — не в яркой кофточке и не с «эко-гелем», а с невидимым ключом от их двери в руке. И это пугало.
На следующий день тётя Лида позвонила снова. Без приветствия:
— Оля, я не узнала тебя. Марина плачет. Вы их выгоняете. Что с вами?
— Мы не выгоняем, — сказала Оля. — Мы просим соблюдать рамки.
— Рамки! — фыркнула тётя. — У тебя всё по линеечке. А где душа?
Оля выключила звук и долго сидела, слушая тишину. Где душа? Душа — там, где ты наконец-то перестаёшь подставлять другую щёку. Но сказать это тёте Лиде казалось кощунством. Она пожала плечами самой себе и пошла варить гречку. Вода закипела и убежала — первый раз за много лет. Оля вытерла плиту и вдруг разрыдалась, тихо, чтобы Илья не слышал.
Соседи перемигивались в лифте, Паша кивал: «держитесь», приятель Ильи Артём из спортзала писал: «Завтра бегаем? Выдохнешься — будет легче». Коллега Нина прислала стикер — кот держит границы линейкой. И только у Марины всё «на позитиве»: сторис сияли, марафоны шли, под каждой фотографией — «семья рядом — всё возможно».
На третью неделю после письма Марина «нашла компромисс»: предложила «праздничный ужин», чтобы «снять напряжение». Игорь принесёт свою фирменную пасту, они посидят втроём, «по-домашнему», без съемок. Оля согласилась — усталость иногда мажет «да» там, где надо жёсткое «нет». Илья пожал плечами: попробуем.
Вечер начался спокойно. Игорь действительно сварил пасту — ароматная, с базиликом. Марина села напротив Оли и вдруг — уже после салата — закинула: «Оленька, а можно нам временно оставить у вас кое-что одно? Ну просто некуда».
Илья напрягся, но промолчал. Оля спросила тихо:
— Что именно?
Марина улыбнулась наполовину — и в этом было что-то от кошки, которая уже протащила добычу под диван.
— Кофемашину. Большую. На пару недель. Мы запускаем в студии «Утро с Мариной». Там утром холодно, а у вас тепло.
Оля посмотрела на Илью. Он — на неё. И в этом взгляде было то самое «ещё чуть-чуть, и треснет». Но Марина уже переключила внимание: то на тосты, то на телефон, то на историю про «партнёров из Италии». Вечер докувыркался до десяти, пока Игорь не потянулся и не сказал:
— Завтра завезу. На рассвете. Ты ж рано встаёшь, Илюш?
Илья закрыл глаза на секунду. Открыл — и кивнул. Внутри у него было тихое «нет», но он искал слово, которое не ранит Олю. И не нашёл.
Ночью Оля лежала и слушала, как в батарее булькает воздух. Она представляла себе кофемашину — огромную, тяжёлую, с блестящими рогами, как у лося. Она будет стоять там, где раньше стояла их вазочка с полевыми цветами (небось Марина скажет: «пыль собирает»). А потом — придут люди. «На минутку». И останутся. И вдруг Оля ясно увидела — как в чужом фильме — себя, стоящую посреди кухни, и говорящую чётко, без дрожи: «Нет». Картина исчезла, но след остался — как после вспышки.
Утром кофемашина действительно появилась. Огромный ящик, из которого торчали шланги и блестящие детали, перекрыл половину прохода. Игорь улыбался бодро, будто принёс подарок на Новый год.
— Это зверь, — сказал он, гладя корпус. — Настоящая итальянская. В кофейнях такие. Но не переживайте, я всё настрою. Вам даже лучше будет — будете пить не растворимый, а эспрессо, как в Милане.
Илья сжал зубы. Он никогда не был в Милане и, честно говоря, даже не стремился. Его вполне устраивал обычный чай по утрам. Оля молча помогала тащить коробку на кухню, хотя в голове стучало: куда мы теперь будем ставить кастрюли?
Кофемашина заняла весь подоконник. Их цветок в глиняном горшке Марина аккуратно переставила в коридор — «чтобы солнца больше». Рыжик подошёл, понюхал блестящий корпус и демонстративно ушёл. Оля почувствовала, что он выразил то, чего она сама пока не могла сказать.
Вечером пришли «друзья для дегустации». Два парня и девушка в ярко-жёлтой кофте. Они смеялись, пробовали капучино, спорили о помоле. Оля пыталась работать за ноутбуком в спальне, но шум кофемолки рвал ей мысли на куски. В час ночи, когда гости ушли, кухня была в белых разводах молочной пены и пахла жжёным кофе.
— Так не пойдёт, — тихо сказал Илья, вытирая стол. — Мы теряем дом.
— Я знаю, — ответила Оля. Голос дрогнул. — Но как сказать? Они же… Марина умеет так смотреть, будто ты злодей.
На выходных Игорь приволок второй ящик — «ингредиенты для завтрака». Марина радостно объяснила, что у них стартует проект «Семейное утро», и нужно «натурально, в реальной атмосфере». Оля застыла, держа в руках половник.
— Реальная атмосфера — это наш дом, — медленно произнесла она. — А не ваша студия.
Марина заморгала, как будто не поняла.
— Оленька, ну что ты! Мы же тебя продвигаем! Ты же часть семьи, часть процесса! Люди увидят уют, настоящую жизнь. Это же прекрасно.
Илья поставил на стол тарелку с картошкой.
— Прекрасно — это когда в своём доме можешь ужинать в тишине. А не ждать, пока «процесс» закончится.
Марина на секунду прикусила губу, но тут же перешла в наступление:
— Значит, вам трудно помочь? После всего? Мы же не чужие!
Оля почувствовала, как в груди что-то сжимается. После всего? А что именно «всего» они сделали для них? Вспомнить бы хоть один случай.
Через пару дней ситуация вышла наружу. Соседка Галина Петровна поймала Олю у подъезда.
— Доченька, что у вас там творится? — спросила она, хитро щурясь. — Люди шепчут, что у вас кафе открыли. То запахи, то гости. Мы-то с Пашей понимаем, что это Игорь с Маринкой, но вы-то куда смотрите?
Оля покраснела. Хотелось провалиться. Она пролепетала:
— Это временно… они без плиты…
— Временно? — фыркнула Галина Петровна. — У нас сосед на третьем «временно» жил с кошкой. Так кошка до сих пор у него. Временное — оно навсегда, если вовремя не сказать. Смотри, Оленька, не сломайся. Ты девка хорошая, но мягкая.
Слова застряли в сердце, как заноза.
Попытка последнего «договориться» случилась в среду вечером. Илья собрал Марину и Игоря за столом.
— Давайте чётко. Нам тяжело. Вы занимаете кухню, приводите людей. Мы не против помогать, но нужны границы. Конкретные. Без «временно». Иначе — всё.
Игорь нахмурился.
— Ты что, выгоняешь нас? — спросил он. — Мы же в одной лодке. Родные.
— Родные не превращают чужой дом в склад, — отрезал Илья. — Мы не подписывались на вашу кофейню.
Марина сложила руки на груди.
— Знаешь, Илья, ты стал грубым. Оля раньше другой была. Доброй. А теперь у вас тут правила, графики… Где душа?
Оля вспыхнула:
— Душа у меня — там, где моё место на кухне. Где я могу спокойно сварить суп, не вытирая чужие следы.
Слова прозвучали неожиданно громко. Даже для неё самой. Марина замолчала на секунду, но потом рассмеялась.
— Да ладно! Ты чего? Мы же шутим. Завтра всё уберём.
Но завтра ничего не убрали. Наоборот, появился новый штатив. А потом ещё один человек «на минутку». И ещё.
Оля всё чаще ловила себя на мысли, что живёт не в квартире, а в съёмочной площадке.
А Илья начинал злиться уже не тихо, а вслух.
Конфликт дошёл до точки, когда однажды вечером Илья вернулся с работы и не смог открыть дверь: за ней стоял тот самый штатив, мешая створке распахнуться. Пришлось протискиваться боком, словно он гость в собственной квартире. На кухне гудела кофемашина, Марина что-то оживлённо объясняла в телефон, а Игорь раздавал указания двум девушкам в спортивных костюмах: «Снимай ближе к чашке, чтоб пар видно было!»
Илья бросил сумку на пол.
— Хватит. — Голос его был жёстким, непривычным даже для Оли. — Всё. Кончено.
В комнате сразу повисла тишина, только кофемолка скрипнула напоследок. Марина отняла телефон от уха, уставилась на него.
— Ты о чём? — в её голосе уже не было той сладости, только раздражение.
— О том, что вы завтра забираете всё. Машину, штативы, продукты. Всё. Нам больше не по пути.
Игорь хмыкнул.
— Слушай, ты перегибаешь. Мы ж семья. Родня. У нас трудный период, а ты… вместо помощи — нож в спину.
— Это не помощь, — спокойно сказал Илья. — Это паразитизм.
Марина вспыхнула.
— Паразитизм?! Ты посмотри на себя! Чай мешками таскаешь, картошку! А у нас проекты, люди, будущее! Мы же делаем дело, а вы? Варите свой супчик и думаете, что мир на вас держится!
Оля почувствовала, как внутри всё дрожит. Она всегда старалась быть мягкой, не спорить, сглаживать. Но сейчас, глядя на их наглые лица, вдруг поняла — если промолчит, то их кухня так и останется чужой территорией.
Она встала и тихо, но отчётливо сказала:
— Завтра в девять утра я хочу видеть кухню пустой. И никаких «временно».
Марина ухмыльнулась.
— Какая строгая! Наконец-то голос обрела. Только вот интересно: когда ты родне откажешь, кто за тебя заступится? Лида? Родители? Да они первые скажут, что ты бессердечная.
Слова ударили больно. Но Оля выдержала взгляд.
— Пусть думают, что хотят. Это наш дом.
Марина закатила глаза, поднялась из-за стола.
— Ну и ладно. Бедненькие, поели хоть досыта? Ну и ступайте к себе, — усмехнулась она, хватая сумочку. — Завтра увидимся.
Дверь хлопнула так, что дрогнули стекла.
Оля опустилась на стул, обхватив лицо руками. Илья положил ладонь ей на плечо.
— Ты молодец, — сказал он тихо. — Наконец-то сказала.
Но внутри Оля знала: завтра они могут и не уйти. Завтра тётя Лида позвонит снова, соседи будут коситься, а Марина придумает новый способ вернуться.
Конфликт не закончился. Он только перешёл в другую фазу — открытую, где уже нельзя спрятаться за «временно» и «помоги».
И Оля впервые за долгое время не боялась этой открытости. Она боялась лишь одного — что у Марины и Игоря найдутся новые ходы.
История осталась висеть в воздухе, как недосказанная реплика. Что будет дальше — не знал никто.
Единственный