Когда Нина Петровна впервые поставила у двери свою сумку с колёсиками, на ручке висел пластиковый жетон с надписью «Лифт не работает». Жетон выдали в управе всем жителям её дома, у кого старше шестидесяти: мол, временно, пока меняют шахты, можно обращаться за волонтёрской помощью. Она надела жетон как медаль и сказала Игорю: «Кардиолог строго-настрого: мой подъём выше второго — врагу не пожелаешь». Их квартира — на третьем. Игорь улыбнулся виновато, взял сумку. Аля — так её чаще называли друзья, но в документах она была Алина — подумала о том, что «временно» — растяжимое слово.
Квартиру они купили два года назад. Ипотека на двадцать лет, переплата страшная, но снимать чужое за те же деньги показалось глупее. У Алины стабильная дистанционная работа в бухгалтерском аутсорсинге: закрывает отчёты мелким бизнесам, ругается с личными кабинетами налоговой, дружит с таблицами так, как не дружила ни с кем со школы. Игорь в техподдержке банка: смены, дежурства, ночи, неожиданные звонки в субботу. Сын Миша в этом году пошёл в первый класс — школу выбрали рядом, чтобы без метро, а бабушка обещала «помочь с уроками». Обещания Нины Петровны всегда звучали как распоряжения, но в начале Алина воспринимала это как общественный договор: помогут — и ладно.
В первый же вечер Нина Петровна, не разуваясь, прошлась по коридору и включила свет во всех комнатах. «Вы чего в полумраке живёте? Глаза посадите». Она заглянула на кухню, приподняла крышку мусорного ведра, покосилась на раздельные пакеты. «Это что — вы мусор сортируете? У вас что, времени много?» Потом сняла плащ, долго выбирала вешалку, Алина предложила отдельный крючок, тот, что выше, чтобы пальто не мялось. «Я невысокая, мне неудобно. Надо пониже». И пониже оказалось на крючке, где обычно висел Мишин рюкзак с нашивкой «Ракета». Рюкзак перекочевал на полку для обуви, а через день туда же легла коробка с вареньем — «домашнее, на зиму».
Мишка, впрочем, радовался: бабушка пришла с широким пакетом — ламинированные карточки букв, русско-английские наклейки на клавиатуру, «чтобы мальчик с детства знал, где Й, а где Y». Алина посмеялась про себя: у них дома алфавит из магнитов уже занимал половину холодильника. Но Нина Петровна раскладывала карточки на столе как пасьянс, приговаривая: «Бедные дети, им всё в планшетах показывают, а настоящей бумаги не видели».
Первые дни прошли на шуршании: Нина Петровна шила новые шторы для спальни — прежние сочла «из больницы», и Алина не спорила, хотя выбирала их по каталогу полдня; наклеивала бумажные ценники на банки с крупами («чтобы никто не перепутал»), а на дверце холодильника появилась сетка-расписание на всю неделю. Понедельник: гречка, вторник: пшено, среда: куриные сердечки — Алина давно их не покупала, но «в сердце полезно есть сердце». Воскресенье в расписании было пустое — «свободный день семьи».
Алина пыталась втиснуть в этот свободный день свой единственный личный ритуал — посидеть в кофейне во дворе с книгой. Нина Петровна наблюдала в окно и стучала ложкой по подоконнику: «Кофейни — это излишества. Варите дома, у вас турка пылится». Алина улыбнулась и всё равно ушла, но внутри возникло чувство, будто она тайком выносит из дома что-то дорогое.
У Нины Петровны была привычка разговаривать заголовками: «Семейный бюджет — это дисциплина», «Ребёнок должен рано понимать, что такое порядок», «Сын — опора матери». Она произносила это ровно, как в новостях. Алина ловила себя на том, что перестаёт отвечать полными фразами, чтобы не дать повода для ещё одного заголовка.
Однажды вечером, пока Игорь задерживался на работе, Нина Петровна достала из сумки блокнот. На обложке — золотой тиснёный герб и слова «Доходы и расходы семьи». «Никакой слежки, Алинушка, — мягко сказала она. — Просто контроль. Ипотека вас с Игорьком давит, я посчитаю, где дырка, и подскажу». Алина смотрела, как она аккуратно проводит линейкой колонки. Внутри у Алины работал свой невидимый Excel, и он подавал тревожные сигналы: «чужой доступ», «изменение прав». Но она только спросила: «И ещё что вы решите?» — «А что тут решать? Загляну в ваши банковские приложения, распишу лимиты на неделю. Я же мать. Никто так, как я, вашей семье не хочет добра».
Слово «приложения» в её устах прозвучало как «баночки», и Алина почувствовала странную смесь раздражения и жалости. Нина Петровна записывала суммы, Алина молча наливала чай, Миша возился с конструктором и периодически восклицал: «Бабушка, смотри!» — и бабушка смотрела, кивала, возвращалась к колонкам. Позднее Игорь шутливо отнекивался: мол, маме интересно, ей скучно одной в трёшке, пусть играет. Алина спросила: «Трёшка приватизирована на кого?» Игорь вдруг поморщился: «Квартиру поделили десять лет назад: у мамы половина, у меня четверть, у тёти Риты — четверть. Ради налогов и всех этих историй». «А тётя Рита?» — «Живёт с мужем на даче, им город не нужен». Алина кивнула, поставила галочку в памяти: доли — это не просто бумага.
В тот же вечер в их чат в мессенджере «Семья» пришло голосовое: Нина Петровна рассказывала, как «завтра сходила бы в МФЦ, надо Мишу временно прописать у меня, чтобы школу не дёргали проверками». Алина остановила прослушивание на слове «временно». «Зачем?» — спросила она вслух, хотя Нина Петровна ещё говорила, и Алина слышала в динамике: «Вы же молодые, кто вас знает…» Игорь отмахнулся: «Она пугается из-за нового приказа о проверках. Давай не делать трагедии».
Нина Петровна умела входить в чужие пространства как хозяйка — не нагло, а привычно. Утром она переставила сушилку для белья из ванной на балкон: «Пусть солнце пьёт влагу». К вечеру у Миши оказались «сушёные» штаны с заломами и плёнкой от белизны, но Нина Петровна уверяла, что «так чисто, что искрится». Алина глубоко вдохнула, посчитала до десяти и просто убрала штаны в стирку ещё раз. Сор из избы — не лучший сюжет для рабочей переписки, а у неё как раз горел отчёт по упрощёнке.
По пятницам Алина вела семейный мини-бюджет в приложении, подбивала цифры по картам, вносила наличные. Теперь каждую пятницу к ней подсаживалась Нина Петровна, садилась ровно напротив, как аудиторы в банке, и спрашивала: «А зачем вы тратите тысячу четыреста на кофе и выпечку в месяц? Это четыре килограмма хорошей гречки». Алина отвечала: «Это мои деньги». Нина Петровна улыбалась: «Мои-не мои — всё наше. Семья». Игорь делал вид, что не слышит, и листал ленту с мемами про котов. Коты, как выяснилось, отлично прикрывают мужскую усталость.
Вскоре вопросы пошли глубже. «Коммуналка у вас растёт, а вы окна почти не открываете — плесень пойдёт. Я позвала сантехника из ЖЭКа, он бесплатно посмотрит трубы». Алина замерла с губкой у раковины: «Какого сантехника?» — «Геннадия. Он всех знает в районе. Кстати, у него племянник — отличный юрист по недвижимости. Молодой такой, бойкий. Всё разъяснит по вашей ипотеке, чтобы не дай бог банк не накрутил». «Мы с банком сами разберёмся», — сказала Алина, у неё в голосе прорезался металл. «Да что ты кипятишься, дочка, — в голосе Нины Петровны зазвенело стекло, — я же добра хочу».
Её «добра» хватило на то, чтобы однажды вечером на кухонном столе рядом с салатницей с винегретом лежала распечатка объявления: «Куплю долю в квартире. Быстро, честно, без обмана». Телефон вырезан, к объявлению приколота записка — «Олег, специалист, помогает соседям». «Откуда это?» — Алина держала листки, как грязные. «В подъезде висело. Я подумала — вдруг тёте Рите пригодится. Знаешь, Ритка мечтает о швейной машинке новой. А доля у неё на бумаге, она в городе-то не живёт». Она сказала это почти невзначай, но Алина услышала, как в паузе между словами что-то щёлкнуло.
Вечером Алина подольше мыла посуду — тёплая вода помогала не сорваться. В голове крутилась старая фраза из их с Игорем разговоров о границах: «Не мы первые, не мы последние, главное — договориться». Она попыталась обозначить. «Нина Петровна, давайте не трогать тётю Риту. И с юристами, и с сантехниками — сначала со мной, ладно?» — «Конечно, конечно, я же не вмешиваюсь. Ты только не нервничай, у меня давление на тебя реагирует».
На следующий день в прихожей появилась обувница — та самая, которую Алина хотела купить полгода, но всё накапливала на подушку безопасности. Нина Петровна привезла её на такси, собрала сама, гордо выпрямилась. «Смотри, как удобно. А твои туфли я выбросила, они уже совсем». Алина осторожно открыла мусорное ведро, заглянула — там действительно лежали её чёрные лодочки, потертые носы, но мягкие, «офисные». Она молчала. Мишка потянул её за рукав: «Мам, бабушка сказала, что настоящие капитаны не плачут». И Алина, как капитан, сделала вид, что в глаз попала пыль от новой обувницы.
В воскресенье Нина Петровна позвала их «в люди»: в дом культуры на районный праздник «Семейные ценности». Там вручали грамоты примерным матерям, читали стихи про отчий дом, в холле продавали варенье из облепихи и копчёную рыбу. Нина Петровна шла, под руку с Мишей, как с флагом. Алина шла рядом и ощущала себя добавкой, которую указом включили в рецепт. На сцене объявили бесплатные консультации юристов «по всем вопросам жилья». Нина Петровна ослепительно улыбнулась: «Судьба!». Алина сказала спокойно: «Мы не пойдём».
Они не пошли. Но через неделю у Игоря в телефоне всё-таки появился номер «Олег — юрист (кураторы районного проекта)». Игорь объяснил: «Он по общей программе, маме обещал по бумагам посмотреть. Так, на всякий». Алина спросила: «Знает ли он наш адрес?» — «Ну… мамин знает. И что?» Алина ничего не ответила.
Ночью, когда Игорь заснул, Алина открыла ноутбук и написала Лере, своей подруге и коллеге: «Лер, у меня дома включили ревизора. Я держусь, но тут как будто мне вместо двери поставили турникет. И пропуск у меня не работает». Лера ответила быстро: «Звучит как план захвата. Ты в норме?» — «Пока да». — «Смотри, чтобы не заглотнуть наживку. Они любят «временно». Временно — это всегда длиннее, чем кажется».
Утром Алина нашла на кухне новую скатерть — плотную, клеёнчатую, с узором под гранит. На ней ровно лежали квитанции: коммуналка, сад, школа, интернет. Сверху — листок из маминого блокнота: «Перераспределение: 1) Мои — продукты, 2) Ваше — ипотека, 3) Общие — ЖКХ. На неделю лимит наличными — 6000. Карту на хлеб передай мне, пожалуйста». Подпись: «Мама». Слово «мама» было в кавычках.
Алина постояла над этой стопкой и вдруг отчётливо поняла: ей предлагается жить в чужой системе координат. Как на шахматной доске, где твой король уже под прицелом, а ты ещё думаешь, что игра только началась. Нина Петровна вошла тихо, как умеют люди, привыкшие появляться вовремя. «Алин, я подумала: для семьи лучше, если под одним управлением. Ты молодая, горячая, можешь и накупить чего, я сама такая была. А я — спокойная, я посчитаю. Игорько-то безотказный, ты же знаешь. Я его берегу». Она улыбнулась, ДЕСНЕЙ. И в этой улыбке Алина впервые увидела не только заботу.
Она аккуратно сложила бумаги обратно, сказала: «Отдайте мне, пожалуйста, мои туфли из мусорки. И карту я никому не отдам. У меня всё записано». Голос её звучал так ровно, что даже Миша выглянул из комнаты: «Мам, ты как учительница». Нина Петровна поджала губы. «Какие мы самостоятельные». Она взяла скатерть за угол, поправила. «Ладно. Посмотрим».
Вечером позвонила тётя Рита. Голос весёлый: «Алёнушка—» она всегда путала имя, — «Ниночка говорит, у вас в районе школы хорошие, может, Мишу к нам прописать? Будет удобнее. И потом, если что, я свою долю продам, чтобы вы ипотеку закрыли, а мне и на даче хорошо». Алина слушала и слышала за весёлостью усталость. Тёте Рите, похоже, объяснили удобно: продать — легко, деньги — быстро, все счастливы. Она ответила: «Рита, спасибо, но давайте пока ничего не продавать и не прописывать. Договорились?» — «Да ты не волнуйся, это просто разговор».
После звонка Алина вышла на лестницу, опёрлась о холодные перила и посмотрела вниз. Жетон «Лифт не работает» продолжал висеть на сумке у двери. Колёса от сумки оставили на линолеуме чёрные дуги — как отметки от циркуля. Круги, круги, круги.
Игорь выглянул в щёлку: «Ты чего? Замёрзнешь». — «Проветриться». — «Ма сегодня опять с табличками своими? Потерпи, лифт скоро включат, и она уедет». «Скоро» — слово из того же словаря, что и «временно». Алина посмотрела на мужа — уставший, аккуратный, «безотказный», как сказала мама. Он обнял её: «Я решу». И ушёл обратно в комнату — досматривать мем с котом, который ловит красную точку, но так и не ловит.
В комнате Алина открыла блокнот — свой, зелёный, без гербов. Написала: «Дом. Границы. Доли». Ниже: «Лифт», «Олег», «Прописка». Положила ручку, закрыла глаза. Внутри, как старый радиоприёмник, щёлкали переключатели. Она поймала волну: пока ты записываешь, ты не тонешь. Но шум в эфире только усиливался.
Алина заметила, что у Нины Петровны есть своя система сигналов. Если в квартире начинала звенеть чайная ложка об стакан — это было приглашение на «разговор по душам». Если громче обычного скрипела крышка кастрюли — значит, готовится упрёк. А если бабушка внезапно начинала возиться с бумагами на столе, складывая их в аккуратные стопки, — тогда жди чего-то серьёзного.
В тот вторник раздалось всё сразу: и ложка, и крышка, и шуршание бумаг. Алина вернулась с работы (ну как — закрыла ноутбук, прошла на кухню) и увидела: на столе лежит пачка договоров по ипотеке. Она узнала: их собственные бумаги из шкафа в спальне.
— Я тут решила глянуть, — сказала Нина Петровна, будто речь шла о кроссворде. — У вас ставка высокая. Надо бы рефинансировать.
— Это наши документы, — спокойно ответила Алина. — Я не давала разрешения их смотреть.
— А ты что, против? Я же ради вас. Я, может, смогу договориться. У меня соседка кредит закрыла через знакомого в банке.
Алина почувствовала, как что-то внутри сжалось. Игорь сидел рядом, на стуле у окна, и делал вид, что увлечённо листает телефон.
— Игорь, — сказала Алина, — можешь, пожалуйста, сказать маме, что это — наши документы и что мы сами решим, что с ними делать?
Он вздохнул и, не отрываясь от экрана, произнёс:
— Мам, ну, может, и правда… не стоит без нас смотреть.
Нина Петровна медленно повернула голову. В её взгляде мелькнуло что-то ледяное.
— Игорёк, я только добра хочу. А если вас банк надует? Ты думаешь, они вам друзья? Я мать, я обязана смотреть.
Алина знала: спорить бесполезно. Она взяла бумаги, аккуратно собрала их в папку и унесла в спальню. Когда вернулась, Нина Петровна уже демонстративно лежала на диване, приложив ко лбу влажное полотенце.
— Давление, — шёпотом сказала она. — Нервы.
Игорь вскочил, стал искать тонометр. Алина почувствовала себя виноватой, хотя не сделала ничего плохого. Это было как ловушка: её границы нарушали, а виноватой в итоге оставалась она.
Через неделю началась новая история.
В их чате «Семья» появилось сообщение от Нины Петровны: «Завтра ко мне зайдёт Олег. Посмотрит ваши документы, я ему копии сделала. Чтобы вы спокойнее спали».
Алина едва не выронила телефон.
— Какие копии?! — выдохнула она.
— Мам, ну ты чего, — написал Игорь, — зачем копии?
— А что такого? — последовал ответ. — Он грамотный парень, консультирует бесплатно.
Алина позвонила сразу.
— Нина Петровна, вы не имеете права раздавать чужие документы!
— Да что ты кричишь? — обиженно протянула она. — Я же не в газету их отправила. А человеку доверяю. Он помог соседке оформить наследство, всё честно.
Алина положила трубку и впервые за долгое время закричала на мужа:
— Ты понимаешь, что она раздаёт наши бумаги чужим людям? А ты сидишь и молчишь!
Игорь потёр лицо руками.
— Алиночка, не раздувай. Мама просто переживает. Лучше пусть кто-то посмотрит, чем если мы сами что-то пропустим.
— Она не «переживает», она лезет туда, куда не надо! — почти сорвалась Алина. — У тебя что, совсем нет понимания, где граница?!
Он ушёл в ванную, захлопнув дверь.
Ситуация накалялась.
Миша всё чаще стал говорить: «Бабушка сказала, что мамы часто ошибаются» или «Бабушка сказала, что мужчины должны решать деньги». Алина отвечала мягко, но внутри закипала.
Однажды сын вернулся из школы и сказал:
— Мам, бабушка меня заберёт к себе жить, если вы с папой будете ругаться. У неё квартира больше, чем наша.
Алина села на стул. У неё перехватило дыхание.
— Это бабушка так сказала?
— Да. Она сказала, что у неё есть настоящая квартира, а у нас пока временная, пока долг не выплатим.
Вечером Алина подошла к Игорю:
— Она уже ребёнка готовит к переезду. Ты понимаешь, чем это закончится?
Игорь устало ответил:
— Алиночка, ну перестань видеть врагов. Мама просто… хочет, чтобы Мишке было хорошо.
— Хорошо?! — Алина подняла голос. — Когда его настраивают против матери? Это хорошо?
Он молчал.
Через пару дней Алина заметила: на кухне пропала её банковская карта. Она помнила точно: оставила на полке рядом с ключами. Поискала, нигде нет. Вечером карта «нашлась» — аккуратно лежала в кошельке, но уже с проведённой оплатой: в чеке из магазина значились три килограмма сахара, пять пачек крупы и несколько килограммов мяса.
— Мам, ты брала карту Алины? — осторожно спросил Игорь.
— Ну и что? — отмахнулась Нина Петровна. — Я же продукты купила! Для всех. Какая разница, чья карта? Мы же семья.
Алина почувствовала, как её руки дрожат.
— Это воровство, — сказала она тихо.
— Что ты сказала? — свекровь прищурилась.
— Вы взяли мою карту без спроса. Это воровство.
В комнате повисла тишина. Игорь вскочил:
— Алина, ну хватит! Мама же не себе взяла, а на еду!
— Всё равно без спроса! — Алина почти закричала. — Я больше не потерплю!
Нина Петровна резко поднялась, приложила руку к сердцу и прошептала:
— Вот видишь, Игорёк. Она меня доводит. Я ради вас — а она меня воровкой называет.
Игорь метался между ними, как загнанный.
В тот вечер Алина впервые подумала о съёмной квартире. О том, что может забрать Мишу и уйти. Но кредит, школа, работа… Всё это связывало, как верёвки.
На следующий день к дому подъехала машина. Из неё вышел молодой мужчина в костюме, уверенный, с папкой в руках. Алина смотрела из окна: Нина Петровна встречала его, широко улыбаясь. Это был Олег.
Они просидели на кухне два часа. Алина ушла к Мише в комнату, но сквозь дверь слышала: «доля», «переоформить», «прописка», «разделение».
Когда мужчина ушёл, Нина Петровна зашла в комнату к внуку и села рядом.
— Мишенька, ты знаешь, что у тебя может быть своя отдельная комната в бабушкиной квартире? Там просторно. Будешь делать уроки за большим столом.
Алина вошла в комнату.
— Давайте перестанем обсуждать с ребёнком то, что к нему не имеет отношения.
— А к кому имеет? — резко повернулась Нина Петровна. — Это его будущее! Я за него борюсь, пока вы с отцом бездельничаете!
В этот момент у Алины в голове словно щёлкнул выключатель. Она поняла: это не временно. Это война.
Ночью она лежала без сна. Игорь спал рядом, переворачиваясь и что-то бормоча. Алина смотрела в потолок и думала: «Я должна решить. Или мы уходим, или она». Но второе казалось невозможным — Игорь никогда не выберет.
И вдруг в тишине всплыли слова Нины Петровны, сказанные днём: «У Игорька доля в моей квартире. Ты думаешь, я дам ей пропасть?»
Алина поняла: всё это — про квартиру. Про власть. Про долю, которой свекровь не собиралась делиться.
И где-то глубоко внутри у неё зародилось отчаянное предчувствие: впереди — кульминация.
Вскоре в их квартире появились новые «гости». Сначала — риэлторша с короткой стрижкой и острым голосом, которая «просто зашла к Нине Петровне на чай». Потом — нотариус, «старый знакомый соседа Геннадия». Они все приходили будто случайно, но садились на кухне и раскладывали бумаги так, словно это их территория.
Алина чувствовала себя чужой в собственном доме. Она заходила на кухню за водой — а там уже обсуждают «удобные схемы дарственной» или «как лучше переписать, чтобы избежать налогов». Нина Петровна улыбалась и представляла: «Это моя невестка, Алинушка. Молодая, горячая. Она пока не понимает, но потом спасибо скажет».
Однажды вечером Алина не выдержала:
— Нина Петровна, вы что вообще делаете? Почему в нашей квартире собирается полрайона и обсуждает чужие документы?!
Свекровь посмотрела прямо в глаза:
— Потому что ты не видишь дальше своего носа. А я думаю о будущем семьи. О будущем моего сына.
Игорь сидел молча. Только когда Алина резко вышла из кухни, он тихо сказал:
— Мам, ну, может, не надо так резко.
— Сынок, — в голосе Нины Петровны зазвенела сталь, — ты думаешь, я ради себя всё это делаю?
На следующий день Алина нашла в почтовом ящике конверт. Внутри — уведомление о запросе из МФЦ: кто-то пытался подать документы о временной прописке Миши по адресу квартиры Нины Петровны. Без её ведома.
Она показала Игорю. Тот побледнел.
— Мама… значит, уже подала?
— Ага. «Временно». Без согласия родителей.
— Я поговорю с ней, — выдохнул он.
Но вечером «разговор» превратился в спектакль.
— Ниночка, ты что? — Игорь пытался быть мягким. — Надо было с нами обсудить.
— А что тут обсуждать? — свекровь подняла брови. — Ребёнку лучше быть прописанным у меня. Это защищает его права. А вас проверять будут меньше. Я же думаю о вас!
Алина не выдержала:
— Нет, вы думаете только о том, чтобы забрать Мишу себе.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Нина Петровна приложила ладонь к груди:
— Вот как… Значит, я враг? Я, которая сына вырастила, внука учу…
— Вы учите его, что мама ошибается! — сорвалась Алина. — Что «настоящая квартира» — у вас, а у нас времянка! Вы разрушаете нашу семью!
Нина Петровна прищурилась. В её глазах мелькнула холодная решимость.
— Сынок, неужели ты не видишь — она твою долю в квартире хочет забрать?
Игорь сидел между ними, сгорбленный, растерянный. Его взгляд метался: от матери к жене, от жены к матери. Он открыл рот, но слов не нашёл.
После этого разговора в доме воцарилось странное молчание. Нина Петровна перестала демонстративно хлопать дверями, но всё чаще уходила к соседке и возвращалась с новыми «идеями». Алина избегала её, работала до ночи, закрывалась с ноутбуком в комнате. Игорь всё чаще задерживался на сменах.
Миша однажды сказал:
— Мам, а можно я поживу у бабушки недельку? Она сказала, что купит мне новый велосипед.
Алина улыбнулась натянуто:
— Мы вместе решим. Пока — нет.
Ночью она снова переписывалась с Лерой. Подруга написала: «Ты понимаешь, что это не про любовь и заботу. Это про власть. Она не уйдёт сама».
Алина набрала: «Знаю. Но что я могу?» — и долго смотрела на экран, пока слова не расплылись.
Время шло. Документы они никому не отдали, но ощущение угрозы висело в воздухе.
Алина понимала: выбора больше нет. Или она сама начнёт защищать границы, или их сотрут окончательно. Но как это сделать — она ещё не знала.
В один из вечеров, когда Миша заснул, а Игорь ушёл в магазин, Алина вышла на лестничную площадку. Сумка Нины Петровны по-прежнему стояла у двери, на ручке висел тот самый жетон «Лифт не работает». Она коснулась его пальцами и вдруг поняла: лифт может и включат, но вот этот «груз» уедет ли когда-нибудь вниз — неизвестно.
Она вернулась в квартиру, закрыла дверь на все замки и впервые за долгое время позволила себе заплакать.
Конфликт не закончился. Он только перешёл в новую фазу — открытого противостояния. И Алина знала: дальше будет ещё труднее. Но в этот момент она твёрдо решила одно — больше молчать не станет.
Что имеем – не храним