Когда Лена впервые увидела в прихожей два чемодана из кожзама и пакет с пластиковым контейнером для лекарств, она не испугалась. «На пару недель, — сказал Илья, — мама пережидает ремонт в своей квартире. У них трубы меняют, вода по расписанию». Слово «переждать» звучало безобидно, как сквозняк — неприятно, но вскоре затихнет. Лена сама себе кивнула: ну две недели, так две. У неё срок сдачи проекта в агентстве, Илья в командировках, сын Савва ходит в сад. Прорвутся.
Тамара Павловна появилась в квартире так, будто всегда здесь жила: надела домашние тапочки, уверенно нашла кухню, налила себе воды, вернулась и сказала: «Леночка, ты не обижайся, но полки в холодильнике у тебя разложены нелогично. Мясо нельзя над тортом. Мало ли что капнет». Лена пожала плечами, молча переставила пластиковый контейнер с куриными бёдрами на нижнюю полку. «Это же временно», — повторила себе.
На второй день «временно» приобрело форму: на дверце холодильника появились стикеры с надписью «на неделю», «на праздник», «детское», а рядом — распечатанная таблица с расходами. Внизу таблицы — аккуратная подпись: «Согласовано: Т.П., Л., И.» Илья вечером, не глядя, поставил свою подпись. Лена выдохнула, но не стала спорить: удалось заполучить важный проект, у неё в телефоне стучали уведомления, и спорить с бумажками выделенного времени не было.
Соседка с площадки, Катя, смеялась: «У тебя советская ревизорша дома поселилась?». Катя работала медсестрой в частной клинике, знала всю подъездную хронику и любила стоять на лестничной клетке, облокотившись на перила. «Скажи ей, что у нас ТСЖ собрание в субботу. Пусть проявит энергию там». Лена махнула рукой. Ей и правда казалось, что энергию можно направить в безопасную сторону.
Тамара Павловна была женщиной крупной, ухоженной, с ровной прической «волна» и с сумкой, где отдельным отделением шелестел тонометр. «Я не жалуюсь, — вздыхала она, прикладывая манжет к руке, — просто давление скачет. Нервы не к чёрту, когда сын на холодных обедах и в долгах». Это про ипотеку. Лена всегда отвечала спокойно: «Ипотека не долг, а инструмент. Мы тянем». «Ты — да, — мягко улыбалась свекровь, — ты молодец. Но Илюшу берегите». Илью в этот момент дома не было: он писал в семейный чат фотку с самолёта и два синих сердечка.
Савва быстро подружился с бабушкиной дисциплиной. Утром — зарядка по видео, потом каша, потом «пальчиковые игры», в которых Лена всегда терпела поражение. «Мама, ты не умеешь, баба лучше», — радостно констатировал сын. Лена кивала: пусть лучше, лишь бы без крика. Но вечером, когда она приходила после встреч, на кухне её ждали посчитанные ложки гречки, два кусочка хлеба, и взгляд, который умел быть одновременно заботливым и укоризненным: «Сахар дорожает, Леночка. Вы же молодые, вам экономить надо. Вот смета». Смета была распечатана крупным шрифтом, и в ней было всё — от «уборка (раз в 3 дня — 1 час)» до «кофе (не более 2 пачек в месяц)».
— Илья, её смета — это уже смешно, — прошептала Лена в полночь, когда они с мужем устроились на узком краю дивана: Тамара Павловна заняла их спальню «из-за спины — ортопедический матрас нужен». — Мы взрослые.
— Она правда переживает, — ответил он. — Дай время. Скоро закончится ремонт у неё.
«Скоро» растягивалось. Хозяева квартиры, где жила Тамара Павловна, не торопились. То слесарь болел, то перекрытия в доме оказались старше, чем говорили. «Понимаешь, — позвонила свекровь тёте Рите на громкой связи, — я-то к детям. Илюша с работы поздно, а Леночке некогда. Надо же кому-то дом держать». Тётя Рита согласно охала, спрашивала про давление, и разговор всегда заканчивался фразой: «Не переусердствуй, Тамарка. Внук — это счастье, а не кроссфит».
Через месяц на балконе Лены и Ильи появились четыре коробки — «моя посуда, она не любит сырость в кладовке». Лена увидела высохшие, забытые мандариновые корки, аккуратно сложенные между тарелками, «для запаха». Сверху лежал ватман, на котором было написано: «Не ставить цветы в эту коробку». Никто и не ставил, но предупреждение подразумевало возможность нарушения. Лена молча вынесла ватман в мусор.
На корпоративе Лены в агентстве обсуждали запуск рекламы для гипермаркета: «Лена, бюджет огонь, нужны идеи как показывать экономию без бедности». И Лена улыбалась, записывала, рисовала карандашом схемы витрин, а в голове пересчитывала «кофе — 2 пачки» и «уборка — 1 час». На обратном пути она зашла в «фикс-прайс» и купила сыну наклейки с динозаврами. «Лишние траты», — сказали ей дома взглядом. Слова не понадобились.
— Ты не обижайся, — сказала Тамара Павловна вечером, — я же вижу: вы с Илюшей обо всём договорились. Но дети — это ответственность. Вот ввела Саве дневник питания. Педиатр советует.
— Какой педиатр? — удивилась Лена. — Наш? Мы неделю назад были, он ничего такого не говорил.
— Я у Кати спросила. Она же медсестра. Ей лучше виднее, чем этим подросткам-врачам. Кстати, у Савы блузка в саду грязная возвращается. Ты уточни, на что уходит родительский фонд. Прозрачности там мало.
«Прозрачности мало». Лена отметила словосочетание, как отмечают неточность в макете.
Вторая партия коробок приехала без предупреждения. Курьер позвонил в дверь и спросил: «Где разгружать бытовую технику?» Оказалось, свекровь купила отпариватель и хлебопечку «по акции», но «в моей квартире розетки плохие, а здесь надёжно». Лена открыла инструкцию хлебопечки и поняла, что в кухне придётся перекроить всё: устройству нужен угол, сеть, сухая поверхность. «Поставим на стиралку, — предложила Тамара Павловна. — Стабильно и место экономит». Через неделю стиралка стала вибрировать. Вибрация распугала ночной сон и терпение.
Илья всё чаще задерживался, а когда был дома, он втягивал голову в плечи, как будто мог стать незаметнее. Лена ловила его взгляд — усталый, виноватый — и ненавидела в себе эту новую привычку считать чужие морщины.
В субботу состоялось собрание ТСЖ. Тамара Павловна пришла, держась за локоть Катиной свекрови, и с порога спросила, почему в подъезде пахнет сыростью. Председатель — молодой мужчина в худи — попытался улыбнуться: «Мы работаем над этим». «Работайте быстрее», — ответила она и предложила «пересмотреть смету», потому что «лампочки на лестнице слишком дорогие». Под конец собрания какой-то сосед в кепке сказал Лене: «Мать у тебя боевой человек. Кого хочешь продавит». Лена улыбнулась привычной вежливой улыбкой и почувствовала, как спина становится холодной.
Вечером была сцена: Савва хотел посмотреть мультик перед сном, но у бабушки был «цифровой детокс». «Глаза у ребёнка — не телевизор», — сказала она и выключила сеть через умную розетку, которую сама же три дня назад установила. Лена предложила компромисс: пять минут мультика за уборку игрушек. Савва согласился, побежал собирать, но умная розетка не включалась. Приложение на телефоне показывало «ограничение по расписанию до 21:00». «Расписание полезно для всех», — оставила комментарий свекровь и, аккуратно так, взяла у Лены телефон: «Ты не обижайся, я настрою». Лена обиделась.
Однажды ночью Лена проснулась от звука: будто что-то соскользнуло и долго ехало по кафелю. Она встала, босиком дошла до кухни и увидела: хлебопечка «гуляет» от вибрации, а сверху лежит баночка с пшеничными зёрнами — для ростков — и катится к краю, оставляя тонкую дорожку муки. Лена поймала баночку и закрыла. «Это ведь можно прекратить, — подумала она, — просто сказать: мне так не подходит». Но утром Тамара Павловна пожаловалась на сердце и сказала: «Я ночью плохо спала. У меня тревога. Илюша, ты меня не бросай одну». Илья поцеловал мать в макушку и отвёл Савву в сад.
В агентстве Лены поменялся руководитель проекта. Новый — Максим, мягкий на словах, жёсткий в сроках — давал задания двумя голосовыми подряд: «Лена, надо утрером, и ещё подсветить, что скидка не дешёвка, а умная выгода». Словосочетания из дома проникали в работу, смешивались.
К концу второго месяца мнимой «временности» стало ясно, что в квартире поселилась новая конституция. Лена нашла её на кухне — папка с файлами и вкладышами. На обложке — «Домашний регламент». Внутри: «Сон ребёнка — святое (звонки родне в это время не принимаются)», «Кофе пить через день», «Тапочки после душа сушить над батареей», «Родительские траты — согласовывать по смете». В пункте «смета» фигурировал график: «Ипотека — 29-го, сад — 5-го, коммуналка — 10-го». Внизу — подпись: «Т.П.» и пустые линии для «Л.» и «И.».
— Я не буду это подписывать, — сказала Лена вечером Илье. — И поставь, пожалуйста, хлебопечку в шкаф. И розетку выключи.
— Ладно, — согласился он, — только не сегодня, мама весь день плохо себя чувствовала.
На следующий день в чате родительского комитета всплыла переписка: какая-то мама выложила скрин, где видно, что «у Саввы из группы мама на дизайнерской машине ездит, а на общие нужды сдаёт меньше». Лена увидела подцепленную к скрину фамилию — её. Кто-то прислал смайл, кто-то написал «все по возможностям». Лена сжала телефон и поняла: чужие взгляды подсмотрели в их «смету».
— Кто-то слил, — сказала Катя на лестнице, — у меня в смене одна из родкомовских подрабатывает маникюром и любит сплетни. Но откуда они столько про тебя знают? Про машину, про суммы?
Лена вспомнила папку «Домашний регламент» и то, как свекровь ходила с ней на собрание в сад — «поддержать». Тамара Павловна, приветливо улыбаясь, рассказывала воспитательнице: «Леночка у нас творческая, но в цифрах чуть теряется, я ей помогаю». И воспитательница кивала.
Внутри Лены накопилась усталость вязкая и темно-серая, как осенний снег у обочины. Она пыталась говорить с Ильёй, но он рассыпался на «потом». Потом — когда сдаст проект. Потом — когда улетит и прилетит. Потом — когда у мамы пройдёт давление. Потом — когда всё успокоится само. Ничего само не успокаивалось.
Ещё одна линия трещины пошла, когда Тамара Павловна предложила «временную регистрацию»: «Ну ты же понимаешь, Лена, чтобы ко мне поликлиника была ближе, пока я здесь. Я тебя люблю», — сказала она и погладила Лену по плечу. Слово «регистрация» Лена уже раньше съедала, как горькую таблетку. Но в этот раз она подняла глаза: «Илюша?»
— Я не против, — пожал плечами он. — Это же временно.
Катя сказала: «Регистрация — это серьёзно. Пиши заявление, только через нотариуса, с датой. И проверь, что ипотечный банк не против. У вас же обременение». Они сидели на лавке у подъезда, у Катиной сумки выглядывали медкарты. Лена записала в телефон «нотариус», «банк», «срок регистрации», и тут же почувствовала, как за спиной стало теплее: Тамара Павловна вышла на улицу.
— Что вы за спинами шушукаетесь? — спросила она, улыбаясь.
— Про сад, — ответила Лена.
— Про сад со мной тоже советуйся. Я тебе добра желаю.
Вечером Савва заплакал: бабушка порезала его футболку «с динозавром» на тряпочки — «извините, но она с катышками, стыдно такого ребёнка в люди». Лена стояла у мусорного ведра, где лежали зелёные лоскуты, и понимала, что злость — это горючее, а она и так последние месяцы дышит дымом. «Я куплю новую, — сказала она сыну. — И не надо больше брать мои вещи без разрешения, пожалуйста», — это уже свекрови. Тамара Павловна приложила руку к груди: «У меня сердце. Ты на меня кричишь?»
Илья пришёл поздно, сказал «давайте без драм», и сел править какой-то отчёт. Лена легла в комнату Саввы на его маленькую кровать. Слышала за стенкой ровный мамин голос: «Илюша, ты пойми — женщина без хозяйской хватки угробит мужчину. Я тебе дом держу, а она на своих презентациях только картинки двигать умеет».
Утром Лена обнаружила, что её банковская карта не проходит в супермаркете. «Недостаточно средств». В приложении — перевод: «семейный счёт» (так назывался общий счёт, где копили «на отпуск»). В пояснении — «пополнение ипотечного резерва (по просчёту Т.П.)». В чате — сообщение от Ильи: «Мы вчера с мамой посчитали, чтобы спать спокойно». Лена впервые за долгое время не смогла быстро придумать нейтральную фразу. Она расплатилась запасной картой и вышла на улицу в осенний ветер без шапки.
На работе Максим сказал: «Ты как? Лицо устало». Лена улыбнулась: «Нормально». В мозгу горел маленький красный треугольник — «карта», «смета», «регистрация», «футболка». Она открыла макет и вдруг — на чистом автоматизме — выровняла полностью нерелевантный блок «скидка 30% на предметы первой необходимости». Не её проект. Чужой. Соседний. Коллега в чате прислал смешной гиф, Лена не ответила. В этот день она впервые за много месяцев ушла пораньше и купила три пустых коробки в хозяйственном. «Для сортировки балкона», — сказала себе.
Дома её уже ждали: на столе лежали паспорта, заявление, ручка. Тамара Павловна улыбалась: «Я всё заполнила. Тут только подписи». Илья стоял у окна и смотрел вниз: дворники сгребали мокрые листья в кучки.
— Давай в понедельник, — сказала Лена. — Я хочу показать юристу. На работе есть знакомый.
— Зачем юристу? — удивилась свекровь. — Мы же семья.
— Именно поэтому, — ответила Лена.
Тон стал острым, как край новой коробки, которую она принесла с собой. Савва бегал по комнате и хлопал наклейками. Хлебопечка тихо жужжала из шкафа — Илья действительно убрал её, но включил таймер, «чтобы маме приятно». Жалюзи на кухне были закрыты, чай был бесконечным.
Ночью Лена разобрала балкон: вынула коробки с посудой, перчатками, ватманами, лекарствами, старыми телефонами. Она сделала аккуратные подписи на бумаге, обвязала скотчем. Ветром из приоткрытой форточки — дверь сдуло — в комнату вошёл холод. Лена обняла себя руками. Внутри у неё созревало какое-то абсолютно физическое решение: не поговорить, не объяснить, а сделать. Утро, подумала она. Утром.
В пять тридцать проснулась Тамара Павловна и нашла Лену на кухне. «Ты что, не спала?» — «Спала. Хватит». Лена наливала кипяток в термос, доставала из шкафа пакет с документами. Они посмотрели друг на друга. «Леночка, ты не обижайся. Я тебе добра желаю. Ты без меня пропадёшь». Лена улыбнулась устало: «Попробую».
На телефоне мигнуло сообщение от неизвестного номера: «Здравствуйте, интересует ваша квартира для аренды на месяц. Видела объявление». Лена не выкладывала объявлений. Она перевела взгляд на Тамару Павловну. Та поправила прядь и, не моргнув, сказала: «Я же пережидаю ремонт. Надо где-то быть. Я думала, вы переедете к твоей подруге на неделю. У неё квартира большая». Лена вспомнила Катю: «У меня нет большой квартиры. У меня смены и кот».
Лена поняла, что с каждым днём слышит больше чужих планов о своей жизни. И вдруг чётко — как первую строчку шрифта после долгого зума — увидела: решение может быть некрасивым, но честным. Она взяла термос, документы, посмотрела на упакованные коробки на балконе и на стул, где лежали свекровины халаты. У неё не было готового текста, были только выложенные как улики факты и усталость.
Утро вступало в права. Савва встал, обнял её за колено, спросил: «Мама, сегодня мультик можно?» Лена кивнула. «Можно. Пять минут. Потом собираемся». Тамара Павловна открыла рот, захотела что-то сказать, но Лена подняла ладонь. Она ещё не произнесла главную фразу. Ей нужно было, чтобы она прозвучала вовремя. Пока — она собирала ребёнка и себя, и в этом движении возникало что-то, похожее на опору.
Лена решила действовать медленно, иначе всё обернётся очередным спектаклем со скорой и валидолом. Она поехала в нотариальную контору, поговорила с юристом. Юрист — суховатая женщина с короткой стрижкой — выслушала и сказала:
— Если вы подпишете временную регистрацию без сроков, аннулировать её будет непросто. Учитывая ипотеку, это вообще конфликт с банком. Советую ничего не подписывать.
Лена кивнула. Впервые за долгие месяцы ей стало спокойно: у неё есть чужое мнение, независимое от «ты же меня уважаешь» и «ты же не хочешь, чтобы я умерла одна».
Она вышла из офиса и почувствовала, что даже воздух пахнет по-другому — бензином и булочками с соседней пекарни, а не сквозным укором.
Дома, конечно, всё вернулось на круги своя. Тамара Павловна лежала на диване с включённым сериалом и жаловалась соседке по телефону:
— У меня давление скачет, а я всё ради детей. Лена не понимает, что в доме порядок должен быть. Она без меня просто не справится.
Лена услышала своё имя и остановилась в прихожей. Потом спокойно поставила сумку, сняла пальто, молча пошла на кухню. Там уже стояли две банки с огурцами и кастрюля борща.
— Я принесла с рынка, — пояснила свекровь. — Тебе ведь некогда готовить, я всё сама.
«Спасибо», — выдохнула Лена. Она решила, что спорить не будет, но на телефон быстро записала: «Поговорить с Ильёй. Срочно».
Илья, как назло, всё больше растворялся в командировках. Прилетал уставший, вечером быстро ел и засыпал. «Я как между двух берегов», — сказал он как-то. — «Мама чувствует себя ненужной, а ты сердишься».
— Я сержусь, потому что у нас нет личной жизни, — тихо ответила Лена. — Мы даже вещи не можем купить без сметы.
Илья устало потер лицо ладонью:
— Давай потерпи ещё немного.
Это «ещё немного» Лена слышала уже третий месяц.
Балкон постепенно заполнился коробками. Там были не только вещи Тамары Павловны, но и старые ковры «на дачу», зимние сапоги «на случай плохой погоды», запас крупы в мешках. Лена чувствовала, что их квартира превращается в склад чужих воспоминаний.
Савва однажды притащил с балкона альбом с фотографиями. Там были чёрно-белые снимки: юная Тамара в пышном платье, свадьба Ильиных родителей, потом Илья школьник в галстуке.
— Мама, а это кто? — спрашивал Савва.
— Бабушка.
— А ты где?
Лена вздрогнула. Её там, конечно, не было. И вдруг пришла мысль: «И в этом доме меня тоже скоро не будет».
Катя стала всё чаще заглядывать «на чай». Она смотрела на Лену и качала головой:
— Тебя просто выдавливают. Потихоньку. Сначала смета, потом регистрация, потом твои карты. Я таких историй насмотрелась: одна жила у сына, а потом невестка сама чемодан собирала.
Лена слушала молча, но внутри отозвалось что-то острое.
Однажды вечером пришёл младший брат Ильи, Андрей. Он жил отдельно, снимал квартиру и был для Лены глотком воздуха. С ним можно было говорить прямо.
— Лен, ну она всегда такой была, — сказал он, жуя пиццу. — Её слово — закон. Папа всё терпел, а потом съехал в гараж. Ты думаешь, он там машину чинил? Он просто спал там.
— А ты? — спросила Лена.
— Я сбежал сразу, как смог. Тебе советую то же самое.
Слова были жёсткие, но честные.
Тамара Павловна, конечно, услышала, как они разговаривают.
— Андрей, не стравливай семью, — сказала она строго. — Твоя невестка ещё зелёная, не понимает, что мужику нужна крепкая рука.
Лена прикусила язык. Она знала: если ответит, будет скандал.
Через неделю Тамара Павловна начала «брать под контроль» счета. Она попросила Илью оформить на неё доступ в интернет-банк: «Я же не ворую, просто удобнее будет». Илья, уставший, кивнул. Лена узнала об этом случайно, когда увидела перевод на коммуналку с подписью «оплачено Т.П.».
— Ты понимаешь, что это уже перебор? — сказала Лена мужу.
— Она хотела помочь, — отмахнулся он.
Лена почувствовала, как внутри у неё закипает.
Воспитательница в саду однажды сказала Лене:
— У вас замечательная свекровь. Всё про питание Саввы записывает, про сон напоминает. Нам с ней проще, чем с вами.
Лена вышла на улицу и села на скамейку. В руках у неё были детские варежки, и вдруг они показались ей чужими. Как будто и сына у неё постепенно отнимают.
Кульминацией стала история с машиной. Лена давно копила на новую, рабочие поездки требовали надёжного авто. Но вдруг с её счёта ушла крупная сумма. Оказалось, что Илья с матерью решили вложить деньги в «более надёжный вариант» — срочный вклад «на жильё для Саввы в будущем».
— Это же наше будущее! — оправдывался Илья.
— Это было моё настоящее, — холодно сказала Лена.
Вечером она тихо собрала документы и свою личную технику в коробку. Не для ухода, а чтобы не потерялось. Она впервые за долгое время чувствовала твёрдость.
И тут свекровь сделала последний шаг — пригласила своих подруг «на чай». Те пришли, расселись на кухне, обсуждали, как «Леночка хоть и умница, но хозяйка слабая». Одна из женщин хмыкнула:
— Квартирка у вас ничего. Если сдавать — доход будет хороший.
Лена вошла в кухню и услышала:
— Леночка молодая, найдёт себе лучшее. А Илюше с матерью спокойнее будет.
Она постояла секунду, потом пошла к балкону. Там стояли коробки — чужие, тяжёлые, пыльные. Она посмотрела на них и впервые подумала, что эти коробки — символ её же жизни здесь. Чужой, временной, словно на съёмной квартире.
Той ночью Лена почти не спала. В голове звучала одна мысль: либо она скажет, либо утонет в чужом порядке и чужих правилах.
И когда утром, собираясь на работу, она увидела на столе новые документы — заявление в ЖЭК о «продлении проживания» свекрови, подписанное Ильёй, — Лена поняла, что время закончилось.
Она взяла эти бумаги, положила на коробку с надписью «Посуда Тамары Павловны» и приготовилась к разговору, который изменит всё.
Лена ждала, пока Илья вернётся с работы. Вечером он появился усталый, с папкой в руках, с запахом чужого офиса и сигарет. Савва уже спал. Тамара Павловна сидела на кухне и листала журналы скидок, делая пометки ручкой.
Лена поставила перед мужем папку с документами.
— Что это? — спросила она.
— Мама попросила оформить. Чтобы не бегать, — отозвался он, даже не глядя в глаза.
Тогда Лена впервые позволила голосу сорваться:
— Ты понимаешь, что она здесь прописывается, будто эта квартира её? Что меня никто даже не спросил?
Илья поднял голову, и в его глазах было всё то же: усталость, вина и страх.
— Лен, ну не начинай. У мамы нет другого выхода.
— У неё есть. У нас — нет.
Тамара Павловна закрыла журнал, медленно сложила очки и сказала:
— Лена, ты драматизируешь. У нас семья, а семья — это общие решения. Я всю жизнь так жила. Илья — мой сын. Ты замуж за него вышла, а не за квартиру.
— Нет, — сказала Лена тихо. — Я вышла замуж за человека. Но этот человек растворился между твоими списками и сметами.
Она впервые заговорила долго, не позволяя себя перебить. Слова лились так, будто долго копились: про чужие коробки на балконе, про футболку сына, разрезанную «ради тряпочек», про карту, с которой исчезли её деньги, про сметы, про «регламент» и про то, что даже мультики ребёнку стали дозировать по расписанию, не её составленному.
— Ты хочешь, чтобы я исчезла, — сказала Лена. — Но я не исчезну.
В комнате стало тихо. Илья растерянно сжимал край стола. Савва в соседней комнате заворочался во сне.
Тамара Павловна посмотрела прямо и спокойно, словно это был суд:
— Леночка, я тебя понимаю. Ты просто устала. Но без меня вы не справитесь. Ты это сама знаешь.
Лена улыбнулась впервые за много недель. Но улыбка была странная — твёрдая, холодная.
— Знаете, что я знаю? Что завтра, чтобы ваших вещей в нашей квартире не было.
Эти слова прозвучали тихо, но в них не было сомнения. Она встала, взяла со стола коробку с документами и ушла в комнату. Дверь закрылась мягко, но для всех — как удар.
Илья не пошёл за ней. Он остался сидеть на кухне, а рядом — мать, поправляющая плед.
Утро было другим. Лена собрала Савву, дала ему тёплую куртку и новую футболку — она заказала её ночью в интернет-магазине. На балконе стояли коробки, плотно перевязанные скотчем. Лена написала маркером: «Тамара Павловна».
Илья ходил по квартире, будто не находя себе места. Он пытался что-то сказать, но замолкал. Тамара Павловна стояла у окна и смотрела на двор.
— Мам, может… — начал он.
— Я никуда не пойду, — жёстко сказала она. — Это моя семья.
Лена вышла из комнаты с сыном за руку.
— Это наша квартира, Илья. Наш дом. И я хочу в нём жить. Без смет, без чужих регламентов, без контроля. Если для этого придётся расстаться — значит, так и будет.
Она открыла дверь. На пороге стояла Катя, соседка. В руках у неё был пакет с хлебом. Она взглянула на коробки, потом на Лену и кивнула, будто всё поняла без слов.
История не закончилась. Вечером у Лены зазвонил телефон: Илья писал длинное сообщение, извинялся, просил «дать время». Тамара Павловна звонила с другого номера, оставляла голосовые: «Ты губишь семью».
Лена слушала и складывала детские книжки на полку. Она знала: это ещё не конец. Будут разговоры, будут манипуляции, будут уговоры и слёзы. Но что-то главное уже изменилось: теперь у неё были слова, которые она произнесла сама, не дрогнув.
И в этой тишине, среди аккуратно подписанных коробок, Лена впервые за долгое время почувствовала, что в квартире действительно есть воздух. И он — её.
Куда собрался? А кто меня будет обслуживать? – возмутилась Инна Федоровна