— Квартира записана на меня, и точка! — свекровь шлёпнула ладонью по столу так, что задребезжали чашки с остывшим чаем.
Марина замерла с тряпкой в руке посреди кухни. Она только что закончила мыть окна в их трёхкомнатной квартире, той самой, за которую они с Павлом выплачивали ипотеку последние четыре года. Каждый месяц половина их зарплат уходила в банк. А теперь эта женщина, приехавшая к ним в гости на неделю, заявляет свои права.
Галина Петровна сидела за кухонным столом в своём любимом бордовом халате, который она привозила с собой в каждый приезд. Седые волосы были аккуратно уложены, маникюр безупречен, а во взгляде читалась та особая, материнская уверенность в своей правоте, которая не терпит возражений.
— Мама, о чём ты говоришь? — Павел неловко переминался с ноги на ногу в дверном проёме. — Мы же всё обсудили три года назад. Квартира оформлена на нас с Мариной.
— Обсудили? — свекровь повернулась к сыну, и в её голосе зазвенела обида. — Ты хочешь сказать, что я три года не знала, на кого записана квартира, которую покупали на мои деньги?
Марина почувствовала, как тряпка в её руке становится влажной от пота ладоней. Те самые деньги. Двести тысяч рублей, которые Галина Петровна дала им на первоначальный взнос. Подарок на свадьбу, как она тогда сказала. Без документов, без расписок, просто передала конверт Павлу со словами: «Для моих детей ничего не жалко».
— Это был подарок, — тихо произнесла Марина, всё ещё стоя у раковины.
Свекровь медленно повернула голову в её сторону. Этот поворот был театральным, выверенным, будто она репетировала его перед зеркалом.
— Подарок? Милочка, двести тысяч рублей не дарят просто так. Это были мои пенсионные накопления. Я думала, мы покупаем семейное гнёздышко, где я смогу жить на старости лет. А оказывается, вы меня обманули.
— Никто тебя не обманывал, мам, — Павел сделал шаг на кухню, но остановился на полпути между женой и матерью. — Ты сама сказала, что это подарок на свадьбу.
— Я имела в виду, что дарю вам возможность жить в нормальной квартире! Но собственником должна быть я. Это же логично — я вложила деньги, квартира должна быть моя. А вы можете в ней жить, я же не выгоняю.
Марина отложила тряпку и повернулась к свекрови. За четыре года брака она научилась читать эту женщину как открытую книгу. Галина Петровна не просто так подняла эту тему. У неё был план, и план этот вынашивался не один месяц.
— Галина Петровна, мы выплатили банку уже больше миллиона рублей. Это наши с Павлом деньги. Каждый месяц мы отдаём половину зарплаты.
— Вот именно! Павла зарплаты! — свекровь триумфально подняла палец вверх. — А ты, дорогая, сидишь дома. Какой твой вклад?
Это было несправедливо, и все трое это знали. Марина работала удалённо, зарабатывала не меньше мужа, но Галина Петровна упорно отказывалась признавать работу из дома настоящей работой. Для неё существовали только офисы, костюмы и ранние подъёмы.
— Мама, Марина работает. Ты же знаешь, — устало произнёс Павел.
— Сидит за компьютером — это не работа. Работа — это когда встаёшь в шесть утра и едешь на завод, как твой отец. Или в больницу, как я. А что она делает? Картинки рисует?
Марина занималась веб-дизайном, создавала сайты для крупных компаний, но объяснять это свекрови было бесполезно. Она пробовала. Много раз. Галина Петровна слушала с таким видом, будто ей рассказывают про полёты на Марс.
— Хорошо, — Марина глубоко вдохнула. — Что конкретно вы предлагаете?
Свекровь расправила плечи. Вот он, момент истины.
— Завтра мы идём к нотариусу. Переоформляем квартиру на меня. Вы продолжаете жить здесь, платить ипотеку. Когда выплатите, квартира остаётся в семье. Всё честно.
— В семье — это значит ваша? — уточнила Марина.
— А разве я не семья? Я мать Павла! Бабушка ваших будущих детей!
При упоминании детей Марина вздрогнула. Они с Павлом планировали завести ребёнка в следующем году, когда немного разберутся с долгами. Но теперь эти планы казались призрачными.
— Мам, это невозможно, — наконец подал голос Павел. — Квартира в ипотеке. Банк не позволит просто так сменить собственника.
— Я всё узнала! — Галина Петровна достала из сумочки сложенные листы бумаги. — Можно переоформить с вашего согласия. Я даже с юристом консультировалась.
Марина смотрела на эти бумаги и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Свекровь готовилась. Она не просто придумала это вчера. Она ходила к юристам, изучала документы, строила план. И всё это время улыбалась им, пила чай на этой кухне, расхваливала Маринины пироги.
— А если мы откажемся? — тихо спросила Марина.
Галина Петровна медленно отпила чай, растягивая паузу.
— Тогда я потребую вернуть мои деньги. Все двести тысяч. С процентами за четыре года. Это будет… — она заглянула в свои бумажки, — около трёхсот тысяч. Думаю, суд меня поддержит. У меня есть свидетели, что я давала деньги в долг.
— Какие свидетели? Какой долг? — Павел побледнел. — Ты же сама говорила, что это подарок!
— Павлуша, милый, ты же знаешь мою подругу Нину Васильевну? И соседку тётю Люду? Они обе помнят, как я говорила, что даю вам деньги взаймы на квартиру. Временно, пока вы на ноги не встанете.
Марина почувствовала, как её накрывает волна отчаяния. Нина Васильевна и тётя Люда — подружки Галины Петровны по дому. Конечно, они скажут всё, что нужно. Они вместе ездят на дачу, вместе ходят в поликлинику, вместе обсуждают молодое поколение, которое «совсем не ценит стариков».
— Мама, зачем ты это делаешь? — голос Павла дрогнул. — Мы же семья.
— Вот именно! Семья! А в семье должно быть доверие. Квартира будет записана на меня, но жить вы будете здесь. Я же не собираюсь вас выгонять. Просто хочу подстраховаться.
— От чего подстраховаться? — не выдержала Марина.
Свекровь посмотрела на неё с плохо скрываемой неприязнью.
— Мало ли что. Разведётесь — и что? Квартира пополам? Половина моих денег уйдёт чужому человеку?
«Чужому человеку». После четырёх лет брака, после всех семейных ужинов, после того, как Марина ночами сидела у постели Галины Петровны, когда та сломала ногу. Чужой человек.
— Мы не собираемся разводиться, — твёрдо сказал Павел.
— Все так говорят. А потом смотришь — и внуки растут без отца. Нет уж, я хочу гарантий.
Марина взглянула на мужа. Он стоял между ними, растерянный, несчастный. И в этот момент она поняла страшную вещь — он колеблется. Он не сказал твёрдое «нет». Он пытается найти компромисс там, где его быть не может.
— Паша, — она окликнула его. — Ты же понимаешь, что это шантаж?
— Как ты смеешь! — вскинулась свекровь. — Я вырастила сына, отдала вам свои последние сбережения, а ты называешь это шантажом?
— А как это назвать? Вы угрожаете судом, если мы не отдадим вам квартиру.
— Я просто хочу защитить интересы семьи!
— Чьей семьи? Вашей или нашей?
Галина Петровна поднялась со стула. В свои шестьдесят два она была ещё крепкой женщиной, и когда она выпрямилась во весь рост, то казалось, что она заполнила собой всю кухню.
— Павел, твоя жена оскорбляет меня в моём же доме!
— Это не ваш дом, — отрезала Марина.
— Пока не мой. Но завтра всё изменится. Павлуша, я записалась к нотариусу на десять утра. Надеюсь, ты примешь правильное решение. Ты же у меня умный мальчик.
Она прошла мимо сына, мимо Марины, и удалилась в гостиную, где последние три дня спала на раскладном диване. Марина и Павел остались на кухне вдвоём. Тишина была такой густой, что, казалось, её можно резать ножом.
— Она не может так просто забрать квартиру, — наконец произнесла Марина.
Павел сел на стул, который только что занимала его мать, и обхватил голову руками.
— А если она правда подаст в суд?
— И что? У нас есть документы на квартиру. Договор купли-продажи на наши имена.
— Но деньги-то были её.
Марина не могла поверить своим ушам.
— Паша, ты серьёзно сейчас? Ты рассматриваешь вариант отдать ей квартиру?
— Я не знаю! Я просто не знаю, что делать! Это моя мать!
— А я твоя жена!
Он поднял на неё глаза, и в них была такая боль, что Марина на секунду почувствовала жалость. Но только на секунду.
— Она вырастила меня одна. Отец ушёл, когда мне было пять. Она работала на двух работах, чтобы я мог учиться.
— Я знаю, Паш. Ты рассказывал. Много раз. И твоя мама рассказывала. Но это не даёт ей права распоряжаться нашей жизнью.
— Она стареет, Марин. Она боится остаться одна, без ничего.
— У неё есть своя квартира! Однокомнатная, но своя!
— Она хочет жить с нами.
Вот оно. Карты на стол. Марина почувствовала, как внутри всё похолодело. Галина Петровна хотела не просто квартиру. Она хотела контроль. Полный, безоговорочный контроль над их жизнью.
— Она уже говорила с тобой об этом? — спросила Марина, хотя ответ знала заранее.
Павел отвёл взгляд.
— Вчера. Когда ты была в магазине.
— И ты молчал?
— Я думал, она передумает.
— Паша, твоя мать никогда ничего не делает спонтанно. Она всё рассчитала. Юрист, свидетели, нотариус. Это план, который она вынашивала месяцами. И ты был в курсе.
— Я не был в курсе! Она просто говорила, что хочет быть ближе к нам!
Марина подошла к окну. На улице шёл дождь, редкий для октября. Прохожие спешили по своим делам, прячась под зонтами. Нормальные люди с нормальными проблемами. А у неё проблема, решение которой она уже видела. Страшное, разрушительное решение.
— Если ты завтра пойдёшь с ней к нотариусу, я подаю на развод.
Слова упали в тишину кухни как камни в воду. Павел вскочил со стула.
— Марина, ты с ума сошла? Из-за квартиры?
— Не из-за квартиры. Из-за того, что ты готов предать меня ради мамы.
— Я никого не предаю!
— Нет? А что ты делаешь? Твоя мать фактически говорит: либо квартира моя, либо я разорю вас. И ты думаешь, как бы ей угодить.
— Я думаю, как сохранить семью!
— Какую семью, Паш? Ту, где твоя мама решает, где нам жить, как жить, когда заводить детей? Она уже намекала, что я слишком долго тяну с беременностью. Что в её время в двадцать пять уже двоих рожали.
Павел молчал. Марина знала, что попала в точку. Галина Петровна действительно говорила это. Много раз. И про детей, и про то, что Марина неправильно готовит борщ, и про то, что квартиру надо обставить по-другому, и про тысячу других вещей, которые были не её делом.
— Она просто волнуется за нас, — наконец выдавил Павел.
— Она манипулирует. И ты это знаешь.
В гостиной включился телевизор. Галина Петровна демонстративно смотрела вечерние новости, показывая, что разговор окончен. Её условия озвучены, осталось только их принять.
Марина прошла в спальню и закрыла дверь. Села на кровать и достала телефон. В списке контактов нашла номер Светланы — подруги, которая пережила похожую ситуацию три года назад. Тогда Марина не понимала, как можно разрушить семью из-за свекрови. Теперь понимала.
Через полчаса в дверь постучали.
— Марин, можно? — голос Павла звучал жалко.
— Входи.
Он зашёл и сел рядом. От него пахло сигаретами — значит, курил на балконе. Бросил два года назад, но в моменты стресса срывался.
— Я поговорил с мамой.
— И?
— Она говорит, что может оформить дарственную на нас. После того, как мы выплатим ипотеку.
— Может. А может и не оформить. Когда квартира будет её, она может делать что угодно. Продать, подарить, завещать соседке.
— Она моя мать! Она не будет делать гадости!
— Она уже делает, Паш. Прямо сейчас.
Он встал и прошёлся по комнате. Остановился у окна, глядя на дождь.
— А если мы правда вернём ей деньги? Возьмём кредит и вернём?
— Триста тысяч? Под какие проценты? Мы и так половину отдаём на ипотеку.
— Тогда что делать?
Марина посмотрела на его сутулую спину. Когда они познакомились пять лет назад, он был другим. Весёлым, уверенным, самостоятельным. Потом в их жизнь вошла Галина Петровна. Сначала редкие звонки, потом частые визиты, потом советы, которые превратились в указания. И Павел менялся. Становился тише, покладистее, удобнее для мамы.
— Сказать ей нет, — ответила Марина.
— Она обидится.
— И что? Паш, она взрослый человек. Пусть обижается. Это её право. Но квартира наша, и точка.
— Она может правда подать в суд.
— Пусть подаёт. У неё нет ни одного документа, подтверждающего, что деньги давались в долг. А подружки… Ты думаешь, суд поверит двум бабушкам, которые через четыре года вспомнили о долге?
Павел повернулся к ней.
— Ты не знаешь мою мать. Она не отступит.
— А ты не знаешь меня. Я тоже не отступлю.
Они смотрели друг на друга через всю комнату. Между ними было три метра и целая пропасть непонимания.
— Я не хочу выбирать между вами, — тихо сказал Павел.
— Но выбирать придётся. Твоя мама уже поставила условия.
В гостиной звук телевизора стал громче. Галина Петровна явно прислушивалась к их разговору и решила показать, что она здесь главная.
Ночь Марина провела без сна. Павел ушёл спать на кухню, постелив себе на маленьком диванчике. Она слышала, как он ворочается, вздыхает, встаёт попить воды. В три часа ночи он вышел на балкон курить. В четыре — ещё раз.
Утром Марина встала раньше всех. Приняла душ, оделась в свой лучший костюм — тот, в котором ходила на важные встречи с клиентами. Накрасилась тщательнее обычного. Когда вышла из ванной, Галина Петровна уже сидела на кухне, тоже при полном параде. Она была в своём выходном платье, том самом бордовом, которое надевала на все семейные торжества. Серьги, браслет, даже брошь на лацкане. Готовилась к триумфу.
— Доброе утро, — холодно произнесла свекровь.
— Доброе, — ответила Марина, наливая себе кофе.
Павел появился через десять минут. Небритый, в мятой футболке, с красными глазами. Он посмотрел на мать, на жену, и Марина увидела в его глазах панику.
— Мам, может, отложим? Нам надо всё обдумать.
— Что тут обдумывать? Нотариус ждёт в десять. Если вы не придёте, я иду к своему юристу.
Марина допила кофе и поставила чашку в раковину.
— Я не пойду к нотариусу, — сказала она спокойно.
— Это решать не тебе, — отрезала свекровь.
— Это решать мне и Павлу. Квартира оформлена на нас двоих.
— Павлуша пойдёт. Правда, сынок?
Все смотрели на Павла. Он стоял посреди кухни, растерянный, раздавленный этим выбором. Марина видела, как в нём борются сын и муж. И знала, кто победит. Всегда знала, просто не хотела признаваться себе в этом.
— Мам, — начал он. — Марина права. Квартира наша. Мы не можем просто так её переписать.
Галина Петровна побледнела.
— Что ты сказал?
— Я сказал нет, мам. Прости.
Несколько секунд на кухне стояла абсолютная тишина. Потом свекровь встала. Медленно, величественно, как оскорблённая королева.
— Значит, так. Жена тебе дороже матери.
— Мам, не надо так ставить вопрос.
— А как надо? Я отдала вам последние деньги! Я думала, мы семья!
— Мы семья, мам. Но квартира остаётся на нас.
Галина Петровна прошла в гостиную и начала собирать вещи. Громко, демонстративно, швыряя их в сумку. Павел пытался с ней говорить, но она его не слушала.
— Предатель! — бросила она ему. — Я тебя вырастила, всю жизнь тебе отдала, а ты!
Она ушла через двадцать минут, хлопнув дверью так, что задребезжали стёкла. Павел остался стоять в прихожей, глядя на закрытую дверь.
Марина подошла к нему и обняла со спины.
— Ты правильно сделал.
— Она никогда меня не простит.
— Простит. Ей нужен сын больше, чем квартира. Просто она привыкла, что ты всегда уступаешь.
Он повернулся и обнял её. Крепко, отчаянно, как обнимают спасательный круг.
— Я чуть не потерял тебя из-за неё.
— Не потерял. Но было близко.
Они стояли в прихожей, держась друг за друга, и Марина чувствовала, как напряжение последних дней медленно отпускает. Квартира осталась их. Брак устоял. А свекровь… Свекровь вернётся. Через месяц, через два. Позвонит, будет плакать в трубку, жаловаться на здоровье. И они её простят. Но больше никогда не дадут собой манипулировать.
Телефон Павла зазвонил через час. Номер матери. Он посмотрел на экран и отклонил вызов.
— Пусть остынет, — сказал он.
Марина кивнула. В окно светило октябрьское солнце, редкое и драгоценное. Дождь кончился. И в их доме тоже прояснилось.
Обнаглевшая родня