— Три миллиона семьсот тысяч рублей, — произнёс нотариус, и его слова упали в кабинет как приговор.
Я почувствовала, как пол уходит из-под ног. Рядом со мной Максим схватился за спинку стула, его костяшки побелели от напряжения. А свекровь, Галина Петровна, сидела напротив нас с таким невинным выражением лица, словно речь шла о покупке булки хлеба, а не о чудовищной сумме долга, оформленного на моё имя.
Всё началось три месяца назад совершенно невинно. Галина Петровна пришла к нам с Максимом домой с коробкой эклеров из дорогой кондитерской и своей фирменной улыбкой, от которой у меня всегда мурашки по коже.
— Оленька, солнышко, мне нужна твоя помощь в одном деликатном деле, — начала она, усаживаясь на наш новый диван.
Максим в это время возился на кухне с кофемашиной, и я понимала, что отказать при нём будет сложно. Свекровь это прекрасно знала и всегда выбирала моменты, когда сын был рядом, но не участвовал в разговоре напрямую.
— Понимаешь, у меня небольшие проблемы с документами. После развода с отцом Максима у меня испортилась кредитная история. А мне нужно срочно оформить небольшую ссуду на ремонт дачи. Крыша протекает, представляешь? Если не починить сейчас, к зиме весь дом сгниёт.
Я напряглась. Любые финансовые вопросы со свекровью всегда заканчивались плохо. В прошлом году она заняла у нас пятьдесят тысяч на «срочную операцию подруге», которая чудесным образом выздоровела без всякого медицинского вмешательства, а деньги так и не вернулись.
— Галина Петровна, может, Максим вам поможет? — попыталась я выкрутиться.
— Ой, ну что ты, Оленька! У него и так кредит на машину, ипотека ваша. Не хочу сына нагружать. А у тебя идеальная кредитная история, ты же нигде не работаешь официально, дома сидишь. Для банка ты идеальный клиент — молодая, без долгов, с постоянной регистрацией.
То, как она произнесла «дома сидишь», резануло меня. Я работала удалённо графическим дизайнером, зарабатывала не меньше Максима, но для свекрови это всё равно означало «сидеть дома и ничего не делать».
Максим вошёл в комнату с подносом, на котором дымились три чашки кофе.
— О чём говорите, девочки? — спросил он с улыбкой.
— Да вот, прошу Олю помочь мне с документами для ремонта дачи. Ты же помнишь, как там крыша течёт? — Галина Петровна мастерски перевела разговор в безопасное русло.
— Конечно, мам, надо срочно чинить. Оль, поможешь маме?
И вот я оказалась между молотом и наковальней. Отказать — значит выглядеть бессердечной женой, которая не хочет помочь свекрови в беде. Согласиться — влезть в очередную сомнительную историю.
— Хорошо, — выдавила я из себя. — Что конкретно нужно сделать?
— Всего лишь подписать пару бумаг. Я всё сама оформлю, тебе даже в банк ходить не придётся. У меня есть знакомая, она всё устроит. Просто нужна твоя подпись и копия паспорта.
Красные флажки в моей голове замахали так яростно, что хоть пожарную тревогу объявляй. Но Максим смотрел на меня с такой надеждой и благодарностью, что я не смогла отказать.
Через неделю Галина Петровна принесла документы. Толстая папка с какими-то договорами, актами, согласиями. Я попыталась прочитать, но свекровь торопила:
— Оленька, ну что ты как первоклассница! Это стандартные документы, я же сказала — обычный потребительский кредит на триста тысяч. Мне срочно нужно отдать подрядчикам задаток, а то они к другим клиентам уйдут.
— Триста тысяч? Вы же говорили о небольшой сумме…
— Ну а что такое триста тысяч в наше время? На них даже машину не купишь. Для ремонта крыши это минимум. Я за полгода всё верну, не волнуйся.
Максим в этот момент был на работе, и мне пришлось принимать решение самой. Я подписала. Все десять листов, где стояли крестики. Даже не читая. Потому что свекровь стояла надо мной и причитала про несчастную дачу, доставшуюся от покойного дедушки Максима, про семейную реликвию, которую нельзя потерять.
Следующие два месяца прошли спокойно. Галина Петровна появлялась у нас раз в неделю, приносила то пирог, то домашние котлеты, расспрашивала о планах на детей (это её любимая тема), жаловалась на одиночество. О кредите не было ни слова. Я даже начала думать, что всё обошлось.
А потом начались звонки.
Сначала позвонили из банка «Траст-Капитал». Вежливый женский голос поинтересовался, почему я не вношу ежемесячный платёж по кредитному договору.
— Какой договор? У меня нет никаких кредитов в вашем банке, — ответила я, думая, что это ошибка или мошенники.
— Ольга Сергеевна, у нас есть договор номер 3456-КЛ от пятнадцатого марта на сумму восемьсот тысяч рублей. Просрочка уже составляет два месяца.
Восемьсот тысяч. Не триста. Восемьсот.
Я бросила трубку и тут же набрала свекровь. Та долго не брала трубку, а потом ответила таким беззаботным тоном, что я на секунду усомнилась в реальности происходящего.
— Галина Петровна, мне только что звонили из банка. Там говорят про восемьсот тысяч, а не триста!
— Ах, Оленька, ну я же говорила, что триста тысяч в наше время — это несерьёзная сумма. Подрядчики подняли цены, пришлось добрать. Не волнуйся, я всё улажу.
— Как улажу? У вас есть деньги на платежи?
— Будут, будут. Я квартиру сдаю, помнишь? Жильцы задерживают оплату, но скоро переведут.
Я знала, что никаких жильцов нет. Свекровь жила в той самой квартире, которую якобы сдавала. Но спорить было бесполезно.
Вечером я рассказала всё Максиму. Он выслушал молча, потом встал и ушёл на балкон курить, хотя бросил два года назад. Вернулся через полчаса с решительным видом.
— Завтра едем к маме. Разберёмся.
Галина Петровна встретила нас как ни в чём не бывало. Накрыла стол, достала домашнее вино («специально для вас берегла»), начала рассказывать какую-то историю про соседку. Максим прервал её на полуслове:
— Мам, что происходит с кредитом Оли?
— Ах, это… Максимушка, сынок, ну что ты так официально? Небольшие временные трудности, я всё решу.
— Восемьсот тысяч — это не небольшие трудности. Откуда такая сумма?
Тут Галина Петровна неожиданно расплакалась. Слёзы полились так обильно, что тушь потекла чёрными дорожками по щекам.
— Вы не понимаете! Вы молодые, у вас вся жизнь впереди! А я? Мне шестьдесят лет, я одна, пенсия копеечная! Да, я взяла кредит не только на дачу. Мне нужны были деньги на жизнь, на лекарства, на еду нормальную!
Максим растерялся. Он всегда терялся, когда мать плакала.
— Мам, но почему ты не сказала? Мы бы помогли…
— Как помогли? У вас самих ипотека, вы копите на ребёнка. Я не хотела быть обузой!
Но я-то видела её насквозь. За три года брака я научилась распознавать манипуляции свекрови. Эти слёзы она включала и выключала как кран.
— Галина Петровна, на что конкретно вы потратили восемьсот тысяч? — спросила я жёстко.
Она посмотрела на меня с такой ненавистью, что мне стало не по себе.
— А тебе какое дело? Ты же подписала документы добровольно!
— Мам! — возмутился Максим. — Что за тон?
— А что я такого сказала? Она взрослый человек, могла прочитать, что подписывает. Я никого не заставляла!
Тут я поняла, что влипла по полной. Свекровь права — я подписала документы добровольно, не читая. Юридически я взяла кредит и теперь должна его выплачивать.
На следующий день позвонили из второго банка. Оказалось, что есть ещё один кредит на пятьсот тысяч. Потом выяснилось, что есть третий — на четыреста. И ещё микрозаймы, которые Галина Петровна оформила онлайн, используя скан моего паспорта.
Когда мы подсчитали общую сумму, у меня подкосились ноги. Два миллиона триста тысяч рублей. При моей зарплате в семьдесят тысяч это была неподъёмная сумма.
Максим метался между мной и матерью как загнанный зверь. Дома он клялся, что заставит мать вернуть деньги, что не допустит, чтобы я страдала из-за неё. У матери он пытался выяснить, куда делись деньги, умолял её продать дачу, найти работу, хоть что-то сделать.
Галина Петровна держалась как партизан на допросе. На все вопросы у неё был один ответ: денег нет, взять негде, а если мы будем давить, она покончит с собой. Последний аргумент всегда срабатывал безотказно — Максим в ужасе отступал.
Через три недели ситуация стала критической. Банки начали названивать по несколько раз в день, присылать письма, угрожать судом. Я не спала ночами, похудела на восемь килограмм, начала пить успокоительное. Максим тоже выглядел как тень — осунувшийся, с синяками под глазами.
И тут Галина Петровна нанесла последний удар.
Она пришла к нам домой, когда Максима не было. Села на кухне, налила себе чаю из нашего чайника, взяла печенье из нашей вазочки. Вела себя как хозяйка.
— Знаешь, Оленька, — начала она вкрадчиво, — я много думала о нашей ситуации. И пришла к выводу, что есть простое решение.
— Какое? — я вцепилась в эту соломинку как утопающий.
— Развод.
— Что?
— Ты разводишься с Максимом. При разводе долги делятся пополам. Половину он выплатит, у него зарплата хорошая. А ты объявляешь себя банкротом, и через полгода свободна. Потом снова поженитесь, если захотите.
Я смотрела на неё и не верила своим ушам.
— Вы предлагаете мне развестись с вашим сыном из-за долгов, которые вы же и создали?
— А что такого? Это просто формальность. Зато проблема решится.
— Галина Петровна, вы понимаете, что предлагаете? Это же мошенничество! И потом, почему Максим должен выплачивать ваши долги?
Она встала, и маска доброй свекрови окончательно слетела.
— Потому что он мой сын! А ты никто! Временная женщина, которая вцепилась в него своими коготками! Думаешь, я не вижу, как ты им манипулируешь? Квартиру на себя записать хочешь? Наследство получить?
— Какое наследство? Какая квартира? Мы снимаем жильё, у нас ипотека!
— Вот именно! Ипотека, которую мой сын тянет, чтобы обеспечить тебя жильём! А ты даже родить ему не можешь! Три года прошло, а детей нет! Бесплодная!
Последнее слово она выплюнула с такой злобой, что я физически почувствовала удар. Мы с Максимом год лечились от бесплодия, причём проблема была с его стороны. Но свекровь об этом не знала — Максим стеснялся признаться матери.
— Выйдите из моего дома, — сказала я тихо.
— Из твоего? Да ты без моего сына — никто! Пустоцвет! Я специально на тебя кредиты оформила, чтобы показать Максиму, какая ты безответственная! Подписываешь что попало, не читая!
Она ушла, хлопнув дверью. А я осталась сидеть на кухне, ошеломлённая этим признанием. Она специально. Это не было спонтанное решение, не финансовые трудности. Это был план по моему уничтожению.
Вечером я рассказала всё Максиму. Показала видео с телефона — я включила запись, как только свекровь начала говорить гадости. Он смотрел запись, и его лицо менялось от недоверия к ярости, потом к полному опустошению.
— Я не знал, что она такая, — прошептал он. — Прости меня, Оля. Прости за всё.
На следующий день мы пошли к юристу. Тот изучил документы и покачал головой:
— Ситуация сложная. Формально вы действительно подписали все документы. Но есть зацепка — если докажем, что была введена в заблуждение относительно суммы и целей кредита, можем попробовать оспорить. Плюс есть признаки мошенничества с микрозаймами — там использовалась копия паспорта без вашего ведома.
Начался долгий судебный процесс. Галина Петровна наняла адвоката и отбивалась как могла. На суде она снова включила режим несчастной пожилой женщины, говорила, что невестка сама предложила помощь, а теперь хочет её оклеветать.
Но у нас были доказательства. Переписка, где она просила «небольшую сумму на ремонт». Свидетельские показания соседей, что никакого ремонта на даче не было. И главное — экспертиза показала, что подписи на договорах микрозаймов были подделаны.
Максим выступил на моей стороне. Это был тяжёлый выбор для него — свидетельствовать против родной матери. Галина Петровна смотрела на него с таким презрением, что он отворачивался.
— Предатель, — прошипела она после одного из заседаний. — Родную мать продал за юбку!
— Нет, мам, — ответил Максим устало. — Это ты предала. Предала моё доверие, мою семью, мою жену.
Суд длился четыре месяца. За это время мы продали машину, чтобы оплатить адвоката и погасить часть долгов. Я брала все возможные заказы, работала по шестнадцать часов в сутки. Максим устроился на вторую работу.
И вот финальное заседание. Нотариус зачитывает решение суда. Кредиты, оформленные с нарушением закона, признаются недействительными. Галина Петровна обязана выплатить банкам полную сумму задолженности — три миллиона семьсот тысяч рублей с учётом штрафов и пени. Ей грозит уголовное дело за мошенничество.
Свекровь сидит бледная, постаревшая за эти месяцы лет на десять. Её адвокат что-то шепчет ей на ухо, но она не слышит. Она смотрит на Максима, и в её глазах мольба. Но он отворачивается.
После суда мы выходим втроём — я, Максим и нотариус, который вёл дело. На улице весна, светит солнце, и мне кажется, что я впервые за полгода могу дышать полной грудью.
— Что она теперь будет делать? — спрашиваю я мужа.
— Не знаю. И знать не хочу. Она сделала свой выбор.
Мы идём домой пешком, держась за руки. Квартира, которую мы снимаем, маленькая и неуютная. Машины больше нет. Отпуск в этом году не светит. Но мы вместе, и мы справились.
Через неделю Галина Петровна продала дачу и часть долга погасила. Остальное пришлось выплачивать из пенсии по решению суда. Она пыталась звонить Максиму, приходила под дверь, но он не открывал. Оставляла записки с просьбами о прощении, но было поздно.
А ещё через месяц случилось чудо. Тест показал две полоски. После всех переживаний, стресса и лечения я забеременела. Максим плакал, когда узнал. Мы сидели на кухне нашей съёмной квартиры, и он повторял:
— Спасибо, спасибо, спасибо…
Я знала, что он благодарит не только за ребёнка. За то, что не ушла, когда его мать пыталась нас разрушить. За то, что поверила в него, когда он был вынужден выбирать между матерью и женой. За то, что мы остались семьёй.
Недавно встретила Галину Петровну в магазине. Она выглядела как тень прежней себя — похудевшая, в поношенном пальто, с пустой корзинкой. Увидев меня, она замерла. Я тоже остановилась, не зная, что сказать.
— Как Максим? — спросила она тихо.
— Хорошо. Работает.
— А вы… вы ждёте?
Я инстинктивно прикрыла рукой округлившийся живот.
— Да.
В её глазах блеснули слёзы.
— Я… я рада за вас. Правда.
Она развернулась и быстро пошла прочь, оставив корзинку у кассы. Я смотрела ей вслед и думала о том, как жадность, зависть и желание контролировать могут разрушить семью. Она потеряла всё — сына, будущих внуков, уважение. И всё из-за чего? Из-за желания доказать, что невестка недостойна её драгоценного мальчика.
Вечером я рассказала Максиму о встрече. Он долго молчал, потом сказал:
— Может, когда родится малыш… может, дадим ей шанс? Под присмотром, конечно. И без всяких документов.
Я обняла его. Мой муж, который прошёл через предательство самого близкого человека и всё равно остался способным на прощение.
— Посмотрим, — сказала я. — Время покажет.
И оно правда покажет. А пока мы просто живём, работаем, готовимся стать родителями. И стараемся не думать о том кошмаре, через который прошли. Хотя один урок я усвоила навсегда — никогда, ни при каких обстоятельствах не подписывать документы не читая. Даже если просит родной человек. Особенно если просит свекровь.