— Девочки! — я влетела на кухню к моим подружкам с сеткой апельсинов так, будто тащила на верёвке само солнце. — Срочно собираем чемоданы. Мы едем к морю. Втроём. Неделя. Шум волн, горячий песок, вечерние платья, музыка с набережной!
Галина Петровна, присевшая к столу, едва не расплескала заварку.
— Вера, тебе что, ветром надуло? Какое море? У меня огород. Рассаду досаживать надо.
— И внучка завтра приезжает, — напомнила Раиса Борисовна, поправляя фартук в мелкий горошек. — До конца лета у меня. Я ей уже расписание на листочке написала: зарядка, чтение, прогулки, бассейн. Как я её брошу?
Я поставила на стол сетку и торжественно извлекла самый яркий апельсин.
— Бросать никого не надо. Галя, я прихожу к тебе завтра — и за один день пробегаемся по всем грядкам, как армия добрых фей с тяпками. Раиса, с внучкой — лагерь, дневные занятия, соседка-педагог, что угодно. Я помогу деньгами, если вопрос в этом. Нам всем нужна неделя счастья. Мы заслужили.
— Деньгами-то ты поможешь, — хмыкнула Раиса, — а совестью? Я же не чемодан в камеру хранения сдаю, Вера. И дети на лагерь согласны будут? Не уверена.
— А картошка, Веруня, — протянула Галина, — она не ждёт. Опоздаешь — и потом всё лето на золе смотреть будешь. И вообще, на грядках загар куда полезнее: бодрит, укрепляет дух, тренирует ноги.
— Море тоже тренирует, — я не сдавалась. — Представь: мы лежим на шезлонгах, спорим, что вкуснее — пахлава в Турции или хачапури в Сочи. «Бабушки на каникулах», сезон первый. И без повторов!
— Ах ты фантазёрка, — вздохнула Галина, но в уголках глаз её мелькнула улыбка. — Где ж ты такую смелость взяла?
— Месяц назад я вышла на пенсию, — сказала я. — Вот там и взяла. И если сейчас не начну жить, когда?
— Езжай сама, — мягко проговорила Раиса. — Правда. Отдохнёшь, вернёшься, расскажешь. А мы завидуем, завидуем — и, может, и решимся потом.
— «Потом»? Девочки, жизнь не ждёт. Она не «потом». Она у двери, дёргает за ручку.
— У нас у каждой своя дверь, Верочка, — сказала Галина. — И ручка иногда заржавела, но мы её знаем. Не злись. Поезжай. Только фотки шли, чтобы мы хоть картинками погрелись.
— Тогда так, — я поднялась, сетка чиркнула по скатерти. — Я всё равно позову вас ещё раз сегодня. Если передумаете — я внизу, в турагентстве. Меню дня: «солёный ветер», «щекочущая пенка» и «вечерняя набережная». Я угощаю.
— Уговорила, — усмехнулась Галина. — Кроме последнего.
— Это мы ещё посмотрим, — бросила я и вышла в коридор, где пахло мылом и свежей краской.
Дома я сняла пальто, поставила на подоконник вазу и пересыпала туда апельсины. В окне отражалась женщина с серебряными прядями у висков и глазами, которые вдруг стали светлее.
Эта женщина — это я, Вера Николаевна, тридцать пять лет отработавшая в городской библиотеке. Запах старых страниц, каталожные карточки, шёпот читателей: «А у вас Булгаков есть?», «А про садоводство?» — всё это будто осталося в другом сне.
— Месяц назад, — напомнила я вслух, — у меня был праздник. Я вышла на пенсию. Не чтобы «сдавать позиции», а чтобы «взять высоту». Сын у меня — Саша — трудится за границей, взрослый уже мужик, умный, тёплый. Каждый месяц помогает, звонит: «Мам, живи!»
Я открыла мессенджер и нажала на его контакт.
— Саш, — сказала в микрофон, — помнишь, ты говорил «живи»? Это звучало как приказ. Я выполняю. Иду покупать море.
Через минуту прилетел смайлик-ракета, а следом голосовое:
— Мама, ты — космос. Бери то, что хочешь. Только, пожалуйста, не теряйся ни в аэропорту, ни в чужих романах.
— Какие романы, — усмехнулась я, — мне бы с подругами по набережной прошвырнуться.
Я достала из шкафа давно забытый чемодан: колёса поскрипывали, как старые двери, и от этого стало хорошо. На комоде лежала тетрадь с обложкой в тропических листьях — моя «карта желаний», как теперь модно говорить, хотя по сути — список «хочу».
Туда же я вписала крупно: «Море. Неделя. Мы». Потом машинально стерла «Мы» и написала «Я». И тут же снова вернула «Мы».
Телефон завибрировал: Галина.
— Ну что, — сказала она без приветствий, — уточнила: картошка у соседки тоже «горит». И внук у неё приезжает. Ты не сердись.
— Я не сержусь, — ответила я. — Я плыву. Если волна вынесет вас на борт — обниму вас и буду визжать от счастья. Если нет — буду кричать с берега.
— Главное — не вздумай нырять без жилета, — проворчала она. — И купи себе приличную шляпу. Женщина на пенсии без шляпы — это как библиотека без читателей.
В турагентстве у дома было тихо и прохладно, как в библиотеке, только вместо карточек — мониторы с синими бухтами и белыми яхтами. Девушка за стойкой выглядела как рождественская открытка: аккуратная, немного блестящая и очень приветливая.
— Куда мечтаем? — спросила она.
— Туда, где я проснусь новой, а вернусь — всё равно собой, — сказала я. — И чтобы море было видно даже из лифта.
— У нас есть Анталья: вылет через шесть дней, отель у моря, песок, пальмы, автобусные экскурсии. Или Сочи — ближе, уютнее, но море сейчас прохладнее.
— Анталья, — решила я, хотя сердце на секунду сжалось: далеко. Но далеко — это не страшно, если внутри уже горит.
— Поедете одна? — уточнила менеджер.
— С нахальством и аппетитом, — ответила я. — А там найду кого-нибудь для смеха.
— Тогда берём, — она быстро пробежалась по клавиатуре. — Страховка, трансфер, «всё включено». Подпишите тут и тут.
Вечером я всё-таки вернулась к девочкам — с распечатанным ваучером и апельсинами в пакете, как с тёплыми доказательствами.
— Девки, — сказала я на пороге кухни, — я пришла предложить сделку века. Вы — бросаете свои «не сейчас», я — оплачиваю первые два дня.
— Ты неисправима, — вздохнула Раиса, но стул отодвинула, приглашая садиться.
— Шесть дней до вылета, Анталья, — отчеканила я. — Шляпу куплю сегодня.
Галина покачала головой.
— Вер, я видела сегодня небо. Оно такое, как бывает перед градом. Тебе это ни о чём? У меня клубника зацветает. Один град — и весь труд насмарку. Я правда не могу.
— А я… — Раиса поджала губы. — Я так жду внучку. Я обещала ей театр, зоопарк, велосипед. Ещё обещала, что испеку её любимый пирог с луком… Я не могу взять и сказать: «Детка, бабушка поехала загорать».
— Можно сказать: «Бабушка поехала жить», — выдохнула я. — И привезёт тебе ракушку, похожую на ухо ангела.
— Может, в следующий раз? — спросила Галина и вдруг погладила меня по руке. — Я вижу, как ты горишь. И я, честно, завидую. Хочется — но не сейчас. Прости.
Молчание.
— Хорошо, — произнесла я, аккуратно сложив ваучер. — Тогда так: я еду. Шлю фото каждый день. Вы спорите, где красивее — и выбираете, куда поедем в сентябре. Поклянитесь.
— Клянусь клубникой, — сказала Галина.
— Клянусь внучкой, — сказала Раиса.
— И апельсином, — добавила я и разрезала один пополам, чтобы мы поделили его на троих. Сок липко потёк по пальцам. Мы молча съели сладкие дольки, и мне вдруг стало спокойно: будто я уже слышу море — не в трубке, а совсем близко.
День вылета пришёл, как летний дождь: шумный, неожиданный и тёплый. Чемодан стоял у двери. Я трижды проверила билеты, паспорт и список вещей. На тетради «Море. Неделя. Мы» я подчеркнула «Мы» и улыбнулась: если я научусь быть «мы» с собой, у меня получится «мы» и с миром.
В аэропорту я села рядом с женщиной в льняной рубашке.
— Вы тоже в Анталью? — спросила она.
— Я — куда-то, где солёный воздух лечит то, что лечится лишь смехом, — ответила я.
— Тогда точно туда, — кивнула женщина. — Я Лида. Везу себе отпуск из рассрочки. А вы?
— Вера. Везу себе отпуск из «потом».
Мы полетели рядом: болтали, смеялись, делились историями о том, как однажды «почти поехали, но не вышло». В самолёте я показала Лиде фотку моих подруг.
— Красивые, — сказала она. — Они приедут к вам в сентябре. Я это вижу: иногда «не сейчас» превращается в «сейчас», если его тихо дожидаться на берегу.
В отеле пахло плиткой, мелиссой и чем-то «приключенческим»: вечерами там играли скрипки, днём звучали крики чаек, а на барной стойке стояли дурацкие пластиковые стаканы — те, из которых вкусно пить только на море.
Я поселилась в номере с видом на бассейн и кусочек моря. На соседнем балконе сушились полотенца, и от этого становилось радостно.
— Пойдём на пляж? — предложила Лида. — Там, говорят, парень играет на гитаре, и у него песни такие… смешные и нежные одновременно.
— Я как раз люблю «смешно-нежные», — ответила я.
На пляже песок был горячим, ветер путал волосы, а мальчишка на гитаре правда пел про «бабушек, которые прячут в сумке солнце на чёрный день». Мы с Лидой смеялись, хлопали ему и кидали мелочь в шляпу.
— Сфотографируешь меня? — попросила я.
— Скажи: «Пена щекочет», — подсказала Лида.
— Пена щекочет! — крикнула я и подняла руки. В этот момент телефон пискнул: Галина прислала фотку грядки и подпись «Операция «Окучить и выжить» началась», а следом Раиса прислала кастрюлю пирога с луком: «Этот пирог — лучше любого «всё включено»». Я ответила им видео, где волна разбивается о камни и разносятся брызги.
— Девки, — написала я, — тут сахарный воздух. Я вас обнимаю ветром.
— Не снимай роман с гитаристом, — пришёл ответ от Галины. — Мы ещё не наобсуждались твоих приключений.
— И не забудь крем, — дополнила Раиса. — Нос — заменимая часть, но красивый лучше сохранить.
Мы со смехом легли на шезлонги. Рядом толстый кот грелся на солнце, как плюшевый грелочный прибор. Лида звонила кому-то и говорила:
— Ты слышишь шум? Это я дышу. Я вернулась себя к жизни.
На третий день мы с Лидой записались на морскую прогулку — на белой лодке с красными сиденьями. Капитан был с лицом, будто высеченным из соли и времени, и голосом, как мотор: уверенным.
— Дамы, — сказал он, — сегодня возможно волнение. Но красота — по расписанию.
— Мы не боимся, — ответила Лида и подмигнула. — У нас билеты в первый ряд.
Лодка ушла от берега. Вода стала темнее, серьёзнее. Ветер цеплял шляпы, и я держала свою ладонью, как секрет. На носу лодки стояли подростки и визжали, когда волна хлестала по борту.
— Держитесь крепче, — крикнул капитан. — Но не бойтесь. Волны любят храбрых.
Внезапно налетел порывистый ветер, лодку качнуло сильнее. Один мальчишка, слишком смелый для своих лет, поскользнулся и ударился о поручень. Он не упал в воду, слава Богу, но испугался, на глазах выступили слёзы.
— Эй, — сказала я и опустилась рядом, — дыши, как будто нюхаешь горячее печенье. Вдох, выдох. Видишь, печенье вкусное, запах — корица. Давай ещё.
Мальчишка задышал, как я сказала, и через минуту смог улыбнуться.
— Тётя, вы смешная.
— Я серьёзная, — возразила я. — Просто знаю, что страх любит, когда его кормят смехом. А если не кормить — он уходит сам искать конфету.
Капитан обернулся и поднял большой палец.
— У вас морское сердце.
— Библиотечное, — поправила я. — Но оно тоже умеет плавать.
Шторм быстро сменился ласковой зыбью, лодка вернулась в бухту, как в ладонь. Мы сошли на пирс и засмеялись от облегчения, как будто сдали экзамен.
Телефон вибрировал — Галина.
— Вера! — её голос был резким, как молния. — У нас град. Крупный, как горох. Снесло цветы на клубнике. Я стою в резинках посреди огорода и думаю, что это какая-то насмешка: я не поехала, чтобы «спасти ягоды», а ягоды ушли сами.
— Галь, — я тихо сказала, глядя на ровную полоску горизонта, — ягоды упрямые. Они ещё вернутся. И ты тоже. Мы съедим те, что вырастут, и те, что привезу в варенье.
— Раиса вот сидит у меня на кухне, — продолжила Галина. — Мы пьем чай и молчим. Её внучка, конечно, приехала, и радость неизмерима. Но внучка сейчас у соседских детей, они лепят фигурки. Мы с Раей вдруг поняли, что у нас целый вечер свободный. И он пахнет твоим морем.
— Прилетайте, — сказала я неожиданно для себя. — Хоть на три дня. Я на ресепшене попрошу, чтобы нашли места. Вам понравится.
В трубке повисла пауза…
— А знаешь, — произнесла Раиса, включившись на громкую связь, — я, кажется, готова. Я поговорю с детьми. Пусть внучка будет с дедушкой два дня. Ему полезно соскучиться. И… и я соскучилась по себе.
— А я, — продолжила Галина, — соскучилась по дуре, в которую превращаюсь на море. По той, что носит шляпу и кричит «пена щекочет».
— Дуры нужны миру, — сказала я. — Они включают свет, когда трезвые умницы забыли, где выключатель.
Мы посмеялись. Я завершила звонок и вдруг заплакала — легко, без боли. Это были солёные слёзы, и я не поняла, где тут море, а где я.
На пятый день они прилетели. Я узнала их издалека — по походке и по тому, как обе одновременно поправляют волосы, хотя ветра нет. Галина, сияя, сняла шляпу с внезапно кокетливой ленточкой; Раиса прижимала к груди сумочку, будто это билет в новый класс.
— Женщины, — сказала я, раскинув руки, — добро пожаловать в «потом», которое стало «сейчас».
— Не позорься, — буркнула Галина, но щёки у неё были розовые. — Веди нас на свой песок.
Мы шли к пляжу по дорожке из тёплой плитки. Кот-философ лениво перевернулся на бок и оглядел нас, как контролёр на проходной.
— Это наш наставник, — представила я. — Если он закроет глаза — значит, вы всё делаете правильно.
— А если откроет? — спросила Раиса.
— Тогда тоже правильно, — рассмеялась я. — Тут не про «правильно». Тут про «живу».
Мы легли на шезлонги. Раиса вытянула ноги и шёпотом призналась:
— Сердце стучит, как у девочки. Я думала, забуду, как это — радоваться просто так.
— Это не забывается, — сказала Галина. — Это прячется. А море — лучшее место.
Подошёл гитарист и запел новую песню — про бабушек, которые приехали на море без внуков, чтобы привезти им не магниты, а новые глаза.
— Вера, — повернулась ко мне Раиса, и в её взгляде впервые за долгое время не было ни долга, ни расписаний, только прозрачная радость, — спасибо, что вытащила нас.
— И что дала нам время, — добавила Галина. — Иногда «не сейчас» — это не «никогда». Это «убеди нас, пожалуйста».
— Я не убеждала, — я смотрела на волну, которая набегала и тут же отступала, как дыхание. — Я просто пошла. А вы догнали. «Мы» — штука живая. Ему нужно движение.
Вечером мы сидели на набережной. Лампы загорались одна за другой — как мысли, которые вдруг становятся ясными. В руках у нас были стаканы с лимонадом, мы спорили, что купить завтра: экскурсию в город античных руин или просто удлинить свои шезлонги до самого заката.
— Завтра — руины, — решительно сказала Раиса. — Хочу посмотреть, как держится то, что разрушили. Может, и нас чему-то научит.
— А послезавтра — ничего, — возразила Галина. — Хочу полениться профессионально.
— А послепослезавтра — снова жить, — сказала я. — Потому что это у нас неплохо получается.
Телефон запищал — Саша.
— Мам, — написал он, — видел в сторис твоё «пена щекочет». Я горжусь, что ты умеешь быть первой в очереди к счастью.
— Сынок, — набрала я в ответ, — счастье без очереди. Просто иногда к нему дверь снаружи кажется закрытой.
Мы ещё долго сидели, разговаривали, ловили смешные обрывки чужих фраз. Гитарист перешёл на танго, и Галина, не выдержав, встала и потянула меня.
— Вера, встань. Дай мне руку. Я забыла, как танцевать не на кухне, а под фонарями.
— Я тоже, — призналась я, — но ноги помнят.
Мы танцевали, как две школьницы, сбежавшие с последнего урока. Раиса снимала нас на телефон и подскакивала от смеха. В какой-то момент я поймала её взгляд — в нём не было ни грамма усталости, только блеск.
— Девочки, — сказала я, когда музика стихла, — обещаем друг другу: больше никаких «потом». Только «сейчас» и «скоро». И только то, от чего в глазах гаснет зима.
— Обещаем, — ответили они в унисон. — Клянёмся морем, пирогом с луком и клубникой, которую спасёт не погода, а желание её есть.
Ночь опустилась мягко. Мы шли в отель, держась под руки, и смеялись над тем, как мы решали «важные вопросы» вроде цвета шляп и степени загара. Лида, увидев нас, крикнула с балкона:
— Девчонки, у вас у всех одинаковые лица! Это диагноз: «Счастье запущенной стадии».
— Пусть будет хроническим, — ответила я.
На прощание с морем, в последний день, мы втроём встали у кромки воды. Ветер распутывал волосы, как нитки от старых узлов. Я повернулась к ним:
— Знаете, что самое важное?
— Что мы красивые? — подмигнула Галина.
— Что мы живые, — сказала Раиса.
— И что «мы» — это глагол, — добавила я. — Движение. Договорились?
— Договорились, — сказали они. — Идём?
И когда самолёт увёз нас обратно, я знала: на тетради «Море. Неделя. Мы» слово «Мы» больше никогда не будет стираться. Оно прижилось. И если кто-то спросит, где я взяла смелость, я отвечу:
— На кухне. Между апельсинами и кипятком. Там, где подруга сказала «потом», а я услышала «сейчас». Там и началось моё море.
Козни будущей золовки