— Осторожнее, Лидия Сергеевна, — крикнул из-за забора дед Фёдор. — Давление в колонке скакнуло, не порвите шланг!
— Держу, — отозвалась я и повернула насадку на «туман». Вода рассыпалась серебристой пылью, мягко ложась на листья помидоров.
Утро на даче пахло мокрой землёй и укропом. Я любила этот час: солнце ещё не жарило, скворцы спорили на проводах, а грядки слушались меня, как хорошо выученная музыка слушается пальцев. По расписанию у меня томаты, за ними огурцы, потом клубника и цветы у дорожки. Всё отточено годами, всё под контролем.
— Шланг у вас будь здоров, — снова подошёл дед Фёдор, утирая кепкой лоб. — Как у пожарных.
— На катушке, с насадками, — улыбнулась я. — Экономит силы и нервы.
Я купила эту дачу на собственные накопления и гордилась каждой доской забора, каждой плиткой дорожки.
Забор, правда, между нашим участком и соседским я пока не ставила: то у меня траты, то у неё «не ко времени». Жили третий сезон мирно — до этого лета.
Из калитки соседки — Галины — выглянула тень, потом сама Галина. Волосы сколоты крабиком, глаза с красными прожилками.
— Здорова, Лидочка, — сказала она хрипловато. — Ночная смена была… сил нет. Слушай, просьба есть. У тебя же шланг длинный-придлинный. Можешь мои грядки тоже прихватить? Когда я в ночь. Я буду говорить.
— Раз-два могу, — пожала плечами я. — Но если забуду — не обижайся. И водой своей поливаю, ты в курсе.
— Да ты что! — обрадовалась она и даже хлопнула в ладоши. — Ты меня спасёшь!
Я повернула насадку к её забору, попала через щели на вялые кустики перца. Земля зашипела. «Раз-два — не кирпичи таскать», — подумала я, не подозревая, что на этом «раз-два» начнётся привычка, от которой потом будет трудно отмахнуться.
Неделя пролетела, как воробей через двор. «Скажу — не скажу» так и не случилось. Галина мне ни разу не написала и не подошла, а я всё поливала и свои, и её. Листва у неё ожила, подняла плечи, огуречные усы зацепились за сетку, и мне даже стало спокойно: значит, не зря.
— Лидия Сергеевна, да вы золото! — махала она мне из окна кухонным полотенцем. — Прям выручаете!
— Галь, может, ты сама сегодня? — как-то крикнула я, наматывая шланг.
— Ох, не сегодня! — сморщилась она. — Голова как чугун. Завтра точно!
Завтра не наступало никогда. Я замечала её на веранде — она неторопливо помешивала чай, читала ленту в телефоне, болтала с подругой. Я бегала с насадками, вглядывалась в землю, принимала решения за двоих.
— Лидия, — пришла как-то соседка с банкой варенья, — возьми. Вишнёвое. Своё.
— Спасибо, — сказала я и поставила банку в шкаф. Варенье — хорошо, но вода — не сахар и не бесплатная. И спина у меня не железная.
Вечером, когда солнце опускалось за берёзы, я впервые ощутила раздражение — оно плеснуло в груди, как тёплая вода в ведре, и не ушло.
— Ты чего ворчишь? — позвонила дочь, Светка. — Дача же, отдых.
— Отдых — это когда на шее не катаются, — ответила я. — А тут как-то… по накатанной пошло.
— Скажи прямо. Ты же умеешь.
— Скажу, — пообещала я, упрямо раскручивая катушку.
На следующий день я подкараулила Галину у её теплицы. Она вышла в халате, в тапках, с давно не крашеными ногтями.
— Галь, давай так, — начала я спокойно. — Я не против выручать, но постоянный полив — это не «раз-два». Вода моя, время моё. Давай ты сама будешь чаще, а когда прям тяжко — скажешь.
— Так ты ж не возражала! — удивилась она. — Идёт же всё. Я и думала — тебе не сложно.
— Раз в неделю — не сложно. Ежедневно — сложно. И честно — неприятно, что ты сидишь на веранде, а я с шлангом у тебя.
— Ты чего, — насупилась она. — Я и в ночь, и в день как белка. Одной тяжело.
— Мне тоже одной тяжело, — не повысила я голос. — Но я ведь не прошу тебя убирать у меня в доме. Понимаешь?
— Вот началось! — всплеснула она руками. — Жили-жили нормально…
— Жили, пока границы уважали, — мягко сказала я. — А теперь давай договоримся: если нужна помощь — проси, и я скажу, когда смогу. И ещё: давай поставим наконец забор. Чтобы вопросов не было.
— У меня денег нет, — тут же ответила она.
— Половину за мой счёт. Остальное — к осени, без спешки. Подумай.
Галина помолчала, посмотрела через плечо на свои грядки, где земля уже трескалась на солнце.
— Ладно. Не поливай. Сама справлюсь, — холодно сказала она и закрыла калитку перед моим носом.
Дни пошли один за другим. Я принципиально перестала тянуть шланг к чужому участку. У меня дела хватало: подвязать, прорыхлить, пересадить три гортензии.
Помидоры наливались, как лампочки, клубника отдавала последние ягоды. А у Галины листья начали желтеть, огурцы стали крючками, и трава поднялась по дорожке.
— Смотри, Лидочка, — шепнул дед Фёдор, — засолка-то сорвётся у неё.
— Её выбор, — пожала я плечами.
Вечером постучала Галина. В руках у неё была пластиковая канистра.
— Нальёшь воды? Колонка подвисла, — сказала она, не поднимая глаз.
— Налью, — кивнула я и поставила канистру под кран. — И, Галь, давай поговорим без обид.
— Нет у меня обид, — буркнула она. — Просто наливай.
— Вода — копейки, — вздохнула я, — но дело не в копейках. Дело в том, что ты почему-то решила, будто я обязана. А я не обязана.
— Обязана — не обязана… — провела она ладонью по лбу. — Ты же сама предлагала!
— Предлагала на первое время. Помочь, когда тяжело. Но когда помощь превращается в норму — это уже не помощь, это эксплуатация.
— Громко сказано, — усмехнулась она, но уголки губ дрогнули. — Эксплуатация.
— Можно мягче назвать — привычка. Но и от привычки спина болит, — ответила я.
— У меня тоже болит, — тихо произнесла она. — Просто я… не тяну.
— Тогда найми школьников. Тут ребята из соседней деревни ходят, за пару сотен всё польют.
— Я им не доверяю, — отрезала она. — Они топчут.
— Значит, выбирай: или делаешь сама, или платишь, или лес растёт, — сказала я и выключила кран. — Вот твоя вода.
— Спасибо, — бросила она и ушла, унося канистру, как тяжёлый довод.
В субботу приехала Светка с внуком. Привезли арбуз, булки и новости из города.
— Мама, — сказала дочь, пока внук гонял мяч с дедом Фёдором, — мне кажется, надо закрыть вопрос с забором. Ты слишком мягкая, и у тебя на шее любят кататься.
— Я не мягкая, — упрямилась я. — Я просто не люблю скандалы.
— Тут не скандал, а порядок. Порядок всегда проще споров.
К обеду пришла Галина. Оглядела аккуратные моё грядки, задержала взгляд на шланге.
— Лидия Сергеевна, — начала она с порога, — не сердись. Я, может, и правда перегнула. Смена к смене, я думала, ты добрый человек. А оказалось — принципиальный. Это неплохо, просто я не ожидала.
— Я добрый и принципиальный одновременно, — улыбнулась я. — И мне не нравится ощущение, что мной распоряжаются без спроса.
— Я не распоряжалась, — попыталась она оправдаться.
— Галь, когда я поливаю твои грядки день за днём, а ты сидишь с чаем — это распоряжение. Пусть молчаливое. И ещё… — я замялась, но сказала. — За посредника меня никто не назначал.
— За кого? — не поняла она.
— За человека, который берёт на себя часть твоей жизни, потому что тебе неудобно. Удобство одного — часто чужая усталость.
— На стихи потянуло, — криво улыбнулась она.
— На честность, — поправила я. — И давай без намёков: я не готова поливать твой огород бесплатно. Не потому что жалко воды, а потому что жалко себя.
Галина опустила взгляд на свои ладони, прочертила ногтем линию.
— Поняла, — тихо выдохнула она. — А если… ну… я немного заплачу?
— «Немного» — это сколько? — подняла я бровь.
— Ну… по сто рублей за раз? — очень неуверенно спросила она.
— Галь, по сто рублей сейчас — даже не цена воды, — покачала я головой. — И дело не в сумме. Ты можешь платить хоть тысячу, но если ты дома и можешь выйти — выйди. Вот правда.
Мы замолчали. На веранде тихо звякнуло блюдце, внук крикнул: «Гол!». Дед Фёдор с лавки кашлянул, но глаза не поднял.
— Тогда я найму ребят, — наконец сказала Галина. — Вы правы… простите. Я привыкла, что если человек согласился раз, то согласится ещё. Дурная у меня привычка.
— Не дурная, — возразила я мягко. — Просто детская. У взрослых не работает.
Забор мы заказали через неделю. Простые секции, сетка-рабица, столбы в бетон. Я оплатила половину, Галина — половину по договору с мастером «до октября». Соседи приходили смотреть, как мы «городимся», шептались, что теперь «каждый сам по себе». Но я, проводив взглядом поверх сетки, чувствовала не разделение, а наконец-то ясность.
— Красиво вышло, — заметил дед Фёдор, когда мастера уехали. — И честно.
— Главное — спокойно, — сказала я. — Без крика и обид.
Галина подошла к забору, постояла, перекинула через верх ладонь.
— Спасибо, Лидия Сергеевна, что не поссорились, — сказала она. — И за то, что прямо говорите.
— И тебе спасибо, что услышала, — ответила я. — Всё же проще, когда по-честному.
— Ребят наняла, — кивнула она в сторону своего огорода. — Малые, но шустрые. Один — в очках, второй — как кузнечик. Сказала им: только на дорожки не шагать.
— Правильно, — улыбнулась я. — А хочешь — распишу тебе полив. По погоде, по культурам. Будет проще не путаться.
— Хочу, — неожиданно быстро сказала она. — Но только… за консультацию я тоже заплачу. Чтобы без «на шее».
— Договорились, — кивнула я. — Чай у тебя вкусный. Принесу пирог — угостишь?
— Обязательно, — засмеялась она. — И, Лидия… извините за «обязана».
— Принято, — сказала я. — И забыто.
Мы стояли у забора, как у новой границы, которую обе сами выбрали. Я снова включила шланг и вернулась к своим помидорам. Вода шуршала, листва полоскалась, и в этом шуршании было не только утреннее счастье огородника, но и тихое уважение к себе.
Помощь хороша, когда она добровольна и редка. А постоянный «раз-два» — это уже чужая привычка, от которой лучше сразу отучать — себя и тех, кто на тебя надеется чуть больше, чем нужно.
Август жил последней тёплой неделей. По вечерам мы со Светкой резали арбузы, а днём я, как и раньше, поливала. Разница была только в ощущении: теперь ни одна капля не летела «через забор».
— Бабуля, — подбежал внук, — а почему у тёти Гали листья опять зелёные?
— Потому что у неё теперь есть план и помощники, — сказала я. — И потому что она перестала ждать, что кто-то сделает за неё. Это всегда помогает.
— А ты злая? — на всякий случай уточнил он.
— Нет, — улыбнулась я. — Я добрая, но с умом.
Вечером в калитку позвонили. На пороге стояла Галина с тем самым вишнёвым вареньем, но на банке была этикетка: «Спасибо за границы».
— Это не сарказм, — поспешно сказала она. — Я правда благодарна. Когда ты всё говорила, мне казалось — придираешься. А теперь поняла: я просто боялась признать, что не справляюсь. А просить и платить — страшно.
— Теперь не страшно? — спросила я.
— Нет. Зато спокойно. И, кстати, ребята — молодцы. Пришли вовремя, полили быстро. Я даже не ожидала.
— Видишь, — кивнула я. — Мир не ломается, когда мы перестаём делать чужое «раз-два». Он наоборот собирается.
Мы посидели с ней на веранде. Пили чай, и она, будто между делом, спросила:
— А как ты выдержала говорить мне всё это без крика?
— Я очень люблю свой сад, — ответила я. — А любая любовь требует труда. И границ. Когда ты защищаешь труд — ты защищаешь любовь. А кричать при этом не обязательно.
— Запишу, — сказала она и достала телефон. — «Любовь требует границ».
— И расписания полива, — добавила я. Мы обе рассмеялись.
Ночь опустилась быстро, и где-то вдалеке загавкала собака. Вода в бочке тихо скрипнула от ветра. Я закрыла шланг, повесила насадку на крючок и поняла, что наконец-то у меня снова порядок: в саду, в воде и в собственной голове.
На прощание Галина обернулась у калитки:
— Если вдруг тебе понадобится помощь — зови. Я приду.
— Знаю, — сказала я. — И это — правильная привычка.
Она ушла, а я постояла ещё немного на крыльце. Небо было тёмное, с редкими звёздами. Дальше начнутся дожди, потом холод, потом зима. А пока — тёплая ночь и тихий сад, где каждая капля воды падает туда, куда нужно.
Муж вернулся из рейса с ребенком