— Я не помню, потому что этого не было! – серьезно произнес Рыжиков, глядя на нее честными стариковскими глазами.
Разговор, как-то, сразу затих, и каждый пошел в свою сторону.
«И зачем соврал? – думала Грета. – Ведь по глазам было видно, что врет!»
— Хочешь, я стану твоим Каем? – предложил одиннадцатилетний Петька Рыжиков нравившейся ему однокласснице Грете Соколовой.
— Каким еще Каем? – удивилась девочка.
— Ну, как? Ты что – сказку не читала? Там еще снежная королева его заколдовала! А Грета его спасает!
— Грета спасает? Его спасает Герда! – с презрением произнесла Соколова. – Тоже мне – Андерсен!
— Да какая разница? Грета, Герда? – отмахнулся Рыжиков, не заморачивающийся на мелочах. – Я спрашиваю: ты хочешь, чтобы я был твоим Каем?
Девочка не хотела: Петька был лопоухим, худосочным и явно меньше ее ростом. Хотя такого спасать было бы легче.
А она – крепкая, на полголовы выше: как же им ходить рядом после спасательных работ-то? Позориться?
Нетушки! К тому же ее сердце уже было занято другим – двоечником Мишкой Пудовым.
Кстати, он стоял неподалеку и с интересом прислушивался к полемике.
И Гретка, поправив бант, презрительно произнесла – Мишка же слышит:
— Подумаешь, Кай! Да ты даже на роль оленя не годишься! Поэтому, Кай, иди и не икай!
Мишка заржал в голос, а Петька испуганно посмотрел в его сторону и смылся. А назавтра, во всеуслышанье, «привсехно», обозвал Соколову Гретой-винегретой: я мстю и мстя моя страшна!
Ну а что ты, собственно, хотела, Соколова? Не каждый мужчина спокойно перенесет обиду! А его отвергли…
Худосочный Петька отличался интеллектом, который с лихвой компенсировал недостаток физической силы.
Просто вчера, получив неожиданную плюху от любимой, он вовремя не сориентировался: да тут и всякий бы спасовал.
И тут уже заржал не только Пудов, а весь класс: прозвище понравилось! А что – прикольно! Хотя тогда такого слова в лексиконе не было.
Естественно, когда девочка пожаловалась дома на обидное прозвище, ее утешили и поддержали.
Но однажды папа помогал ей по алгебре: дочь никак не хотела понимать элементарного! И тогда, потерявший терпение мужчина, с досадой произнес:
— А, ведь, твой Петька прав – у тебя в голове сплошной винегрет!
И добавил:
— Привет ему от меня передай!
Петька оказался виноват и в этом: до этого папочка ничего подобного себе не позволял…
К выпускному вечеру страсти поутихли — все плохое забылось и осталось в детстве: и влюбленность, и неприязнь, и обиды – до того ли, братец, было!
Они даже потанцевали пару раз вместе — Петька, к тому времени, перерос Грету и превратился в стройного, накачанного юношу: он стал ходить в спортивную секцию.
Мишку после восьмого выперли в ПТУ – аналог нынешнего колледжа: тогда с этим было строго. А любить на расстоянии тоже было тяжело. Поэтому, извини, Мишаня…
После школы дороги одноклассников разошлись: Грета пошла в Пед, Петька, как любой другой умник, двинул в МАИ.
Иногда встречались – они жили неподалеку – и перекидывались парой слов.
Потом жизнь их разбросала в разные стороны: оба завели семьи и переехали. Поэтому встречи на дворовом пятачке стали редкими: когда оба приезжали навестить родителей.
Иногда пересекались на вечере встречи одноклассников. Но было уже ясно, что туда лучше не ходить, чтобы не расстраиваться.
С годами мальчики превратились в плешивых мужчинок с пивными животами, девочки – в жи.рных теток с амбициями. И Соколова была не исключением.
Не худенькая с детства, она стала еще монументальнее и корпулентнее: эдакая колхозница из известной скульптуры Веры Мухиной – не подходи, а то раздавлю своей толстой пяткой!
Не хватало только бидона с невиданными удоями и коровы-рекордистки на заднем плане.
Соколова не была исключением, а Рыжиков был: он словно законсервировался и остался таким же стройным, как на момент окончания школы.
К сорока пяти годам Грета Борисовна уже «дослужилась» до завуча в школе. Петр Рыжиков трудился инженером – обычная социалистическая жизнь.
И тут грянули лихие девяностые. У Греты-винегреты это совпало с замужеством дочери: Зойка привела «безлошадного» жениха домой – у нас будет ребенок!
Мало того, что кругом творилась какая-то …ень: эта …ень стала происходить в их семье.
Завод, на котором трудился сварщиком жених, получая неплохие деньги и плюшки от государства, был благополучно переоборудован в ангар и сдан в аренду.
И там стали проходить какие-то тренинги личностного роста: оказалось, что без тренингов личность расти сама не в состоянии.
А вне завода сваривать было нечего. Да и вообще оказалось, что теперь эта профессия на фиг никому не нужна!
Да, вчера была нужна, а сегодня нет! Поэтому иди – торгуй шубами и джинсами на рынок: они нужны! А предварительной потренируйся: там тебе подскажут, как правильно это делать.
Юрочка шубами торговать отказался – я же сварщик шестого разряда: при чем здесь шубы-то?
Беременная Зойка сидела дома: теперь они стали делать это вдвоем.
Грета с мужем, тоже инженером, крутились, как ужи на сковороде: она стала возить из Греции шубы – прощай, образование! Ведь лишние знания умножают скорбь!
Муж устроился курьером — должность инженера тоже перестала считаться уважаемой, как раньше: капитализм, … его… Ну, что – получайте, что хотели.
К концу девяностых все потихоньку начало приходить в норму. А тут и дефолт грянул!
К тому времени смекалистой Грете с мужем удалось скопить некоторую сумму в долларах. И она в тот самый августовский день, о котором еще долго будут вспоминать с содроганием, превратилась в средства, достаточные для покупки даже не однушки, а двушки!
Вчера они легли спать практически нищими, а проснулись зажиточными: вот такой финансовый парадокс, елы-палы! Сколько у нас еще будет таких парадоксов!
Наконец-то можно было отселить дочу с подросшей внучкой и Юриком, который перебивался случайными заработками: стране еще очень долго не будут требоваться сварщики…
Денег хватило даже на довольно неплохой ремонт. Вскоре дочка переехала, а Грета Борисовна вернулась в школу: такие кремень-ба…бы будут нужны всегда! Поэтому велкам, леди – на прежнюю должность!
Для этого даже «подвинули» уже работающую завучем тетку: вы, милочка, слишком мягкая! А тут чаще нужен кнут! Поэтому идите лесом со своими пряниками! Да и дети теперь – совсем другие.
Одноклассника Соколова почти не видела.
Когда Грете Борисовне исполнилось шестьдесят, от нее ушел муж Миша. На прощанье сказав, что она задавила его своим авторитетом, а он – тоже личность!
Да, привет вам, многочисленные тренеры личностного роста! — это цвело уже махровым цветом.
Вступил в силу новый век, и отовсюду трещали, что 65 – это не возраст дожития, как считалось раньше, а активный возраст! Короче – звиняйте, ошибались! Но уж теперь-то точно – активный!
Самое обидное, что активный пенсионер Мишка ушел не к кому-то – ладно бы, влюбился: ну и ..ен с тобой!
Он ушел от нее в «никуда»: друг предоставил ему пустующую комнату в коммуналке — мужа не остановили даже бытовые неудобства.
Зойка давно уже жила отдельно, и Грета осталась одна.
Работа не компенсировала дефицита общения: там были не друзья, а коллеги. В большинстве, ей подчиненные.
А выворачивать душу наизнанку перед не пойми, кем, женщина не хотела: все же потом обернется против нее!
Люди-то нынче, знаете, какие злые! А еще затмения идут сплошным потоком, Меркурий вечно ретроградный, да и магнитный пояс земли на пятнадцать процентов истончился по сравнению с прошлым веком! Плюс – рост цен: поневоле разозлишься!
Иногда заезжала подросшая внучка — потерянное поколение ЕГЭ и рекламы: вечно в наушниках, вечно с телефоном. А девочке, на минуту, уже было около двадцати.
Говорить было не о чем: да и зачем? Все равно никто никого не слышал – все оставались при своем мнении.
К семидесяти годам Грету «ушли» на пенсию. А она не протестовала: пожилой женщине стало тяжело справляться со школьными хулиганами, которые легко могли «сбороть» ее одной левой…
И круг ее общения сузился до размеров старой двушки.
Иногда она сталкивалась во дворе с постаревшим Петькой: оба вернулись в квартиры своих родителей, которые уже давно ушли в мир иной. Поэтому одноклассники стали встречаться гораздо чаще.
Петр тоже жил один: жена уже умерла. И с удовольствием болтал с располневшей Соколовой, вспоминая некоторые подробности из школьной жизни.
Вот и теперь они столкнулись у входа в магазин и отошли потрепаться.
Разговор качался из стороны в сторону – туда-сюда, как маятник: вспоминались нехитрые и радостные моменты из детства.
Ведь тогда все было радостным: впереди была вся жизнь и всегда светило солнышко.
— А помнишь, как ты хотел стать моим Каем? – вдруг спросила Грета Борисовна.
До этого они ни разу не касались того случая.
— Когда это я хотел стать твоим Каем? – удивился Петр Максимович.
— В пятом, по-моему!
— Я – и твоим Каем? – переспросил мужчина. – Ты что – мыла поела, Соколова? Да не было этого! Где я и где Кай: ты уши мои видела?
Да и ты на роль Герды не шибко подходила: даже на канат залезть не могла! Ну, разбойница еще туда-сюда, но Герда? Придумай что-нибудь получше!
— Значит, про канат ты помнишь, а про Кая – нет? – строгим тоном, ехидно поинтересовалась пенсионерка Соколова, в которой проснулся завуч. – Тут — играть, тут — не играть, а тут рыбу заворачивали?
Короче – садись, два!
— Я не помню, потому что этого не было! – серьезно произнес Рыжиков, глядя на нее честными стариковскими глазами.
Возможно, мозг сам отсек неприятные воспоминания, которые не доставляли ничего, кроме досады: в старости ведь все видится по-другому.
В детском саду пу.кнул, сидя на горшке, а сейчас становится стыдно! Да, шестьдесят пять лет было не стыдно, а сейчас просто деваться от стыда некуда!
А если я этого не помню, значит, этого и не было! Что, Соколова, съела?
Разговор, как-то, сразу затих, и каждый пошел в свою сторону.
«И зачем соврал? – думала Грета. – Ведь по глазам было видно, что врет!»
А Петр Максимович, конечно же, все прекрасно помнил: ведь тогда ему впервые отказала женщина – а такое не забывается.
Поэтому, так тебе и надо, Грета-винегрета…
Ты опять деньги матери перевел? Мы из-за неё откладываем третью поездку – Олеся разозлилась, когда услышала оправдания мужа